С вокзала, на котором суетились носильщики с тележками, кряхтели и хлопали себя по бёдрам паровозы, Веня уехал в Тайшет. В этом городе, названном в честь отважного охотника, начинался фронт работы сорок первой механизированной колонны, которой командовал Гуревич. Дядя Саша тоже носил на груди № 41. Это было доброе совпадение.
Надо всё начинать сначала, решил Веня. И пусть это начало не будет у меня плохим. Надо самому творить чудеса. Надо, чёрт возьми. Надо. Нечего мне ныть и распускать слюни. Не поможет. Всё в моих руках, в моей голове. При дележе меня не надули. Я верю своим рукам.
Так думал Веня три года назад.
ВЕЧЕРНИЙ СОН
Машина шла через тайгу.
Веня зевнул и повернул голову на пустое сиденье.
- Танцуют сейчас в клубе, - с завистью сказал он, поправляя копну нестриженых волос и придерживая руль локтями.
На сиденье рядом с Веней появился второй Калашников. Этот Веня дубль два, а скорее всего, первый дубль был в чёрном костюме, белой сорочке и вертел на пальце тонкую цепочку с ключами. Он был симпатичным, приятным парнем, очень похожим на Веню, но всё-таки выглядел каким-то чужим в этой простой кабине "ЗИЛа", пропахшей бензином насквозь и больше.
Веня не удивился. Он с грустью и сожалением окинул взглядом соседа и усмехнулся, думая, что это видение сейчас пройдёт, как проходят все сны, которые наутро и вспомнить невозможно; помнишь только, что кто-то дрался, кто-то целовался, а кто дрался и с кем целовался - непонятно.
Но парень не собирался исчезать. Он кивнул Вене и сказал:
- Здорово.
- Здорово, коли не шутишь, - ответил Веня.
- Говоришь, танцуют?
- Ясное дело, вовсю наяривают. Мальчишки вчера наглаживали выходные костюмы. А брючата на ночь засунули под матрацы. Стрелки, как бритвы, получились - осторожно, обрежешься. Испытанный армейский метод.
- Кому это надо?
- Как кому? - удивился Веня. - У нас знаешь сколько девчат? Филин пошёл на танцы с новым аккордеоном. Сколько шику, куда там. Это ему сестра из Киева прислала. Он, подлец, три недели учил "Липси". Смешной, даже ноты купил. По заказу выслали из столицы. Пыль в глаза пускает Ане-радистке. Три месяца ждал эти ноты, только всё равно не секёт он нотную грамоту.
- "Липси" всё танцуете? - Парень улыбнулся и положил ногу на ногу.
- И "Липси" тоже.
- А с деньгами как?
- Сотни две с гаком получается в месяц. Жаловаться не на что, - ответил Веня.
- Мура всё это, - сказал парень. - Глупость на тысячу процентов. Милая скука и таёжная грязь. Вонючие портянки, которые не просыхают за ночь, и сапоги, в которые нужно подкладывать газеты. Беременные тараканы и отъевшиеся клопы. Ванная в бочке и костлявая полка. Мура всё это!
Ну и балда же ты, друг, подумал Веня, балда всесоюзного значения. Сколько я уже таких видел? С виду матадор, а по уму извозчик.
Но вслух Веня ничего не сказал.
- Верно, ждёшь не дождёшься отпуска? - спросил парень.
- Точно.
- И когда?
- По графику под Новый год. Новый год я в колонне встречу, а потом… Отпуск - это роскошная вещь. Отпуск что-то вроде чуда. У тебя в кармане куча денег и в зубах билет на самолёт до Таллина. Разве это не чудо? Папа Чингис пригласил меня к себе в Таллин. Там мы Новый год встретим второй раз.
Пошёл дождь. Он забарабанил по крыше и лихо отплясывал "Липси" в пучке света перед машиной. Веня включил "дворники" и повернулся к соседу.
- Душ примем? - спросил он.
- Ты псих? Или психом притворяешься? - ответил парень.
Веня ничего не сказал ему. Что скажешь такому балде? Он улыбнулся и остановил машину. Потом ещё раз посмотрел на приятного юношу и выпрыгнул под дождь.
Фары машины освещали большую лужу, в которой плакала луна. Веня подбежал к ней и, зачерпнув ладонями холодную дождевую воду вместе с луной, плеснул себе в лицо.
Когда он вернулся, в кабине никого не было.
Чепуха какая-то померещилась, решил Веня.
СЁМКА - НЕ ЛАПЕРУЗ
Скоро его "ЗИЛ" съехал в балку и чуть не столкнулся с гружёной машиной, одиноко стоящей под дождём. Грузовик был старый, потрёпанный, испытавший на своей шее гостеприимство таёжных дорог и набитый до отказа тяжёлыми ящиками с электродами.
Веня посигналил несколько раз и начал медленно объезжать машину.
И тогда перед его "ЗИЛом", словно из-под земли - так и задавить недолго, появился худенький парень, размахивая руками.
- Стой! Стой! - кричал он. - Да стой же, кому говорят!
Парень подбежал к Вениной машине, изо всех сил рванул дверцу кабины и с возмущением заорал:
- Ты что же, и помочь человеку не хочешь? Что у тебя, у чёрта, глаз нет? Не видишь - засел. Так нет же, - и парень сделал какой-то странный жест рукой, в котором умещалось свободно не два, а четыре смысла, - едрёна кошёлка!
Веня разозлился и захлопнул дверь. Будет тут каждый ересь нести, а он что же, уши должен развесить?
Но парень оказался упрямым, не из робкого десятка, верно, на востоке надолго прописался. Он снова рванул дверцу и схватил Веню за телогрейку.
- Ты ещё разговаривать не хочешь, обезьяна в сметане?
Вене был знаком этот безобидный приём, который всего лишь заключается в том, чтобы задавить противника морально.
- Ты крупный нахал. - Веня старался говорить спокойно, что у него плохо получалось, потому что он никак не мог вспомнить оскорбление посолидней для своего обидчика. - Тебе бы работать привратником в собачьей лечебнице.
Он без особого труда вытолкнул парня из кабины под дождь, нервно захлопнул дверцу и тронул машину. Объезжая старенький, гружённый ящиками грузовик, Веня посмотрел на него сквозь боковое стекло и вздохнул, переводя ручку со скорости в нейтральное положение. Он понял, что парень торчал в этой балке давно.
- Эй, приятель! - закричал Веня в темноту, в которой яростно шумел дождь. - Шагай сюда!
Когда грязный, перепачканный и мокрый Сёмка уселся рядом с Калашниковым на сиденье, Веня рассмотрел его.
Есть на "Мосфильме" механик съёмочной аппаратуры Коля Досталь, который неожиданно для всех стал одним из главных героев фильма "До свидания, мальчики!". Так вот, если его дней десять не кормить, а держать на воде и чёрных сухарях и заставить каждый день делать утреннюю зарядку, а потом надеть на него поношенную лётную кожанку, которую по дешёвке можно купить на толкучке в Красноярске, и здоровенную кепку, завалявшуюся в реквизите "Мосфильма", тогда перед вами и появится Сёмка.
Он грустно смотрел на Веню и быстро говорил:
- Склизко, чёрт-те что. Не берёт, обезьяна, подъём! Не берёт, и всё тут. У тебя пожрать что-нибудь найдётся? Я тут вторые сутки торчу, и хоть бы одна машина прошла.
- Вот я и приехал за тобой, - сказал Веня.
Он полез за сиденье, стёршееся от времени и пассажирских спин, и достал пакет Гуревича. Протянул его парню.
- Ты давай лопай, а я пойду посмотрю.
- А чего смотреть? - не понял Сёмка. Он удивился, пожал плечами и набросился на ужин Гуревича. - Если я не проеду, никто не проедет.
- Тоже мне Жан Лаперуз, - улыбнулся Веня и соскочил с подножки.
Он внимательно осмотрел всю балку, скользкий подъём и расстроился - дорога была паршивая, глинистая, набухшая от дождя, а другого пути не было.
Здесь можно потерять целый день, подумал Веня, если ничего не придумать. Просто так отсюда не выбраться. Пробалбесимся кряду часов десять, и всё будет без толку. Но нас двое. Что-нибудь можно придумать.
Когда Веня вернулся и, стряхнув с резиновых сапог грязь, забрался обратно в кабину, Сёмка, уминавший за обе щёки хлеб с варёной колбасой, спросил его:
- На трубе играешь?
Веня молча отобрал у него зелёную флягу со спиртом и закрутил её пробкой, болтавшейся на тонкой железной цепочке.
- Труба отыгралась, - сказал он и вспомнил рыжего Костю Лунькова. Три года назад Костя сагитировал его развесить по тайге, вокруг их вагончиков, плакаты к ноябрьским праздникам. Они писали лозунги на простынях, которые рвали пополам, и получилось довольно здорово. Они ушли дальше, а плакаты так и остались на соснах.
- Ты согрелся? - спросил Веня.
- Ничего, терпимо. Ну чего ты там высмотрел? - Сёмка кивнул на окно и прислушался к дождю.
Тёмные нити дождя колотили радиатор, словно кто-то стучал твёрдыми пальцами то столу.
Веня задержал взгляд на кепке соседа и уверенно ответил:
- Через пару часов выберемся отсюда. Хочешь, поспорим на твою кепку?
- Да мне кепку не жалко, я её на стадионе нашёл в Киеве. Киевляне тогда продули торпедовцам, и кто-то с горя, поди, оставил. Мне тебя жалко. - И на лице Сёмки и вправду отразилась жалость, словно он наелся не колбасы, а хины. - Отсюда и твой Лаперуз не выберется.
- Брось ты паниковать, - сказал Веня. - Мы разожжём костёр и натаскаем песку по всему подъёму. Раз плюнуть - и ты дома.
У Сёмки глаза полезли на лоб:
- Таскать землю? Ты сдурел, ей-богу. Точно, сдурел. Что на ночь глядя беситься? Слышишь? - Он снова прислушался к стуку дождя по радиатору и, оперевшись на трубу, продолжал: - Ишь поливает. Что я, чокнутый? Таскать землю! Лучше сидеть здесь до второго пришествия. Всё равно, говорю я тебе, не выберемся. Я уже двадцать раз пробовал - гиблое дело. А трактор Фисенко за мной всё равно пришлёт рано или поздно.
- Прохладно, - сказал Веня. Ему захотелось спать.
В кабине было тепло и удобно. Пахло бензином и потом.
- Это точно, - ответил сосед. - А будет ещё холоднее. Подморозит ночью.
- Когда замёрзнем, в челюскинцев поиграем, - сказал Веня. - Ну что? Будем начинать?