В горнице пахло вяленой рыбой и душистой ароматной краской. Было тесно от лодочных вёсел и удилищ. На длинной самодельной полке стояли двенадцать томиков Льва Толстого. Книжки были в тонких обложках, давнишнее приложение к "Огоньку".
Веня снял с плеча трубу, постоял задумчиво у полки с книгами, потом подошёл к окну, из-под рамы которого дул ветер, и с грустью смотрел, как "Пальма" всё дальше и дальше уходила вниз по течению.
Мы ещё встретимся с тобой, "Пальма", подумал Веня. Я даю тебе слово на триста процентов.
Бельчук молча стоял и ждал. Потом он догадался и, достав удостоверение, развернул его:
- Пожалуйста.
- Зачем? - обернулся Веня. Он посмотрел Бельчуку в глаза и повторил: - Зачем?
Большой белый гриб молчал.
Веня достал из рюкзака портфель и положил его на стол.
- Забирай.
Но Бельчук аккуратно открыл портфель, выложил на стол чёрные мешочки и с вниманием ювелира осмотрел каждый мешочек.
- Разве всё это необходимо? - спросил с раздражением Веня и снова посмотрел в окно на уходящую "Пальму". Пароходик едва виднелся.
Бельчук развёл руками и оправдался:
- Работа.
Калашников отошёл от окна и вздохнул. А Бельчук кивнул и улыбнулся ему вежливо и неопределённо, как улыбаются на всякий случай некоторые незнакомые женщины. Ведь улыбка ни к чему не обязывает.
- Спасибо тебе. Выручил, - сказал Бельчук.
- Не стоит. Мне всё равно по пути.
- Меня ждёт машина, - извинился большой белый гриб и взял в руки кожаный портфель Исаченко.
- Бывай, Бельчук, - Веня нехотя протянул руку. - Хорошая у тебя работа. - И неожиданно спросил: - А что потом сделают с этим золотом?
- А кто его знает, - уклонился от ответа Бельчук. Он пожал плечами и переложил портфель из одной руки в другую.
- Я умею хранить секреты, - твёрдо пообещал Веня.
- Я тоже, - сказал Бельчук.
- На нет и суда нет, - нахмурился Веня. Он взял в руки трубу и обвёл взглядом избушку.
И тогда в Бельчуке, верно, пробудилась совесть или ему захотелось сделать что-либо приятное для Вени. И большой белый гриб как-то виновато и смущённо ответил:
- Я правда не знаю. Приеду я на аэродром, есть у нас такой. Там будет ждать меня самолётик. Он у нас всегда один и тот же. Передам я эти монеты в надёжные руки… Вот, собственно, и всё. И полетит всё это хозяйство куда-то, куда ему нужно полететь.
- Всё как по нотам, - сказал Веня.
Бельчук улыбнулся, на этот раз тепло и мягко. Когда он улыбался, на щеках у него появлялись маленькие ямочки, совсем как у девчонки. Эти ямочки больше подходили Бельчуку, чем его коричневая фетровая шляпа.
- Ты не подбросишь меня до узловой? - спросил Веня. - Я бы там сел на товарный и к вечеру был бы в городе.
- Мне в другую сторону, - вздохнул Бельчук. Было заметно, что отказывает он неохотно. - Я через Таёжный.
- Через Таёжный? - улыбнулся Веня. Он вспомнил грустного Сёмку, его просьбу, крошечный посёлок Роз и почту в этом посёлке, в котором ваза с певучими линиями была похожа на грузинский кувшин, и ключ от города у мэра, девчонки, которую он первый раз в жизни не осмелился поцеловать.
Веня поправил рюкзак и ответил:
- Поеду с тобой в Таёжный. У меня и там дело найдётся.
Всю дорогу до Таёжного они решали кроссворд в журнале, целый час вспоминая и мучительно угадывая, к какой скале был прикован Прометей. Но так и не угадали и не вспомнили. Тогда они забросили кроссворд, лучшее лекарство от скуки, и принялись болтать о всякой всячине.
Лёша Бельчук оказался разговорчивым малым, который за словом в карман не лез, и скоро Веня, если бы ему потребовалось, мог подробно записать биографию Бельчука.
Лёша считал себя закоренелым холостяком по единственной причине - его невеста сбежала от него накануне свадьбы. Правда, через неделю она в слезах умоляла простить её, и Бельчук в силу своей джентльменской порядочности простил её. Однако в день свадьбы, вновь назначенной, она ушла снова и больше не вернулась.
Воистину логика женских поступков не подлежит никаким исследованиям!
Бельчук оставил свой Васильков, зелёный и пыльный городок под Киевом, где груши и яблоки продавались на базаре вёдрами, а ведро стоило тридцать копеек, и подался в Якутию, где с геологами искал алмазы; потом мыл золотишко в районе Бодайбо и рыбачил на Байкале, промышляя омулем.
Веня узнал от Бельчука, что весь омуль закупает у нас Чехословакия. Он вспомнил Яна Пиллара и решил, что, как только вернётся домой в колонну, сразу напишет ему ответное письмо.
Уже год, как Бельчук сменил профессию. Он говорил, что с такой работой ему удобно готовиться в институт. А Лёшке очень хотелось поступить в библиотечный институт и жить среди книг и кроссвордов.
Он собрал на сберкнижке пять с половиной тысяч рублей, полагая, что этих денег ему вполне хватит, чтобы спокойно проучиться пять лет, не ломая себе голову над тем, к кому пойти поужинать. Может быть, это было и правильно.
Кроме того, Бельчук мечтал о большой серьёзной библиотеке. Своей собственной. Это было правильно без может быть.
А ещё Бельчук страдал манией собирать и менять авторучки. У него было шестьсот четыре вечных пера из сорока девяти стран, но Лёша уверял Веню, что это элементарный мизер, что после Адама и Евы человечество выпустило столько авторучек, что ими можно было бы выложить весь Тихий океан, и что ленинградский физик, доктор наук Беляев, с которым Лёшка переписывался, собрал три тысячи авторучек из ста двадцати стран.
После таких слов Веня не мог не подарить Бельчуку свою польскую авторучку, в которой ещё на почте в посёлке Роз кончились чёрные чернила.
Лёша долго рассматривал рекламную марку Познанской международной ярмарки на авторучке и остался страшно доволен.
Эту авторучку Вене подарил в Братске польский артист Генрик Грыхник. Этот Грыхник работал в своём городе Забже электромонтёром на местной электростанции, а потом стал тенором Силезской оперы в Бытоме.
У польского квартета, который сопровождал Грыхника, заболел лихорадкой гитарист, и Веня с успехом заменил его. Это же не пианино, а гитара. Вот тогда Генрик и подарил ему авторучку.
А потом до утра они прогуляли по городу, по всем семи Братским улицам, и с верхней эстакады Братской плотины, которая в то время достигла ста десяти метров, Грыхник выбросил в Ангару целый рубль мелочью. И вышло, что не зря он бросал. Он вернулся в Россию. Зимой Веня прочитал в "Известиях", что Грыхник с успехом выступил в Большом зале консерватории.
Бельчуку тоже хотелось чем-то похвастаться. Он достал одно вечное перо из своего авторучечного многообразия и показал Вене. Авторучка была шариковая, с обнажёнными женщинами (сразу понятно, что американская), которых можно было одевать и раздевать, вращая авторучку слева направо.
Веня иронически улыбнулся и спросил:
- Ну и что?
- Ну всё-таки, - сказал Бельчук.
Он не испытывал неловкости или смущения. Совсем нет. Лёша решил, что его не поняли, и он спрятал свою шариковую авторучку.
Когда они приехали на Таёжный, шёл мелкий косой дождь, будто над землёй опрокинулась огромная корзина и из неё сыпались тонкие блестящие иголки.
Несмотря на непогоду, в городке проходил осенний кросс: бесконечное множество спортсменов в цветных майках бегали по дороге, как бабочки.
- У них дистанция - три круга вокруг посёлка, - сказал Бельчук.
- Забавно, - ответил Веня. - У нас так не побегаешь. Трасса в один конец триста пятьдесят километров. Вот если мотокружок организовать, тогда туда и обратно можно будет сгонять за один день.
Таёжный, как и посёлок Роз, был тоже будущим городом химии. Здесь тоже скоро вырастет гигантский комбинат, и он тоже будет самым большим в стране.
Веня выбрался из кабины и спросил на прощанье Бельчука:
- Ты любишь грибы собирать?
- Собирать люблю, а есть не могу, - ответил Лёша и сморщился. Он стал похож на настоящий белый гриб.
Когда машина тронулась и Бельчук, улыбаясь, помахал Вене шляпой, почему-то именно тогда, а не раньше и не позже, Калашников вспомнил про Прометея в кроссворде и закричал, размахивая руками:
- Кавказская! Кавказская!
- Чего? - Бельчук высунулся из кабины.
- Прометей на Кавказской горе! - закричал Веня вслед прыгающей на ухабах машине.
Бельчук, как дух, исчез на несколько секунд. Потом он высунулся обратно, и до Вени долетел его радостный крик:
- Точно! Десять букв! Подходит!
Машина скрылась за поворотом. В ней уехал Лёша Бельчук. Он вёз на аэродром кожаный портфель, в котором были две тысячи и одна золотая монета. Встретятся ли они когда-нибудь?
Веня достал из кармана адрес, который вручил ему перед отъездом Сёмка, прочитал его. Потом поправил трубу на плече и пошёл вдоль улицы.