Эзра не заставил себя долго просить. На столе уже стояла всякая снедь, любовно приготовленная матерью: в центре красовалось большое блюдо с жареными цыплятами, а вокруг него стояли тарелки: тут был и редис в сметане, и салат, и вареники с вишнями, и яйца, и картошка с чесноком и укропом - да и чего-чего только не наготовила она для дорогого гостя. А рядом с большим блюдом стоял графинчик с виноградным вином.
- Ешь, ешь, сынок, на здоровье! Ты, верно, совсем забыл вкус домашней снеди, - с улыбкой угощала мать.
- Что верно, то верно, соскучился я по домашней еде, - весело отозвался Эзра, - нигде не едал таких вареников и такой аппетитной картошки. Недаром я всем говорил, что никто в целом мире так вкусно не готовит!
- А ты поменьше хвали, да побольше ешь. Авось я хоть едой соблазню тебя - все почаще будешь навещать меня, - лукаво ответила Эстер, придвигая сыну то одно, то другое блюдо. - Это еще что! Вот не успела я приготовить пампушки - ты ведь любил их есть с холодным молоком. А блинчики с творогом, которые я, бывало, готовила на троицу? А рубленые яйца с луком и с гусиным жиром? А ватрушки? Я хорошо помню твои любимые блюда! Ну, да всё еще впереди, всё успеешь попробовать - ведь не сегодня уезжаешь.
Обильное угощение, любовно приготовленное матерью, напомнило Эзре старые времена - праздничные торжества в доме, когда все, вплоть до медного черпака, которым набирали воду из кадки, было выскоблено, вычищено до блеска, пол подмазан свежей глиной, шесток окантован красной полоской, а его мать вся так и светилась радостью, нарядная и счастливая.
Тогда были еще живы дед и отец Эзры. Дед восседал на почетном месте в старомодном длиннополом сюртуке, отец улыбался в окладистую бороду, довольный тем, что вся семья в сборе: и брат Эзры Шимен, и сестра Бася, которая сейчас живет с мужем и детишками в Донбассе, и сам Эзра, его любимец и баловень.
Да, эта картина запомнилась комбригу на всю жизнь, и он невольно начал оглядываться, будто искал следы тех безвозвратно ушедших дней.
Видя, что сын задумался, Эстер подсела к нему.
- Что же ты, сынок, не выпьешь вина? Ведь оно свое, домашнее, из своего винограда. Да и я тоже хороша - захлопоталась на кухне и забыла попотчевать.
- А я тебя жду, мама. С тобой хочу выпить - одному как-то нескладно получается.
- Ну что ж, как не выпить с тобой, сынок, за компанию, - Эстер поставила на стол вторую рюмку и налила вина.
- Лехаим, мама, за твое здоровье, - сказал комбриг.
- Лехаим, сынок, лехаим, - за твое счастье и за счастье всей нашей семьи. Вот жаль, что Шимена нет, - ну, да приедет небось дня через два, - откликнулась Эстер.
Они залпом опорожнили рюмки и сразу же налили по второй.
- А много ли вы сняли в прошлом году винограда? - поинтересовался сын.
- Да много ли мне одной надобно? - ответила мать. - Большую часть продала кооперативу, а из остального приготовила вина. Довелось мне с тобой его попробовать, а это большая радость!
- Да, это большая радость, - повторил комбриг слова матери. - А часто ли Шимен тебя навещает?
- Приходит иногда. У него и без меня забот по горло, семья, колхоз, - беззлобно отозвалась Эстер.
- Забот у всех у нас хватает, - с легкой досадой сказал Эзра. - И все же детей у тебя трое, а ты у нас всех одна.
Участие сына так растрогало Эстер, что она даже прослезилась. И тут же, словно забыла что-то на кухне, побежала туда и загромыхала ухватом. Но и хлопоча по хозяйству, она то и дело забегала в горницу посмотреть, как завтракает сын.
- Ешь, ешь, Эзра, ты мало ешь, - потчевала она сына, и без того уплетавшего за обе щеки все, что стояло на столе.
Когда комбриг поел, мать вымыла и убрала посуду и тотчас же ушла на ферму.
Ей, собственно говоря, хотя бы на день нужно было отпроситься по случаю приезда дорогого гостя, но она не догадалась сделать это и теперь огорчалась: ей был дорог каждый час, проведенный с сыном.
Эзра проводил мать до ворот. В сарае громко раскудахталась курица, извещая хозяйку о том, что сегодня снеслась пораньше. С соседнего гнезда отозвалась вторая, и вскоре в курином углу поднялся беспорядочный шум и гам. Но тут огромный петух, пестрый, с яркосиней, сверкающей на солнце шеей и пунцово-алым гребнем, вскочил на покосившийся забор, раза два-три взмахнул крыльями и оглушительно закукарекал: мол, с добрым утром, хозяева! Куры, заслышав его громкий крик, умолкли. Стало тихо. Только важно прокулдыкал индюк, когда индюшка, шествовавшая во главе цепочки светло-желтых утят и тонконогих индюшат с маленькими головками на длинных шеях, опустила крылья, чтобы собрать своих питомцев.
"Мамино хозяйство, - с нежностью подумал комбриг, - тяжело ей, верно, одной со всем управляться, а вот тянется же - и на ферме работает, и за своей живностью ухаживает. Скучно ей, видать, без всего этого".
Невдалеке от забора, на котором кукарекал петух, под самыми окнами дома стояла в палисаднике ветвистая груша, та самая, которую посадил комбриг еще в дни детства. Под тяжестью плодов дерево склонило ветви почти до земли.
"Подпорки бы поставить", - по-хозяйски подумал комбриг и, сорвав грушу, надкусил ее крепкими зубами, но тут же скривился и отбросил далеко в сторону - груша оказалась незрелой и терпкой. Чтобы перебить неприятный вкус, он сорвал с росшего у забора крыжовника горсть зрелых ягод и, запрокинув голову, высыпал их в широко открытый рот.
"А забор-то здорово покосился, вот-вот упадет, - заметил про себя комбриг. - Заменить бы несколько столбиков и остальные укрепить как следует. Глядишь, он и простоит еще год-два - по крайней мере коровы в палисадник забираться не будут".
Не откладывая дела в долгий ящик, комбриг начал разыскивать все необходимое, чтобы привести в порядок ограду. Он заглянул в ригу, пошарил в углу в сарае, где отец складывал, бывало, всякую всячину - все, что могло пригодиться в хозяйстве. Но ничего путного тут не нашел, и только рядом с громоздившейся в углу двора навозной кучей увидел несколько кольев. Обстругав и заострив топором, он приладил их к старым столбам, прикрепил проволокой и, таким образом, кое-как выпрямил забор.
Покончив с этим, комбриг отправился на засаженный картофелем огород, который узкой полоской тянулся за ригой до самого пруда. Хозяйским глазом приметил, что кусты картофеля плохо окучены и что кое-где междурядья заросли травой.
"А ведь скоро, - подумал он, - картофель зацветет, и тогда уже поздно будет окучивать его".
Эзра не стал медлить - раздобыл в сарае тяпку и усердно принялся за дело. С непривычки он вскоре натер мозоли, но, не глядя на это, продвигался все дальше и дальше, с таким расчетом, чтобы к приходу матери закончить работу.
Он увлекся и не заметил, что за оградой давно уже словно каланча стоит старый Велвл Монес: восторженно ухмыляясь во весь рот, он каждому прохожему показывает заскорузлым пальцем на комбрига:
- Гляньте, как наш генерал орудует - ни дать ни взять заправский колхозник!
- А чем он не колхозник, - рассудительно отозвался Аврам Свидлер, который, по своему обыкновению, запыхавшись спешил куда-то. - Он тут вырос - значит, он наш колхозный командир.
Заслышав голоса, комбриг поднял голову и поздоровался с Монесом и Свидлером.
- Ты что, снова старое оружие взял в руки? - с улыбкой спросил Велвл.
- Да вот пора второй раз окучивать картошку, а матери некогда, я и помогаю, - вытирая со лба пот, серьезно отозвался комбриг.
Он чувствовал, как от напряженной работы по телу разливается приятная истома.
"Пора и передохнуть", - подумал он.
Подойдя к ограде, Эзра оперся, слегко согнувшись, на деревянную рукоятку тяпки и завел со старыми знакомыми долгий разговор.
В это время мимо проходила Марьяша. Уж не нарочно ли она очутилась рядом с домом Ходошей? Увидев, что комбриг не один, она остановилась в сторонке, между ригой и небольшим стогом соломы, и стала с любопытством прислушиваться. Но уловить что-либо из разговора ей не удавалось. Видно было только, что Монес рассказывает какую-то смешную историю, и комбриг с Аврамом от души смеются.
Наконец они ушли, и Марьяша, оглядываясь на каждом шагу, нерешительно подошла к ограде. Сердце ее колотилось, волнение стеснило грудь.
- Здравствуйте, - с замешательством молвила она. - Еще не забыл?
Комбриг, видимо, тоже смутился.
- Мы позавчера… - начал было он и тут же умолк, будто слова застряли у него в горле. - Чего "не забыл"? О чем ты?
- Не забыл, как надо орудовать тяпкой? - с улыбкой пояснила Марьяша.
- А что тут забывать? - несколько разочарованно ответил комбриг, ожидавший, как видно, другого ответа.
- Ну, такому большому начальнику вроде и не подобает тяпкой махать, мог бы и забыть эту премудрость, - ответила Марьяша и тут же пожалела о сказанном.
- Ради матери и начальник должен все помнить, - с достоинством ответил Эзра.
- Это хорошо, что ты не забываешь мать. Ну, а помнишь ли прежних друзей? - попыталась Марьяша подвести разговор к тому, что ее больше всего интересовало.
- Я никого не забыл, - коротко ответил комбриг.
- А вот меня забыл, - сказала Марьяша и, смутившись, покраснела. Комбригу показалось, что глаза ее затуманились.
- Я не забыл тебя… - начал он и запнулся. - Ну, рассказывай, как живешь. Я слышал, что ты обзавелась семьей.
Марьяша низко опустила голову и, помолчав немного, спросила в свою очередь:
- А у тебя есть семья?
- Можно сказать, что нет, - ответил комбриг, и по лицу его Марьяша поняла, что в его жизни произошел какой-то перелом.