* * *
Я сохранил в памяти все сколько-нибудь знаменательные даты этого периода времени. Я помнил, в частности, что двадцать четвертого ноября, выходя утром из дому, я встретил Эвелину, о которой ничего не знал с того дня, когда она уехала из моей квартиры. Ее появление было настолько неожиданным, что я остановился как вкопанный на пороге.
– У тебя такое выражение лица, что можно подумать, что ты увидел призрак, – сказала она, улыбаясь. – Я к тебе только на одни сутки. Ты уходишь? Дай мне ключ, я поднимусь сама.
– Нет, я предпочитаю подняться вместе с тобой, – сказал я. – Ты действительно только на один день?
– Да. Я хочу принять ванну, что-нибудь съесть и отдохнуть.
В передней она сбросила шубу, поправила перед зеркалом прическу и сказала, что идет принимать ванну.
– На этот раз она не забита, – сказал я.
– Тем лучше. Ты выйдешь что-нибудь купить к чаю? Масла, ветчины? Купи мне красной икры, пожалуйста.
Я спустился вниз за покупками, потом вернулся и накрыл стол. Через несколько минут Эвелина вышла из ванной в моем купальном халате и села против меня. Когда она отпила глоток чая и съела первый бутерброд с икрой, я спросил ее:
– Что происходит в твоей жизни?
– Если я тебе скажу, ты не поймешь.
– Я все-таки постараюсь.
– Ты знаешь, что такое метампсихоз?
Я сбоку посмотрел на нее. У нее были те же ясные глаза с холодным выражением, которое я хорошо знал.
– Ты, наверное, очень устала, – сказал я неуверенно.
– Я предупреждала тебя, что ты не поймешь. После некоторого молчания я спросил:
– При чем тут метампсихоз и что все это значит? – Я счастлива, – сказала она. – Ты понимаешь?
Счастлива. У меня нет ни копейки, нет квартиры, и я счастлива, как никогда не была счастлива до сих пор.
Она так настойчиво повторяла это слово "счастлива", что у меня было впечатление, что она сама себя хочет в этом убедить.
– Я понимаю, но почему метампсихоз?
– Я звонила Мервилю, – сказала она, не отвечая, – но его не было дома. Он мне очень нужен. Я позвоню ему через полчаса отсюда, я хочу предложить ему одно дело.
Я бы предложила это тебе, если бы у тебя было достаточно денег.
Я сумрачно на нее смотрел. До сих пор дела, в которых участвовала Эвелина, неизменно кончались катастрофой для всех, кроме нее. Она мне объяснила, что на этот раз она собирается открыть ночное кабаре и извлекать из него некоторый постоянный доход, который позволил бы Котику заниматься метампсихозом.
– Кто такой Котик и что значит заниматься метампсихозом? – спросил я. – Ты говоришь об этом так, точно это профессия или работа.
– Котик? – сказала она, и в глазах ее появилось далекое выражение. – Один из самых замечательных людей, каких я знала в моей жизни.
И она стала мне рассказывать о Котике, который в ее описании выходил не столько замечательным, сколько чрезвычайно странным человеком. До недавнего времени он был инженером, где-то служил и все шло более или менее нормально, пока он не встретил того, кто стал, по его словам, его духовным отцом. Это был – опять-таки по словам Котика – мудрец, погруженный в глубины восточной философии. После долгих разговоров с ним и после того, как Котик прочел книги, которые ему дал мудрец, он понял, что вся его жизнь была чудовищной ошибкой. Он объяснил это Эвелине. Он понял, что в нем, Котике, заключена частица той божественной и бессмертной материи, за которую он несет ответственность перед вечностью, что после его смерти – которую теперь он склонен был рассматривать как короткий этап эволюции, теряющейся во времени, – после его смерти эта частица перейдет в другое существо, после смерти этого существа в следующее и через три тысячи лет она вернется к нему, Котику, и крут будет замкнут. Затем начнется новая эволюция. Никакие материальные соображения не имеют значения. Наша физическая оболочка – это только телесные границы заключенного в нас бессмертного духа. Забота о них недостойна человека.
– Ну да, – сказал я, – этот утомительный бред можно продолжать до бесконечности. Согласись, однако, что это очень странное соединение – метампсихоз и ночное кабаре. И почему у тебя нет ни квартиры, ни денег?
Она начала говорить о пифагорейцах и о Платоне, потом сказала, что в жизни Котика метампсихоз занимает такое место, что у него не остается времени думать о материальной стороне жизни. Поэтому она, Эвелина, должна взять эту заботу на себя, – отсюда идея кабаре. Все это было так нелепо и так по-детски глупо, что я не понимал, как Эвелина, с ее умом и жизненным опытом, могла находить это приемлемым. Я сказал ей об этом.
– Но ты пойми, – сказала она, – я живу теперь в другом мире.
– Все это так на тебя не похоже. В другом мире… А в каком мире ты собираешься открывать кабаре?
– Об этом сейчас будет речь, – сказала она. – Я иду звонить Мервилю. Алло! Да, это я. Я звоню из квартиры нашего друга, – она назвала меня. – Я хотела с тобой поговорить о деле. Ночное кабаре. Да, все буду вести я. Да. Как нет денег? Этого не может быть. Это очень просто, ты отложишь свой отъезд на один день.
Я понимал, что Мервиль пытался защищаться, но я слишком хорошо знал Эвелину и знал, что исход предрешен заранее. Мне хотелось ему помочь, но я не видел, как это можно сделать.
– Завтра, – говорила Эвелина. – Мы обсудим это подробно. Я еще не знаю. Не так много, в конце концов. Хорошо, значит, до завтра. Часов в десять утра.
Посмотрев внимательно на ее лицо, я сказал:
– Ты полна энергии, как всегда, но вид у тебя очень усталый. Как твое здоровье?
– Об этом я забыла тебе сказать. Мне надо делать операцию, и на это тоже у меня нет денег.
– Ты знаешь, – сказал я, – что тут тебе ни о чем беспокоиться не надо. Позвони по телефону, поезжай в клинику и не думай ни о чем. Но какая операция?
– Глупейшая, – сказала она, – аппендицит. Но до этого я, во всяком случае, должна повидать Мервиля. А сейчас я хочу отдохнуть.
Она легла в кровать – и через пять минут уже спала глубоким сном. Я вышел из дому и поехал к Мервилю, с которым у меня был долгий разговор. Я советовал ему сослаться на срочные платежи и сказать Эвелине, чтобы она отправила своему отцу телеграмму, составленную в самых патетических выражениях.
– Почему она вдруг решила открывать кабаре? – спросил Мервиль.
– Это из-за метампсихоза. Не смотри на меня так, спешу тебе сказать, что с ума я не сошел.
И я подробно рассказал ему о том, что мне говорила Эвелина.
– Нет, всему есть все-таки границы, – сказал Мервиль. – Этому надо положить конец.
– Когда у тебя будет уверенность в том, что ты можешь это сделать, не забудь позвать меня, я хотел бы при этом присутствовать.
– Я тебе всегда говорил, что в этом есть какое-то колдовство, – сказал он. – Иначе чем объяснить, что она делает с нами все, что хочет? Почему ты должен уступать ей свою квартиру, из которой она тебя чуть ли не выгоняет? Почему я всегда обязан за нее платить? Мне денег не жалко, это ерунда, но это вопрос принципа. И вот теперь метампсихоз, какой-то Котик, о котором мы не имеем представления, и ночное кабаре. Нет, это слишком. Но когда я вспомню ее глаза… Как ты говорил? Какое в них выражение?
– Неумолимое, по-моему. Но ей нужно теперь отказать без всяких объяснений.
– Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. У тебя когда-нибудь хватило мужества отказать ей в пользовании твоей квартирой?
– Нет, но в деньгах, я думаю, я мог бы ей отказать.
– Это ты говоришь только потому, что она к тебе за деньгами не обращалась.
Я сидел и смотрел в окно. Мне всегда нравился дом Мервиля, который он купил несколько лет тому назад у какого-то разорившегося миллионера. Огромные, во всю стену, окна выходили в сад, кончавшийся аллеей, деревянные переплеты которой были густо обвиты плющом. Аллея вела к железным воротам, выходившим на одну из тихих улиц, недалеко от Булонского леса. Ноябрьский дождь шумел за окном.
– Что же делать? – спросил Мервиль.
Он решил, в конце концов, уступая моим настояниям, принять план, который я ему предложил. Эвелина отправит длинную телеграмму своему отцу, объяснив ему, что она собирается открывать коммерческое предприятие и начинать новую жизнь. – К тому же это действительно так, – сказал Мервиль. – В том случае, если отец откажет ей в деньгах, Мервиль постарается найти какой-нибудь другой выход из положения. Это по крайней мере давало ему отсрочку – при условии, что Эвелина согласится ждать. Мервиль настаивал на том, чтобы я непременно присутствовал при его разговоре с Эвелиной.
На следующий день, через час после назначенного времени, Эвелина приехала к Мервилю на такси. Из моей квартиры она ушла рано утром. Она вошла в комнату, где мы сидели, посмотрела на меня и спросила:
– Это что? Заговор? Будь добр, – сказала она, обращаясь к Мервилю, – пошли горничную заплатить за такси. Как ты сюда попал?
Этот вопрос относился ко мне.
– Случайно, – сказал я. – Но это вышло кстати, это дает мне возможность еще раз видеть тебя.
– Оставь нас вдвоем, – сказала она, – мне надо серьезно поговорить с Мервилем.
– У меня от него нет секретов, – сказал Мервиль. – Мы все старые друзья, нам нечего скрывать друг от друга. Я тебя слушаю.