"Богомолье", наряду с романом "Лето Господне" - вершина творчества Шмелева.
"Великий мастер слова и образа, Шмелев создал здесь в величайшей простоте утонченную и незабываемую ткань русского быта… Россия и православный строй ее души показаны здесь силою ясновидящей любви" (И. А. Ильин).
Собрание сочинений в 5 томах. Том 4. Богомолье. Издательство "Русская книга". Москва. 2001.
Содержание:
Царский золотой 1
Сборы 4
Москвой 6
Богомольный садик 8
На святой дороге 10
На святой дороге 12
У креста 14
Под Троицей 17
У Троицы на Посаде 19
У Преподобного 21
У Троицы 24
Благословение 27
Примечания 31
Иван Сергеевич Шмелев
•
БОГОМОЛЬЕ
Священной памяти короля Югославии
Александра I
благоговейно посвящает
О вы, напоминающие о Господе, - не умолкайте!
Исайи, гл. 62, ст. 6
Царский золотой
Петровки, самый разгар работ, - и отец целый день на стройках. Приказчик Василь Василия и не ночует дома, а все в артелях. Горкин свое уже отслужил - "на покое", - и его тревожат только в особых случаях, когда требуется свой глаз. Работы у нас большие, с какой-то "неустойкой": не кончишь к сроку - можно и прогореть. Спрашиваю у Горкина: "Это что же такое - прогореть?" - А вот скинут последнюю рубаху - вот те и прогорел! Как прогорают-то… очень просто.
А с народом совсем беда: к покосу бегут домой, в деревню, и самые-то золотые руки. Отец страшно озабочен, спешит-спешит, летний его пиджак весь мокрый, пошли жары, Кавказка все ноги отмотала по постройкам, с утра до вечера не расседлана. Слышишь - отец кричит:
- Полуторное плати, только попридержи народ! Вот бедовый народишка… рядились, черти, - обещались не уходить к покосу, а у нас неустойки тысячные… Да не в деньгах дело, а себя уроним. Вбей ты им, дуракам, в башку… втрое ведь у меня получат, чем со своих покосов!
- Вбивал-с, всю глотку оборвал с ними… - разводит беспомощно руками Василь Василич, заметно похудевший, - ничего с ими не поделаешь, со спокон веку так. И сами понимают, а… гулянки им будто, травкой побаловаться. Как к покосу - уж тут никакими калачами не удержать, бегут. Воротятся - приналягут, а покуда сбродных попринаймем. Как можно-с, к сроку должны поспеть, будь-покойны-с, уж догляжу То же говорит и Горкин, - а он все знает: покос - дело душевное, нельзя иначе, со спокон веку так; на травке поотдохнут - нагонят.
Ранним утром, солнце чуть над сараями, а у крыльца уже шарабан. Отец сбегает по лестнице, жуя на ходу калачик, прыгает на подножку, а тут и Горкин, чего-то ему надо.
- Что тебе еще?.. - спрашивает отец тревожно, раздраженно, - какой еще незалад?
- Да все, слава богу, ничего. А вот, хочу вот к Сергию Преподобному сходить помолиться, по обещанию… взад-назад.
Отец бьет вожжой Чалого и дергает на себя. Чалый взбрыкивает и крепко сечет по камню.
- Ты еще… с пустяками! Так вот тебе в самую горячку и приспичило? помрешь - до Успенья погодишь?..
Отец замахивается вожжой - вот-вот укатит.
- Это не пустяки, к Преподобному сходить помолиться… - говорит Горкин с укоризной, выпрастывая запутавшийся в вожже хвост Чалому. - Теплую бы пору захватить. А с Успенья ночи холодные пойдут, дожжи… уж нескладно итить-то будет. Сколько вот годов все сбираюсь…
- А я тебя держу? Поезжай по машине, в два дня управишься. Сам понимаешь, время горячее, самые дела, а… как я тут без тебя? Да еще, не дай Бог, Косой запьянствует?..
- Господь милостив, не запьянствует… он к зиме больше прошибается. А всех делов, Сергей Иваныч, не переделаешь. И годы мои такие, и…
- А, помирать собрался?
- Помирать не помирать, это уж Божья воля, а… как говорится, делов-то пуды, а она - туды!
- Как? кто?.. Куды - туды?.. - спрашивает с раздражением отец, замахиваясь вожжой.
- Известно - кто. Она ждать не станет - дела ли, не дела ли, - а все покончит.
Отец смотрит на Горкина, на распахнутые ворота, которые придерживает дворник, прикусывает усы.
- Чу-дак… - говорит он негромко, будто на Чалого, машет рукой чему-то и выезжает шагом на улицу.
Горкин идет расстроенный, кричит на меня в сердцах: "Тебе говорю, отстань ты от меня, ради Христа!" Но я не могу отстать. Он идет под навес, где работают столяры, отшвыривает ногой стружки и чурбачки и опять кричит на меня: "Ну, чего ты пристал?.." Кричит и на столяров чего-то и уходит к себе в каморку. Я бегу в тупичок к забору, где у него окошко, сажусь снаружи на облицовку и спрашиваю все то же: возьмет ли меня с собой. Он разбирается в сундучке, под крышкой которого наклеена картинка - "Троице-Сергиева лавра", лопнувшая по щелкам и полинявшая. Разбирается и ворчит:
- Не-эт, меня не удержите… к Серги-Троице я уйду, к Преподобному… уйду. Все я да я… и без меня управитесь. И Ондрюшка меня заступит, и Степан справится… по филенкам-то приглядеть, велико дело! А по подрядам сновать - прошла моя пора. Косой не запьянствует, нечего бояться… коли дал мне слово-зарок - из уважения соблюдет. Как раз самая пора, теплынь, народу теперь по всем дорогам… Не-эт, меня не удержите.
- А меня-то… обещался ты, а?.. - спрашиваю я его и чувствую горько-горько, что меня-то уж ни за что не пустят. - А меня-то, пустят меня с тобой, а?..
Он даже и не глядит на меня, все разбирается.
- Пустят тебя, не пустят… - это не мое дело, а я все равно уйду. Не-эт, не удержите… всех, брат, делов не переделаешь, не-эт… им и конца не будет. Пять годов, как Мартына схоронили, все сбираюсь, сбираюсь… Царица Небесная как меня сохранила, - показывает Горкин на темную иконку, которую я знаю, - я к Иверской сорок раз сходить пообещался , и то не доходил, осьмнадцать ходов за мной. И Преподобному тогда пообещался. Меня тогда и Мартын просил-помирал, на Пасхе как раз пять годов вышло вот: "Помолись за меня, Миша… сходи к Преподобному". Сам так и не собрался, помер. А тоже обещался, за грех…
- А за какой грех, скажи… - упрашиваю я Горкина, но он не слушает.
Он вынимает из сундучка рубаху, полотенце, холщовые портянки, большой привязной мешок, заплечный.
- Это вот возьму и это возьму… две сменки, да… И еще рубаху, расхожую, и причащальную возьму, а ту на дорогу, про запас. А тут, значит, у меня сухарики.. - пошумливает он мешочком, как сахарком, - с чайком попить - пососать, дорога-то дальная. Тут, стало быть, у меня чай-сахар… - сует он в мешок коробку из-под икры с выдавленной на крышке рыбкой, - а лимончик уж на ходу прихвачу, да… но-жичек, поминанье…сует он книжечку с вытесненным на ней золотым крестиком, которую я тоже знаю, с раскрашенными картинками, как исходит душа из тела и как она ходит по мытарствам, а за ней светлый Ангел, а внизу, в красных языках пламени, зеленые нечистые духи с вилами, - а это вот, за кого просвирки вынуть, леестрик… все по череду надо. А это Сане Юрцову вареньица баночку снесу, в квасной послушание теперь несет, у Преподобного, в монахи готовится… от Москвы, скажу, поклончик-гостинчик. Бараночек возьму на дорожку…
У меня душа разрывается, а он говорит и говорит и все укладывает в мешок. Что бы ему сказать такое?..
- Горкин… а как тебя Царица Небесная сохранила, скажи?.. - спрашиваю я сквозь слезы, хотя все знаю.
Он поднимает голову и говорит нестрого: