Яков Петрович любил выпить водки в компании Темы и Рощина, пожурить "молодых бунтарей" за "подростковый радикализм", а потом покровительственно рассказывать им о своей борьбе с режимом, прижимая то одного, то другого "мальчишку" к своей обильно волосатой груди.
Думал ли когда-нибудь Яков Петрович о том, что измена заведется в недрах его собственного семейства? Нет! Такое ему не снилось и в самых страшных кошмарах.
- Что ты делаешь, Артем, перекрестись! Это же инквизиторы! Убийцы! Душегубы! - причитал старый Бутман, посыпая пеплом махровый халат. - Я тебя вырастил! Я тебя воспитал! А ты?!
- Я тебя породил - я тебя и убью! - вставлял Рощин.
- Вот именно! - в запале соглашался Яков Петрович, но осекался и испуганно косился на сына: как-никак человек из органов, позволительно ли такое при нем говорить? Не расценит ли как покушение при исполнении?
- Это что же теперь? В своей родной семье, у себя на кухне, лишнего слова не скажи?! Ничего себе, внедрились! - жаловался Бутман на ухо супруге, миролюбивой домохозяйке и почитательнице Блаватской.
- Да не волнуйся ты, выпей таблетки. Долго он там не задержится, - говорила мудрая женщина, понимавшая все об истинной сути бытия.
Поначалу Тема объяснял свою работу в органах стандартно: надо разрушать систему изнутри, а врага - знать в лицо. Но ему никто не верил. Тогда флегматичный интеллектуал признался: он устроился в ФСБ, чтобы не идти в армию и не попасть в Чечню, которую Тема называл не иначе как Независимая Республика Ичкерия. Рощин эту версию принял, а Яков Петрович все равно страдал.
Поведение Темы после его попадания в органы заметно изменилось. Гулять по Летнему саду, рассуждая о революции, у него больше не было времени. Да и выглядело бы это теперь как-то неоднозначно.
Зато уже на вторую неделю работы Тему, который на всех студенческих попойках отделывался одной бутылкой пива, чтобы наутро бодро идти в библиотеку, впервые принесли домой. Его сослуживцы.
Увидев в своей диссидентской прихожей людей в штатском, державших бездыханное тело сына, Яков Петрович потерял всякую осторожность и возопил:
- Изверги! Чекисты! Изуверы! Вы убили его!
Но Тема был не мертв. Тема был мертвецки пьян. Так в ФСБ было принято отмечать офицерское звание товарищей по службе. Народу в "конторе" было много, поэтому Тему стали приносить домой регулярно. Яков Петрович объяснял внезапный алкоголизм сына по-своему. И - грешно сказать - втайне радовался.
- Вот видишь, Нюша! - говорил он жене, отвлекая ее от десятого тома Блаватской. - Он пьет, значит, мучается! Значит, совесть его неспокойна! Значит, еще не все потеряно! И есть надежда, что рука у него дрогнет, когда он нас с тобой расстреливать будет!
Работая в ФСБ, Тема приобретал новые привычки. Но это не заставляло его отказываться от старых. Например, он по-прежнему переводил Жижека, зарабатывая на антибуржуазной философии гораздо больше, чем на страже федеральной безопасности. Поэтому и безопасность эту Тема охранял спустя рукава. Все секреты, почерпнутые им в недрах "конторы", он щедро разбалтывал своим боевым друзьям.
"Тема, почем государственная тайна?" - говорил ему теперь Рощин вместо приветствия. И предлагал прорубить в стене страшного здания окошечко, нарисовать вывеску "ЧП Бутман" и вывесить расценки.
В частности, Тема выяснил, что в ФСБ есть "дела" на всех без исключения. У обычных, законопослушных граждан, папочки тоненькие и скучные: где родился, где учился, где работал, на ком женился. И все.
А вот у граждан, вызывающих у государства определенный интерес, дела растут и пухнут. Например, в "деле Рощина" хранилось несколько дословных конспектов его лекций, на которых речь шла о творчестве Бориса Савинкова и о романе "Бесы". Несмотря на уверения Темы, что папки пылятся в архиве (в тех самых подвалах, где, как считал старый Бутман, находятся пыточные камеры) и никому до них нет дела, Рощину этот факт весьма не понравился. Кто-то из студентов стучал. И это было неприятно.
Верный товарищескому долгу больше, чем присяге, Тема выкрал из архива дело. И торжественно подарил Рощину на день рожденья русской революции. Узнал он и имя осведомителя. Это была Маргарита Рукосуева. Та самая Рита в трусиках. Вот на что может подвигнуть женщину неразделенная любовь!
А еще в своих странствиях по архивам ФСБ Тема наткнулся на дело Михаила Вострухина - того самого бледного Миши, которого Рощин лечил Генри Миллером. В папке было множество фотографий Миши под красными флагами, где серп и молот перекрещивались на манер свастики. Видимо, Миша, осчастливив изрядное количество "Тань", нашел-таки у себя на полу оброненную Рощиным книгу Лимонова, прочитал и на этот раз - поверил.
Карьера человека в штатском закончилась, как и предсказывала его родительница, довольно быстро. Однажды Тема сидел на работе и читал в Интернете очередную статью Жижека, которую ему предстояло переводить. Тут у него за спиной раздались шаги командора, и Темин начальник произнес роковую фразу:
- Завтра вы едете в командировку. В Чечню.
Тема встал из-за стола и тихо, но смело, как декабрист на допросе, ответил:
- Нет, в Ичкерию я не поеду!
- Тогда пишите рапорт! - рявкнул палач, изувер и душегуб, даже не обратив внимания на недозволенное название мятежной республики.
И Тема написал рапорт. А потом сделал то, о чем, по его словам, мечтал со дня поступления на службу. Отдавая рапорт, Тема наклонился и вежливо сказал на ухо своему, теперь уже бывшему начальнику: "Иди ты на …!"
Потом повернулся и медленно, с достоинством, покинул кабинет. Правда, за дверью нервы у "молодого бунтаря" сдали, и Тема бросился наутек, забыв даже захватить дискеты с переведенными текстами Жижека, о чем впоследствии очень жалел. Потому что переводить пришлось заново.
- Я же тебе говорил, Нюша! Я всегда знал, что вырастил героя! Моя кровь! Моя школа! Моя порода! - восклицал Яков Петрович, выпивая у себя на кухне "за подвиг разведчика" и впервые за долгое время чувствуя полное демократическое раскрепощение.
Потом Тема, по-прежнему не хотевший воевать за "сохранение государственной целостности РФ", поступил в аспирантуру и, обеспечив себе пацифистское будущее на несколько лет вперед, занялся изучением истории современных радикальных партий. В списке источников аспирант Бутман с гордостью ставил ссылку на секретные архивы ФСБ.
16
Когда им было по 19 лет, Яську, писавшую дикие верлибры про чеченских боевиков и левых эсеров, позвали в Москву на какую-то радикальную презентацию.
В поезде Яся обнаружила, что потеряла все свои тексты. А наизусть она помнила только чужие стихи. Подумав немного, она беззаботно тряхнула красно-черно-белой челкой и закричала:
- О! Придумала! Маленькое лирическое стихотворение! Все очумеют!!
Презентация выдалась на редкость радикальной. У входа в полуподвальное помещение наблюдались персонажи, которым незачем было ни читать, ни слушать стихи. Им было хорошо и радикально безо всего. На асфальте высокомерно спал поэт Андрей Родионов. Рядом сидел печальный панк Плакса и горько вглядывался в горлышко бутылки. Бутылка была пуста. Писатель Рахманинов с золотыми зубами и бандитской рожей вымогал в большую кепку мелочь у прохожих. Еще несколько литературных деятелей возбужденно обсуждали, что, где и сколько они пили вчера и с кем после этого подрались.
Внутри обреталась более пристойная публика. Под большим портретом Саддама Хусейна и маленькой фотографией Маяковского сидели разнообразно заросшие юноши и расплывчатые девушки с пирсингом. У микрофона стоял сутулый мальчик пубертатного вида и дерзко декламировал:
- Братцы! Я хочу ибатца!
Зрители разражались одобрительными аплодисментами. Поэт кланялся и продолжал:
- Я люблю тебя….- юноша выдерживал мхатовскую паузу. Публика ждала, затаив дыхание. - Ибать! - выдыхал чтец к вящему удовольствию собравшихся.
Потом к микрофону походкой лунатика вышла лысая поэтесса Шура. Шура явно не понимала, где находится, и затравленно озиралась по сторонам. Она топталась на сцене около минуты. Зал молча ждал. Наконец поэтесса увидела микрофон, и ее лицо приобрело смутный оттенок осмысленности. Жестом рок-звезды она резко схватила стойку, открыла рот, постояла немного и вдруг произнесла:
- У меня проблемы…
После этого Шура обреченно замолчала.
- Амфетамин, бутылка водки, трава, пятьдесят грибов и две таблетки торена, - громким шепотом сообщил бывший Шурин муж, сидевший рядом с Никитой.
- У меня проблемы… - снова попыталась начать Шура и отчаянно посмотрела в толпу.
Известный литературный гей подсунул лысой поэтессе книжку, раскрытую на стихотворении про проблемы. Шура повертела книгу в руках, жалобно поежилась и попыталась засунуть руки в карманы. Но промахнулась. Книга упала на пол. Всем вдруг стало ясно, что живой Шура не сдастся.
- У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ!!! - закричала она, приложив руки к губам, как на картине Мунка.
Яся не выдержала, подползла к сцене, выдернула из-под Шуриного ботинка книгу и яростным шепотом стала диктовать:
- У меня проблемы с артикуляцией…
- У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ С АРТИКУЛЯЦИЕЙ… - вязким эхом отозвалась Шура, погружаясь в транс.
- Я не буду говорить не могу не буду не надо, - шипела Яся.
- Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ НЕ МОГУ НЕ БУДУ НЕ НАДО, - повторяла лысая Шура, обретая надежду на то, что этот кошмар все-таки закончится.
Так они добрались до конца текста.
- А теперь, Шура, ты закрываешь рот и садишься на место, - скомандовала Яся, захлопнув книгу.