Вадиму Петровичу во время разговора пришла эта комбинация: послать Федюкову навстречу Леонтине, так, чтобы она сразу сделалась ей необходима. Это отведет всякие подозрения и устранит на первых же порах ненужные разговоры. Вместе с тем он покажет этим, что особу, едущую из Парижа, принимает он как порядочную женщину, а потом все уладится.
И когда Вера Ивановна, почитавши ему с полчаса, отправилась по его поручению, ему было приятно сознавать, что он не один в Москве, что около него есть молодое существо, на которое можно будет опереться в неизбежной борьбе с парижскою подругой.
X
Было уже около одиннадцати часов утра… Вадим Петрович сидел на кушетке с ногами, укутанными толстым пледом. По комнате вдоль и поперек ходил Лебедянцев. Через полчаса должна была вернуться с железной дороги карета, в которой поехала встречать Леонтину Вера Ивановна.
Посещению приятеля Стягин обрадовался, расспрашивал его о болезни жены, попенял за то, что тот с ним церемонится, предложил ему занять у него.
- Все обойдется, - говорил Лебедянцев, прихлебывая чай, - доктор обнадеживает…
Но он больше уже не хихикал. Видно было только, что ему не хочется говорить о своих стесненных обстоятельствах.
- Однако, - почти обиженным тоном возразил ему Стягин, - пора тебе подумать о более прочном положении. Я, братец, ничего не знаю хорошенько ни про твою службу, ни про то, что ты получаешь.
- Какой же толк будет, если я начну тебе изливаться? - заговорил опять обычным шутливым тоном Лебедянцев. - Моей судьбы ты устроить не можешь; связей у тебя в России нет, да и я не гожусь в чиновники. Приехал ты сюда, чтобы ликвидировать; стало быть, вот поправишься, все скрутишь и - поминай как звали! Больше мы с тобой на этом свете и не увидимся! В Париж мне не рука ехать…
- Ликвидировать, ликвидировать! - повторил Стягин, и это слово почему-то ему не понравилось. - Еще не так скоро это сделается. Во всяком случае, тебе стыдно со мною церемониться. Все, что могу…
- Об этом после, - перебил его Лебедянцев и присел к столику, стоявшему около кушетки. - А ты вот что мне скажи… Только уговор лучше денег: коли это щекотливый вопрос, так и не нужно…
- Что такое? - оживленно спросил Стягин.
- Эта барыня, что сейчас приедет… Я ведь, не знаю, ты со мной переписки не вел… Она на каком положении?
Стягин немножко поморщился и выговорил суховато:
- Хочешь французское слово?
- Говори, коли по-русски нет подходящего.
- Это то, что французы называют un collage.
- Понимаю… И длится давненько?
- Да, уже лет десять.
- Стало быть, подходите друг к другу… Вот и в Россию поскакала… это все-таки доказательство привязанности.
- Не знаю, - протянул Стягин.
- Неужели один расчет? А я было, признаюсь, думал, что ты и ликвидировать-то хочешь, чтобы конец положить… и законным браком.
- Она не откажется. Только ей во Франции еще нельзя, как разведенной жене, вступать в новый брак раньше трех лет.
- Так вот оно что!.. Да ведь если ты на ней женился бы по французскому закону здесь, в России, - это будет недействительно. Тогда и в самом деле следует ликвидировать, все обратить в деньги. А жаль, любезный друг, что ты так торопишься… безбожно продешевишь все. Имение прекрасное. И дом этот, если за него взяться, переделать на несколько квартир и на дворе выстроить большой жилой флигель, - доход хороший!
- Об этом мы потолкуем, - сказал Стягин. - Я, в самом деле, кажется, слишком заторопился. Вот и с тобой толком не посоветовался, а ведь у тебя должна быть масса практических сведений. Ты и по городскому хозяйству служил…
Стягин не договорил и, повернувшись лицом к приятелю, спросил его:
- Ты за Веру Ивановну на меня не в претензии?
- По какому поводу?
- Да вот что я послал ее встретить Леонтину? Она, кажется, девушка без предрассудков. Я дал ей понять, что жду женщину, близкую мне… как бы это сказать?..
- На правах жены, что ли? - подсказал Лебедянцев.
- Пожалуй.
- Этак бы лучше и назвал. Какое кому дело здесь-то добираться - законная она жена или нет? Если хочешь, я Вере Ивановне так и представлю дело… Она действительно без предрассудков…
- И все-таки, как бы не обиделась! - с видимою тревогой выговорил Стягин. - Боюсь, что выйдет путаница: ведь они друг друга не знают… Я ей показал портрет, описал фигуру и лицо горничной…
- Вера Ивановна узнает их… Только как же ты, Вадим Петрович, думаешь оставить ее при себе в чтицах?
- Я бы очень желал.
- А твоя… сожительница как на это взглянет? - спросил Лебедянцев и тихо рассмеялся.
- Я не знаю! Но ей самой присутствие такой девушки полезно… если Вера Ивановна будет так любезна - поездить с нею по городу; да и мне, пока у меня еще в руках ревматическая опухоль, всего приятнее было бы воспользоваться ее услугами.
- У тебя теперь будет даровая чтица.
- Кто? Леонтина? Меня ее манера читать раздражает.
Стягин посмотрел на часики, стоявшие около его изголовья, и позвонил.
- Левонтий Наумыч, - сказал он вошедшему старику, - все ли теперь готово к приему барыни?
Слово "барыни" Стягин выговорил без запинки.
- Все, батюшка, Вадим Петрович. И девушка здесь находится с раннего утра.
Наумыч нанял накануне горничную для исполнения черной работы. Сам он принарядился и, вместо долгополого пальто, надел сюртук, хранившийся у него в сундуке, старательно причесал волосы и лишний раз выбрился. Он догадывался, что барин ждет не жену, а просто "сударушку", но говорил о ней, как о настоящей барыне.
- Стол накрыт, там, в большой комнате? - спросил Стягин. - И к завтраку все готово?
- Как же, батюшка. Кофей, масло, яйца всмятку, котлеты жарятся. Все в аккурате. Да вот, никак, и они пожаловали…
Левонтий, хоть и жаловался, что туг на одно ухо, однако, расслышал звук колес по подмерзлой мостовой. Санный путь еще не стал, и на дворе была резкая, сиверкая, очень холодная погода.
- Ну, иди встречать! - крикнул Левонтию Стягин, и сам пришел в некоторое возбуждение.
- Прямо сюда привести их? - спросил его Лебедянцев, обдергивая свой серый пиджак.
- Только бы они холоду не напустили сразу… Шепни Вере Ивановне, чтобы она сейчас не уходила; мне нужно с ней условиться насчет завтрашнего дня, - послал Стягин вдогонку Лебедянцеву, дошедшему до двери на площадку.
На лестнице уже раздавались знакомые Вадиму Петровичу голоса. Хриплый голос Леонтины и высокий, жидкий фальцет ее горничной Марьеты - особы для него довольно ненавистной. Это была уже пожилая девушка, лукавая, жившая больше пятнадцати лет у своей госпожи; она знала всю подноготную в ее прошедшем, держала ее в руках, дерзила Стягину и давала ему очень часто понять, что он не стоит ласки ее госпожи, что ему давно следовало бы поместить их обеих в своем завещании - "les coucher dans son testament", что он не желает "faire largement les choses" и совсем не похож на то, чем, в ее воображении, должен быть "un boyard russe".
Дверь широко распахнулась, и Стягин увидал свою парижскую подругу, за ней ее служительницу: Лебедянцев и Вера Ивановна остались в передней, куда дворник Капитон, мальчик Митя, извозчик и еще кто-то начали вносить один за другим баулы, сундуки, мешки и картонки, всего до четырнадцати мест. Перевезти их понадобилось на трех извозчиках, кроме четырехместной кареты.
- Bonjour, mon ami! - раздался оклик Леонтины, и она скорым шагом подошла к кушетке, укутанная в боа, но в очень легкой заграничной шубке и в шляпке с цветами.
От нее пахнуло на больного морозным воздухом, и он сделал инстинктивное движение руками, как бы желая оттолкнуть ее.
Это была сорокалетняя, толстеющая женщина, с помятым лицом, коротким носом и большими зеленоватыми глазами. В вагоне она не успела подправить себе щеки и остальные части своего лица, а только напудрилась, и запах пудры сейчас же перенес Стягина в Париж, в ее квартиру, всю пропитанную этим запахом.
- Mais tu vas bien! - вскричала она, повернулась к своей горничной, одетой так же легко, и затараторила насчет своего багажа, перебивая себя и беспрестанно кидая вопросы Стягину.
Он все морщился. Ему хотелось сказать, чтобы они поскорее обе ушли из его комнаты и сняли с себя шубы, от которых шла морозная свежесть. И сразу ему вступило в оба виска от этого трещанья, которое он, однако, выносил целый десяток лет.
- Bonjour, monsieur! - непочтительно крикнула ему Марьета. - Est ce ici la chambre de madame?
Он, не скрывая своего недовольства шумным вторжением обеих женщин, услал Марьету, сказавши ей, что спальня ее госпожи по той стороне площадки.