— Давно находитесь вы у того, кого называете своим господином?
— Около двадцати лет… Кунье долго был невежественным и глупым негром, но господин послал его во Францию; два года Кунье пробыл в школе, и теперь у него мозг как у белого; это не то что Йомби; чем больше он учится, тем мозг его делается чернее.
— Я рад этому сведению, Кунье; теперь я понимаю, по крайней мере, одно.
— Что такое?
— Что вы доверенный того, кого вы называете эль-Темином, вы знаете все его планы и, если молчите, то по неведению.
Негр с гордостью улыбнулся, но промолчал.
— А Йомби что за человек? Я видел его раза два во время путешествия; и каждый раз как с ним заговаривал, он только кланялся мне, а не отвечал. Стало быть, он не понимает по-французски?
— Йомби принадлежит не господину, он невольник его друга, как Кунье — невольник господина. Йомби понимает все, что ему говорят, но эта безмозглая голова, которая говорит только глупости. Раз он чуть было нас всех…
Кунье замолчал и закусил свои толстые губы.
— Вас всех?..
— Поэтому он взял привычку молчать, даже если человек посторонний его спросит: «Йомби, какая сегодня погода? «
И негр, чтобы отвлечь внимание от неосторожности, которую сам чуть было не сделал, начал громко хохотать над своей шуткой.
— Вы хотели сказать что-то интересное, зачем же вы вдруг остановились?
— Затем, что в голове Кунье осталось немного черного мозга; он иногда начинает говорить как баба, но тогда белый мозг напоминает Кунье, что надо замолчать…
В эту минуту оба собеседника заметили Йомби, который бежал по Танжерской улице, ведущей от замка к морю; он держал в зубах бумажку. Таким образом он всегда носил небольшие вещи, которые ему поручали, между тем, обе руки мотались как маятники.
Когда ялик подошел к шхуне, негр взобралсяна палубу с проворством обезьяны. Он отдал бумагу Кунье, который прочел ее и подал Шарлю Обрею.
На карточке не было ни имени, ни герба, был лишь выгравирован открытый глаз, окруженный буквами, составлявшими слово sapientianote 2. На ней было написано карандашом:
«Съезжайте на берег и поместите доктора в комнатах у террасы».
Кунье отошел поодаль поговорить несколько минут с Йомби; вернувшись, он весело сказал доктору:
— Я к вашим услугам до завтра.
— То есть вы опять будете моим караульным целые сутки.
— Вовсе нет, и с удовольствием сообщу вам, что, поселившись в Квадратном Доме, вы будете свободны располагать своим временем. По прибытии сюда мое поручение кончилось, и я хотел только вам сказать, что так как господин на охоте и вернется завтра, то я еще до тех пор буду вам служить, потому что без этого вам никто не будет повиноваться в Квадратном Доме.
— И тогда я буду волен отправляться, куда хочу?
— Да, с условием не оставлять Танжера.
— А если я не подчинюсь этому условию? — спросил доктор, который невольно каждый раз старался задавать вопрос, который мог бросить хоть какой-нибудь свет на его настоящее положение.
— Выслушайте меня, — сказал Кунье, лоб которого наморщился от этих слов, — делайте, что хотите, но если дорожите жизнью, не старайтесь никогда уклониться от контракта, добровольно подписанного вами.
Когда негр произносил эти слова, его лицо, обыкновенно столь спокойное и бесстрастное, преображалось и мало-помалу принимало такое свирепое выражение, что Шарль Обрей почувствовал легкий трепет во всем теле и понял, что настаивать не следует.
Но Кунье скоро успокоился, и, когда приняв свой обычный беззаботный, веселый вид, доктор ответил ему, что он не так понял его вопрос, что он, доктор, и не думает оставлять Танжера, а желает только прогуляться по окрестностям, а это желание нисколько не противоречит принятому им обязательству.