При первых же словах ужасного покаяния, Юрий хотеть крикнуть: "Не надо! довольно!" - но она так упорно, с такой злобной настойчивостью и нервной силой продолжала свою исповедь, что остановить ее не было возможности. Как поток, прорвавший плотину, речь ее неслась каскадом, ничего не щадя, все сокрушая на пути.
- Видишь, какая я низкая!.. и я не могу иначе… Он позовет, и я опять… пойду к нему, опять! - шептала она с болезненной злобой, дойдя в своем рассказе до истории с матерью и возобновленного сближения с Войновским.
Возле нее раздалось глухое, сдержанное рыдание. Это плакал Юрий, припав головой на тот самый камень, где между ними был заключен союз их молодой любви.
- А-а-а!.. Боже мой! - простонала Ненси. - Не надо!.. возьми, размозжи мою голову… но не надо!..
Юрий поднял заплаканное лицо. Глаза его стали совершенно темными и точно ушли куда-то дальше в глубь…
Наступило томительное, тяжелое молчание.
- Так что же делать? - беззвучно проговорила Ненси.
Ветер шелестил листвой деревьев, а их ветки, сплетаясь, точно сообщали друг другу о только что слышанной, печальной и страшной исповеди, и точно сожалели и оплакивали… и, покачиваясь, недоумевали… Внизу, на дне обрыва, играя мелким щебнем, любовно журчал ручей.
- Что же делать? - повторила Ненси.
Вихрь в эту минуту порывом налетел на деревья и промчался дальше. И снова все смолкло, только по прежнему колебались ветви да тихо-тихо трепетали листья.
- Что же делать? - раздался в третий раз тот же тоскливо-упорный вопрос.
- Не знаю, - едва слышно прошептал Юрий.
Он встал и пошел медленно, не оглядываясь, сам не понимая, зачем, куда идет.
- Не знаешь… - повторила почти бессознательно Ненси.
Она, шатаясь, подошла к краю обрыва. Страшная внезапная мысль, как молния, осветила ее сознание:
- Минута - и всему конец!
Вдруг сильные руки схватили ее сзади… Юрий, по странному предчувствию, обернулся и сразу бросился в обрыву.
Почти бесчувственную перенес он Ненси на камень.
- Ненси, - сказал он ей, когда она очнулась, - все будет хорошо!.. Ты слышишь?.. Не знаю сам я, как… Мне надо разобраться… все это вдруг… Но… будет… хорошо!..
Его голос звучал решительно, хотя речь обрывалась, а левой рукой он держался за грудь, точно боясь, что сердце действительно разорвет ее.
XXI.
И настали для Юрия черные, трудные дни - дни смятения, тоски, негодования. Он возмущался не только бабушкой, считая ее причиною всех зол, не только потерявшей нравственный облик Сусанною и романтично-развратным Войновским, не только ими всеми, этими забывшими и стыд, и честь людьми - он возмущался самой Ненси, потому что считал ее чистой сердцем и сильной духом. Но всякий раз, когда негодование на нее закипало в груди, на смену являлось чувство мучительной жалости и сострадания и какая-то неясная для него самого решимость пожертвовать собою.
Так же, как в то прошедшее время, перед своим отъездом в консерваторию, он по целым дням уходил в лес и один, совсем один, переживал тяжелую, сложную борьбу мыслей и чувств. Жизнь в этом доме его тяготила, но он знал, что теперь уйти еще нельзя.
Ненси понимала остроту его душевного состояния; под предлогом болезни Муси, у которой резались коренные зубы, она устроила свою спальню возле детской ребенка. Зловещее что-то витало в стенах роскошного барского дома.
Не замечали, или просто не хотели этого знать, лишь Сусанна да Эспер Михайлович, более чем когда-нибудь считавшие жизнь вечным праздником в этом мире, лучшем из миров.
Но Марья Львовна зорко следила за событиями и, хотя не могла знать всего, но предполагала, что Юрий - единственная причина странной неурядицы, и с каждым днем сильнее ненавидела его.
Отъезд Сусанны, а вслед за этим приезд Войновского несколько рассеяли мрачное настроение Марьи Львовны. Она надеялась, что теперь Ненси, может быть, воспрянет духом и все пойдет по иному.
"Все-таки, il est bien beau encore", - думала она о Bойновском.
Наталья Федоровна чуяла, что с сыном творится что-то неладное, но недоумевала, с какой стороны подойти к щекотливому вопросу. Юрий вообще был скрытен, а там, где дело касалось его сердечных движений, - прятался, как улитка, от всякого постороннего вторжения, не делая в таких случаях исключения даже и для матери.
- Вы не находите, что этот grand artiste, - злобно проговорила Марья Львовна, беседуя с Войновским, - отравляет всем нам существование… Я, право, очень бы хотела развода.
- О, нет!.. Он очень милый молодой человек, немного странный только, - заступился Войновский.
Однако сам он тоже обращался не так уже свободно с Юрием, как прежде, и даже как бы избегал его, хотя Ненси не обмолвилась ни словом о страшной сцене у обрыва.
По приезде Войновского, Юрий встретился с ним за обедом. Непонятное, дикое желание овладело им в первую минуту: подойти к этому старому красавцу и ударить его по лицу, при всех. Он едва сдержал свой безобразный порыв.
"Не этим же решать такой вопрос", - подумал он, сгорая от внутреннего за себя стыда.
Решительная минута, однако, пришла - он это понял, но как она разрешится - было для него, по-прежнему, неясно. И новое, доселе неизведанное им чувство, острое и злое, змеей обвилось вокруг сердца и жгло его и жалило. То была ревность.
Все чувствовали себя тяжело. Бывает так иногда перед грозой: сгущенный воздух как-то странно давит грудь и что-то беспричинное, но неотступное волнует и тревожит.
- Ты знаешь, я рассказала ему все! - сообщила Ненси Войновскому, гуляя с ним по тенистым дорожкам старинного сада.
Он весь вспыхнул и рассердился.
- Удивительное дело, как люди любят осложнять свою жизнь!.. Все шло прекрасно… хорошо…
- Ах, ты находишь, что хорошо?
- Конечно!.. Так нет - надо запутать, осложнить!.. Удивительная способность! - пожал он сердито плечами. - Ну, что же делать теперь?.. Что?..
А Ненси испытывала злорадное, мстительное чувство при виде его замешательства.
- Поразительная нелепость!.. Из самого обыденнего дела устроить целую историю!..
Весь день он был видимо расстроен и за обедом ничего почти не ел. Ночь тоже провел отвратительно.
- Чорт знает, какое бестолковое положение! - волновался он, ходя по большому кабинету покойного мужа Марьи Львовны, куда его поместили.
Он вспоминал свою жизнь, все мимолетные и более продолжительные связи. Никогда ничего подобного с ним не случалось. Все так бывало просто, естественно.
- Положительно, народились какие-то выродки, психопатические и нелепые! - негодовал он и досадовал, и раскаивался в своем увлечении Ненси.
Он бесповоротно решил завтра же уехать.
- Если она так любит бури и скандалы - пускай распутывает сама эту путаницу.
Поутру он встал рано, но, несмотря на смутную внутреннюю тревогу, как всегда, занялся самым тщательным образом своим туалетом. Освеженный холодным душистым умываньем, с подвитыми, надушенными усами, он собирался уже приняться за укладывание своего чемодана, как был внезапно неприятно поражен появлением Юрия в кабинете.
- Я пришел вам сказать, - начал отрывисто Юрий, глядя в упор на него серыми, скорбными глазами, - сказать… или предложить… Нет! я пришел объявить вам, что я даю жене моей свободу… И если вы порядочный человек… если вы честный - вы женитесь на ней.
Войновский растерянно указал Юрию на стул, по другую сторону письменного стола.
- Благодарю, - сухо уклонился Юрий от любезного приглашения.
И они стояли друг против друга, за большим старинным красного дерева, с бронзой, столом - оба бледные, оба дрожащие…
Из открытого окна, на середину комнаты, задевая стол, искрясь в бронзе массивных подсвечников, падал широкой косой солнечный столб, а в нем, точно в плавном ритмическом танце, кружились мириады пыльных точек. Они играли, перегоняли друг друга, волнообразно качались…
Глаза Юрия смотрели строго. Взгляд Войновского выражал ненависть и нескрываемое презрение.
- Так вот я вам объявляю мое решение!.. - сказал Юрий, и голос его, как металл, зловеще гулко прозвучал в стенах высокой комнаты.
- Позвольте!.. - Войновский постарался насколько возможно овладеть собою. - Я вам, кажется, не дал ни повода, ни права говорить со мною таким образом.
- Повода? Нет… А право?.. Вы понимаете сами мое право… Ведь вы же сделали ее несчастной, сбили с пути, лишили покоя, семьи!.. Отдайте же ей свою жизнь!.. Или жизнь эта дороже совести и чести?..
- Вы, молодой человек, слишком злоупотребляете этим словом, - произнес, с натянутой улыбкой, бледный как полотно Войновский. - Но вы слишком взволнованы, и я не принимаю ваших слов серьезно.
- Напрасно не принимаете! - вспылил Юрий.
- Позвольте, дайте мне докончить. Во-первых, я ничего не отнимал у особы, о которой вы говорите… лучшим доказательством чему служит эта сцена: вы объясняетесь со мною как оскорбленный муж…
- Не муж, а человек, защищающий другого.
- Ну человек!.. во всяком случае - близкий… А вы говорите, что я что-то отнимаю, разрушаю…
- Покой вы отняли!.. - гневно воскликнул Юрий. - Вы понимаете?.. спокойную совесть!.. А что вы дали? Что, - кроме обиды и позора!.. Так искупите же свою вину - я вам даю возможность.
- Такого злодея надо бежать, а не предлагать ему жениться.
Высокий лоб Войновского покрылся красными пятнами.