Спьяна Ливанов напустил на себя небывалое с ним горе. Со стороны посмотреть на него, так стало бы жалко, но для бурсаков он был начальник, и они не опустили случая потравить его.
- Братцы, - продолжал он, - я отхожу ко господу моему и к богу моему… Я вселюсь…
- Смазь ему, ребята! - крикнул Пушка.
- Что такое? - спросил Ливанов…
- Смазь…
- Что суть смазь?
- А вот я сейчас покажу тебе, - отвечал Пушка, вставая с места…
- Нe надо!.. сам знаю… Сиди, скотина… Убью!.. Ах вы, канальи!.. Над учителем смеяться!.. а?.. - говорил Ливанов, приходя в себя… - Да я вас передеру всех… Розог!.. - крикнул он, совсем оправившись…
В классе стихло…
- Розог!
Сейчас принесу, - отвечал секундатор.
- Живо!.. Я вам дам, мерзавцы!..
Хмель точно прошел в Ливанове. "Что за черт, - думали бурсаки, - неужели в другое естество перешел?". Но это была минутная реакция опьяненного состояния, после которого с большею силою продолжает действовать водка, и когда вернулся в класс секундатор, то он увидел Ливанова совершенно ошалевшим. Ливанов, стиснув зубы и поставив на стол кулак, смотрел на учеников безумными глазами…
- Розог, - сказал он, однако не забывая своего желания…
- Что, Павел Алексеич? - отвечал секундатор, смекнув, как надо вести себя…
- Розог…
- Все люди происходят от Адама… - говорил ему секундатор…
- Так, - отвечал Ливанов, опять забываясь, - а роз…
- Добро зело, то есть чисто, прекрасно и безвредно…
- Не понимаю, - говорил Ливанов, уставясь на секундатора.
- Я родился в пятьдесят одиннадцатом году, не доходя, минувши Казанский собор…
- Ей-богу, не понимаю, - говорил Ливанов убедительно…
- Как же не понять-то? Ведь это написано у пророка Иеремии…
- Где?
- Под девятой сваей…
- Опять не понимаю…
- Очень просто: оттого-то и выходит, что числитель, будучи помножен на знаменатель, производит смертный грех…
- Ты говоришь: грех?
- Смертный грех…
- Ничего не понимаю…
- Всякое дыхание да хвалит…
- Что хвалит?., скотина!., винительного падежа нет в твоей речи!., черт ты этакой!.. По какому вопросу познается винительный падеж?
- По вопросу "кого, что?"
- Так кого же хвалит? что хвалит? черт ты этакой, отвечай!
- Черта хвалит.
Ливанов посмотрел на него злобно…
- Ты это сериозно говоришь? - спросил он.
- Вот тебе крест.
Ученик перекрестился.
- Ты мне сказал "тебе"?
- Я, тебе, мне, мною, обо всех…
- Уйди!., убью! - отвечал, озлившись, Ливанов. - Прошу тебя, уйди!.. Я в пьяном виде не ручаюсь за себя…
- Он ушел, - говорит ученик…
- Он?.. Что мне за дело до него?., ты-то уйди!.. Черт же с тобой, скотина, - говорит опьяневший педагог, стуча по столу кулаком… - Не хочешь уйти? Так я же уйду… Я пьян… Я уйду…
Учитель после этих слов неожиданно встает со стула и направляется к двери. Его провожают хохотом, криком, визгом и лаем…
- Это всё пустяки, - говорит он, - в жизни всё пустяки, - и выходит на лестницу…
Лишь только он ступил на первую ступеньку, как тот же секундатор, следивший за ним, схватил его за ногу. Пьяный педагог полетел с лестницы вниз головой. Счастье его, что он не переломал себе ребер…
- Оступился, черт возьми, - говорил перепачканный учитель, вставая на площадке, у которой кончалась лестница…
Подле него уже очутился секундатор, дернувший его за ногу…
- Вы, кажется, замарались? - спрашивает он. - Позвольте, я вас почищу.
- Не надо, друг мой, вовсе не надо… Всё пустяки…
Учитель, наконец, ушел домой.
Вот каков был Павел Алексеевич Ливанов в пьяном естестве…
Описанная нами сцена была в четверг. В субботу Ливанов явился в трезвом естестве. Ученики держали себя, как и Ливанов, иначе - прилично, разумеется прилично по-бурсацки. С Ливановым, когда естество его переменялось, из пьяного переходило в трезвое, шутить было опасно. Вообще Ливанов был не дурной человек, хотя как учитель не выдавался из среды своих товарищей; но по крайней мере он не запарывал своих учеников до отшибления затылка… Лобов, Долбежин и Батька были представителями террора педагогического, Краснов и Разумников - представителями прогрессивного бурсацизма, а Ливанов был какая-то помесь тех и других: иногда строг до лобнических размеров, иногда добр бестолково. Во всяком случае, не любили шутить с Ливановым, когда он был в трезвом естестве…
Карась не выходил на сцену, когда был пьян Ливанов, по сегодня, когда шутки с Ливановым были опасны, он решился на скандалы…
Хотя Карась сидел в Камчатке и заявил своему авдитору "нуль навеки", но он был все-таки довольно любознательная рыба. Вышел такой случай. Однажды от нечего делать Карась рвал арифметику Куминского; он в этом занятии прошел уже до деления. Тут его злодеяния вдруг прекратились. "Деление? - подумал он. - А ведь я знаю деление… А дальше что?.. Именованные числа… Это что за штука?.. Сначала узнаю, а потом раздеру…". Остановившись на такой мысли, он стал читать Куминского и без посторонних пособий понял именованные числа. "Дальше дроби - это что такое?" - сказал он. Понял он и дроби… Все это было пройдено им в три приема. Значит, когда захочет человек учиться, то можно обойтись и без розги. "Дальше что? десятичные дроби… Не хочу читать… Довольно". После этого он Куминского обратил в клочья. Задано было о "приведении дробей к одинаковому знаменателю", и хотя у Карася стоял в нотате нуль, однако он знал урок, приготовив его без всякого поощрения и принуждения гораздо ранее, чем требовалось…
Учитель вызвал к доске Секиру. Секира, несмотря на то, что был авдитор, путался…
- Дурак, - сказал ему Ливанов…
- Дурак и есть, - подтвердил Карась из Камчатки…
- Кто это говорит? - рассердившись, спросил Ливанов… Ему дерзким показался отзыв Карася…
- Я, - отвечал Карась. - Помилуйте, Павел Алексеевич, не умеет привести к одному знаменателю: ну не дурак ли?
- Ах ты, скотина, - закричал Ливанов…
- Помилуйте же, Павел Алексеевич. Я сижу в Камчатке, значит дурак из дураков, а все-таки "приведение знаменателей" знаю!
- Если же ты не сделаешь мне "приведения", я тебя запорю…
- Запорите…
- К доске!..
Карась вышел и отлично ответил урок…
- Ну, не правду ли я сказал, что дурак он? - говорил Карась, показывая на Секиру. - Даже я умею это сделать.
Ливанов подошел к Карасю и Секире.
- Дай мел, - сказал он Карасю.
- Извольте…
Взявши в руки мел, Ливанов сделал на лице Секиры крупный крест. Делая крест, он говорил:
- Пентюх, перепентюх, выпентюх!..
- Ну, дурак и есть, - подтверждал Карась…
После этого Карась отправился в Камчатку. Развлеченный на несколько минут своим ответом, он, однако, скоро начал скучать. Пришла ему на мысль предстоявшая опасность неотпуска домой на святую. Злость на него нашла, которую он и выместил на грифельной доске, попавшей ему под руки. Сняв с краев ее боковые планки, он хотел обратить их в щепы, но, приложив палец ко лбу, сказал себе: "Подожди, дружище, тут выйдет скрипка". Из трех планок он сделал треугольник, к вершине его прикрепил четвертую, в треугольнике натянул веревочные струны, добыл из розог, лежавших в печке, по соседству его, прут, из которого смастерил смычок, и таким образом устроил нечто вроде цевницы… Это заняло его на время, но в голову его опять приходит мысль о пасхе. "Черти, - думал он, - неужли так-таки и не пустят на пасху?.. Лучше бы пересекли пополам! Сколько хочешь секи, мне все одно". - "Так ли? - рефлектирует он. - А вот попробуем". Карась берет свою цевницу и начинает водить по ней смычком, то есть розгой…
Раздается на весь класс страшный визг, произведенный Карасем для скандала.
- Кто это? - спрашивает изумленный учитель.
- Я это, - отвечает храбро Карась…
Визг был до того неожидан и неуместен, что учитель растерялся…
- Что это значит?
- Ничего не значит.
- Скотина…
Карась сел спокойно. Учителя поразил этот случай, и потому только он не отпорол Карася…
"Врешь, - думает между тем Карась, - ты меня отпорешь!"- и берет в свои руки цевницу…
Раздается еще сильнее визг…
Ливанов на этот раз вышел из себя. Он, озлобленный, бросается к Карасю. Карась же становится коленями на ребро парты…
- Я наказан, - говорит при приближении к нему Ливанова…
- Стой, скотина, весь класс…
- Буду стоять.
Учитель недоумевает, что сталось с Карасем. Однако мало-помалу он успокаивается.
"Нет, ты меня отпорешь!" - думает Карась…
Берет он в руки цевницу и, водя по ней прутом, производит третий, сильнейший визг…
На этот раз Ливанов совершенно сбесился. Он бросился на Карася с поднятыми кулаками…
- Убью, мерзавец!
Карась струсил, видя разъяренного учителя, и когда Ливанов подбежал к нему, он вскочил на ноги и понесся над головами товарищей, по партам, к двери, за которою и скрылся.
Учитель долго не мог прийти в себя.
Долго ходил учитель по классу. Он был страшно озлоблен и в то же время изумлен. "Понять не могу, - думал он, - что сталось с этим мерзавцем?". Факт выходил своею оригинальностию из ряда обыкновенных фактов, и, должно быть, именно это обстоятельство сделало то, что Ливанов не донес о Карасиных деяниях инспектору. Иначе Карасю пришлось бы целую неделю таскать из своего тела прутья: за подобные его дерзости в бурсе драли жестоко, до того жестоко, что после сечения относили в больницу на рогожке. Счастье Карася…