<1923?>
"Умывался ночью на дворе…"
Умывался ночью на дворе -
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч – как соль на топоре,
Стынет бочка с полными краями.На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова.
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее,
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.
1921
"Кому зима – арак и пунш голубоглазый…"
Кому зима – арак и пунш голубоглазый,
Кому душистое с корицею вино,
Кому жестоких звезд соленые приказы
В избушку дымную перенести дано.Немного теплого куриного помета
И бестолкового овечьего тепла;
Я всё отдам за жизнь -
мне так нужна забота -
И спичка серная меня б согреть могла.Взгляни: в моей руке лишь глиняная крынка,
И верещанье звезд щекочет слабый слух,
Но желтизну травы и теплоту суглинка
Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух.Тихонько гладить шерсть и ворошить солому,
Как яблоня зимой в рогоже голодать,
Тянуться с нежностью
бессмысленно к чужому,
И шарить в пустоте, и терпеливо ждать.Пусть <заговорщики> торопятся по снегу
Отарою овец и хрупкий наст скрипит,
Кому зима – полынь
и горький дым к ночлегу -
Кому – крутая соль торжественных обид.О, если бы поднять
фонарь на длинной палке,
С собакой впереди идти под солью звезд
И с петухом в горшке
прийти на двор к гадалке.
А белый, белый снег до боли очи ест.
1922
"С розовой пеной усталости у мягких губ…"
С розовой пеной усталости у мягких губ
Яростно волны зеленые роет бык,
Фыркает, гребли не любит – женолюб,
Ноша хребту непривычна, и труд велик.Изредка выскочит дельфина колесо
Да повстречается морской колючий еж,
Нежные руки Европы – берите всё,
Где ты для выи желанней ярмо найдешь.Горько внимает Европа могучий плеск,
Тучное море кругом закипает в ключ,
Видно, страшит ее вод маслянистый блеск,
И соскользнуть бы хотелось с шершавых круч.О, сколько раз ей милее уключин скрип,
Лоном широкая палуба, гурт овец
И за высокой кормою мельканье рыб -
С нею безвесельный дальше плывет гребец.
1922
"Холодок щекочет темя…"
Холодок щекочет темя
И нельзя признаться вдруг,
И меня срезает время,
Как скосило твой каблук.Жизнь себя перемогает,
Понемногу тает звук,
Всё чего-то не хватает,
Что-то вспомнить недосуг.А ведь раньше лучше было,
И пожалуй, не сравнишь,
Как ты прежде шелестила,
Кровь, как нынче шелестишь.Видно, даром не проходит
Шевеленье этих губ,
И вершина колобродит,
Обреченная на сруб.
1922
"Как растет хлебов опара…"
Как растет хлебов опара,
Поначалу хороша,
И беснуется от жару
Домовитая душа, -Словно хлебные Софии
С херувимского стола
Круглым жаром налитые
Поднимают купола.Чтобы силой, или лаской
Чудный выманить припек,
Время – царственный подпасок -
Ловит слово-колобок.И свое находит место
Черствый пасынок веков,
Усыхающий довесок
Прежде вынутых хлебов.
1922
"Я не знаю, с каких пор…"
Я не знаю, с каких пор
Эта песенка началась -
Не по ней ли шуршит вор,
Комариный звенит князь?Я хотел бы ни о чем
Еще раз поговорить,
Прошуршать спичкой, плечом
Растолкать ночь – разбудить.Приподнять, как душный стог,
Воздух, что шапкой томит,
Перетряхнуть мешок,
В котором тмин зашит,Чтобы розовой крови связь,
Этих сухоньких трав звон,
Уворованная нашлась
Через век, сеновал, сон.
1922
"Я по лесенке приставной…"
Я по лесенке приставной
Лез на всклоченный сеновал, -
Я дышал звезд млечных трухой,
Колтуном пространства дышал.И подумал: зачем будить
Удлиненных звучаний рой,
В этой вечной склоке ловить
Эолийский чудесный строй?Звезд в ковше Медведицы семь,
Добрых чувств на земле пять,
Набухает, звенит темь
И растет и звенит опять.Не своей чешуей шуршим,
Против шерсти мира поем.
Лиру строим, словно спешим
Обрасти косматым руном.Из гнезда упавших щеглов
Косари приносят назад, -
Из горящих вырвусь рядов
И вернусь в родной звукоряд.Чтобы розовой крови связь
И травы сухорукий звон
Распростились: одна скрепясь,
А другая – в заумный сон.
1922
"Ветер нам утешенье принес…"
Ветер нам утешенье принес,
И в лазури почуяли мы
Ассирийские крылья стрекоз,
Переборы коленчатой тьмы.И военной грозой потемнел
Нижний слой помраченных небес,
Шестируких летающих тел
Слюдяной перепончатый лес.Есть в лазури слепой уголок,
И в блаженные полдни всегда,
Как сгустившейся ночи намек,
Роковая трепещет звезда.И с трудом пробиваясь вперед,
В чешуе искалеченных крыл,
Под высокую руку берет
Побежденную твердь Азраил.
1922
Московский дождик
…Он подает, куда как скупо,
Свой воробьиный холодок
Немного нам, немного купам,
Немного вишням на лоток.И в темноте растет кипенье -
Чаинок легкая возня,
Как бы воздушный муравейник
Пирует в темных зеленях;Из свежих капель виноградник
Зашевелился в мураве.
Как будто холода рассадник
Открылся в лапчатой Москве!
1922
Век
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки,
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Кровь-строительница хлещет
Горлом из земных вещей,
Захребетник лишь трепещет
На пороге новых дней.Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.
Словно нежный хрящ ребенка
Век младенческий земли -
Снова в жертву, как ягненка,
Темя жизни принесли.Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.
Это век волну колышет
Человеческой тоской,
И в траве гадюка дышит
Мерой века золотой.И еще набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век.
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап.
<1922>
Нашедший подкову
Глядим на лес и говорим:
Вот лес корабельный, мачтовый:
Розовые сосны,
До самой верхушки свободные
от мохнатой ноши,
Им бы поскрипывать в бурю
Одинокими пиниями
В разъяренном безлесном воздухе;
Под соленой пятою ветра устоит отвес,
пригнанный к пляшущей палубе,
И мореплаватель,
В необузданной жажде пространства,
Влача через влажные рытвины
хрупкий прибор геометра,
Сличит с притяженьем земного лона
Шероховатую поверхность морей.
А вдыхая запах
Смолистых слез, проступивших
сквозь обшивку корабля,
Любуясь на доски,
Заклепанные, слаженные в переборки
Не вифлеемским мирным плотником,
а другим -
Отцом путешествий, другом морехода, -
Говорим:
И они стояли на земле,
Неудобной, как хребет осла,
Забывая верхушками о корнях,
На знаменитом горном кряже,
И шумели под пресным ливнем,
Безуспешно предлагая небу выменять
на щепотку соли
Свой благородный груз.С чего начать?
Всё трещит и качается.
Воздух дрожит от сравнений.
Ни одно слово не лучше другого,
Земля гудит метафорой,
И легкие двуколки
В броской упряжи густых от натуги
птичьих стай
Разрываются на части,
Соперничая с храпящими
любимцами ристалищ.Трижды блажен, кто введет в песнь имя;
Украшенная названьем песнь
Дольше живет среди других -
Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,
Исцеляющей от беспамятства,
слишком сильного одуряющего запаха -
Будь то близость мужчины,
Или запах шерсти сильного зверя,
Или просто дух чобра,
растертого между ладоней.
Воздух бывает темным, как вода,
и всё живое в нем плавает, как рыба,
Плавниками расталкивая сферу,
Плотную, упругую, чуть нагретую, -
Хрусталь, в котором движутся колеса
и шарахаются лошади,
Влажный чернозем Нееры, каждую ночь
распаханный заново
Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами.
Воздух замешан так же густо, как земля:
Из него нельзя выйти, в него трудно войти.Шорох пробегает по деревьям зеленой лаптой.
Дети играют в бабки
позвонками умерших животных.
Хрупкое летоисчисление нашей эры подходит
к концу.
Спасибо за то, что было:
Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.
Эра звенела, как шар золотой,
Полая, литая, никем не поддерживаемая,
На всякое прикосновение отвечала
"да" и "нет".
Так ребенок отвечает:
"Я дам тебе яблоко", или:
"Я не дам тебе яблока".
И лицо его точный слепок с голоса, который
произносит эти слова.