28
- Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?
- Подпоручик Лебедев.
- К-какого полка?
- Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.
Турбин на листке из блокнота отметил это показание и, морщась, дважды подчеркнул какие-то слова.
- Лит-товского полка?
Офицер смотрел на него, приподняв голову.
- Да, Литовского полка.
- А где стоит Литовский полк?
- В Петрограде на Кирочной улице.
- Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?
- Как лицо подчиненное, я был обязан исполнить распоряжение моего командования.
- К-кто приказал вам п-покинуть вашу часть?
- Я выехал из Петрограда двадцать восьмого октября по приказанию капитана Козьмина.
Турбин пробормотал что-то невнятно.
- Однако ж вы, п-по вашим словам, служите в Литовском полку, а оказались в ш-штабе Третьего конного корпуса. Литовский полк к корпусу Краснова не принадлежит.
Офицер хотел возражать.
- Да нет, это н-неважно, - пробормотал нехотя Турбин (видимо, все это - и дело, и самый допрос были ему неприятны до крайности). - Вам известно, по какому поводу вы задержаны?
- Нет. Я считаю мой арест простым недоразумением.
- Н-не-до-ра-зу-мением? - по слогам переспросил Турбин. - Так п-почему же вы отстреливались, когда вас задержали м-матросы?
Что-то дрогнуло в лице офицера. Он ответил, вежливо улыбаясь:
- Я, знаете ли, щекотлив, а они меня как-то неловко схватили под мышки.
- Вы арестованы по п-подозрению в переброске казачьих войск н-на Дон с целью сосредоточения там крупных сил для п-поддержки п-правительства Каледина, - хмуро сказал Турбин и добавил немного погодя: - Это к-контрреволюция, за которую нужно судить по всей строгости законов революционного времени. А теперь будьте д-добры ответить на эти вопросы. Прошу вас, как можно подробнее.
Он развернул согнутый пополам лист; на левой стороне его были несколько вопросов. Офицер внимательно и спокойно прочел один вопрос за другим и тотчас, не задумываясь, принялся записывать свои показания на правой стороне листа.
1. Состояли ли вы 1-го ноября с. г. на действительной военной службе в Гатчинском отряде?
1. Да, состоял. К отряду был причислен согласно распоряжению штаба корпуса от 28 октября.
2. Кто и когда вызвал отряд с фронта, какие части, с каких мест?
2. Отряды с фронта вызывались от имени верховного главнокомандующего. Названия частей не могу указать, так как об этом велись неизвестные мне переговоры в порядке командования.
3. Каким эшелонам генерал Краснов посылал телеграммы о переброске их на Дон и о каких частях идет речь в телеграмме фронтового казачьего съезда от 30 октября?
3. Из телеграмм, полученных штабом корпуса за время моего пребывания в Гатчине, мне известны:
1) от генерала Духонина - о подчинении Временному правительству;
2) от Кавказской армии - то же;
3) задержании большевиками трех эшелонов с броневыми машинами на ст. Режица.
4. Известны ли вам обстоятельства, при которых А. Ф. Керенскому удалось скрыться, и что вы сделали, чтобы это предупредить?
4. Последний раз я видел Керенского 1 ноября в 11 часов дня. На мой вопрос о положении дел в Гатчине он ответил одним словом "скверно". Через час, проходя по тому же коридору, я встретил бегущего прапорщика Брезе с пальто Керенского на руке. От него я узнал, что Керенский бежал. С этим известием я явился к генералу Краснову и здесь был задержан матросами.
5. Когда была послана телеграмма Каледину с требованием захвата волжской флотилии и подчинения Донскому правительству войск на Кубани и на Тереке?
5. Никакой телеграммы Каледину я лично не посылал и за посылку таковой, как лицо подчиненное, не ответствен.
Офицер хотел отвечать на остальные вопросы, но Турбин, внимательно следивший за каждой фразой, которую он вносил в протокол допроса, остановил его.
- Т-так, вы ничего не знаете о связи Каледина с Красновым?
- Ничего.
- А известно вам, что за л-ложные показания…
- Я ответил на каждый вопрос все, что мне известно, - перебил офицер; глаза у него потускнели, лицо передернулось.
Турбин вдруг побагровел и, пробормотав что-то про себя, с силой хлопнул ладонью по столу.
- Вы называете себя п-подпоручиком Литовского полка Лебедевым?
- Да.
- А мне известно, что вы…
Он остановился и докончил спокойно:
- Что вы исполняющий д-должность штаб-офицера для поручений при начальнике Третьего конного корпуса, поручик Тарханов.
Офицер встал, пошатываясь, и дрожащей рукой схватил со стола протокол допроса.
- Вам было п-поручено д-держать связь с с-советом с-союза к-казачьих войск, - отчаянно заикаясь, продолжал Турбин, - вами была отп-правлена телеграмма Каледину, вами…
Офицер разорвал на мелкие кусочки протокол допроса. Лицо его судорожно дергалось.
- Хорошо, - сказал он наконец глуховатым, но ровным голосом, - я отвечу на ваши вопросы все, что знаю. Но я ставлю условием мое освобождение и полную возможность уехать отсюда, куда мне угодно.
- В-ваши товарищи по штабу Краснова п по п-политиче-скому управлению Керенского были немедленно отпущены по своим частям п-после дачи показаний, - не глядя на него, сказал Турбин.
Тарханов несколько мгновений с напряженным вниманием разглядывал узор ковра; на ковре изображены были букеты и гирлянды, толстый амур летел со стрелой в руках, нога Венеры торчала из-под письменного стола и вокруг плыли облака и цветы, облака и звезды, облака и цветы…
Он начал говорить, медленно, с трудом выдавливая из себя одну фразу за другою.
- Совет союза казачьих войск предложил генералу Краснову…
29
- Это какая деревня будет?
- Селькилево.
- А эта, напротив?
- Монделево.
- Спасибо.
Галина кивнула головой и быстро отошла от повозки.
Финн погладил свою бороду, которая росла откуда-то снизу, из рубашки, и замахнулся на лошадь. Тут же он придержал ее и, обратившись, закричал на Галину:
- Ну, куда посол, куда ты посол? Куда ты посол, там треляют.
И, видя, что Галина не оборачивается, запыхтел, сердито шлепнул губами и погнал лошадь.
В Сельгилеве стреляли. Вызванный с Северного фронта и пришедший уже после перемирия ударный батальон утром 1-го ноября застрелил парламентеров Военно-революционного комитета и пошел в наступление со стороны Витебской железной дороги.
Галина подошла к лесу, и за ним неожиданно скрылась деревня, которую она только что ясно видела с дороги.
Лес был болотистый, широкие лужи пересекали заросшую вязкую тропинку. Голые сучья, скользившие под ногами, были навалены поперек непроходимых мест.
Неглубокий окоп встретился ей неподалеку от тропинки; мертвая лошадь лежала возле него, вытянув тонкие, сухие ноги, оскалив желтые зубы.
Деревья стали редеть, за почерневшими от дождя стволами показались унылые крыши деревни.
Выстрелы повторялись все чаще, и, выйдя на открытое место, Галина сразу почувствовала, что дальше идти нельзя, что невидимая опасность охватывает все вокруг нее: и горбатые стволы деревьев, и голые избы, которыми начинается деревня.
Маленький кусочек коры, взбрызнутый пулей, упал к ее ногам. Она машинально подняла его, размяла в руках и, неожиданно для себя, торопливо побежала через опушку к деревне.
Она бежала, подбирая юбку, стараясь держаться сухих мест, прыгая по кочкам.
Визг пуль все учащался, время от времени соединяясь с долгим, почти непрерывным стуком пулемета.
Она бросилась на землю, ползком перебралась через опушку.
Сторожка с провалившейся соломенной крышей была в двадцати шагах от нее. Галина вскочила на ноги и, ничего не чувствуя, кроме желания уйти, укрыться от этого визга пуль на пустом месте, побежала к сторожке.
Дверь качалась на одной петле, она торопливо распахнула ее и остановилась на пороге. В сторожке, под низким потолком, между задымленных стен, у разбитых окон, стояли, сидели и лежали люди.
Это были красногвардейцы и матросы. Приземистый человек стоял на коленях перед пулеметом - он повернул голову, когда вошла Галина; она успела заметить застывшее, как будто металлическое лицо и широко открытый белый глаз.
Справа и слева от него стреляли из винтовок сквозь разбитые окна.
Матрос в изодранной голландке сидел на полу и негромко стонал, поматывая головой и щупая рану.
Снова мелькнуло металлическое лицо, и пулемет, повертываясь во все стороны, стал стучать, закатываться и задыхаться.
Это лицо и задыхающийся пулемет были так страшны, что Галина метнулась было обратно…
- Закрой дверь! - сердито крикнул ей один из матросов.
Она закрыла дверь и вошла в сторожку.
- Сволочи, сволочи, - бормотал матрос, беспомощно оглядываясь и дергая заевший затвор винтовки.
Затвор щелкнул наконец, матрос снова бросился к окну, расталкивая красногвардейцев.
Галина молча оттягивала от тела мокрую жакетку; холодные струйки воды стекали у нее по спине.
Медленными и аккуратными движениями, которыми как будто руководил кто-то другой, она разогнула и вставила в желобок вывернутую ножку скамейки.
Отсюда, через головы стрелявших, она увидела лес и дорогу, по которой она шла, и колыхающиеся штыки над желтым валом справа от дороги, и маленькие силуэты, которые мельтешили в глазах и катились все ближе и ближе, сгибаясь, неся наперевес свои винтовки.