Перед домом Мотовилова теснился народ. Мотив убийства для всех был ясен: месть за то, что его осудили по жалобе покойного Мотовилова.
- Суд Божий! - говорили в толпе. - Бог-то видит. Настроение было строгое, сосредоточенное. Правда, иные буяны покрикивали:
- Так бы и иных прочих!
Но их унимали. Однако, кто повнимательнее всмотрелся бы в лица горожан здесь, в толпе, и в других местах города, когда заходила речь об убийстве, заметил бы в них следы жестоких, кровожадных мыслей. Кровавое событие таинственно волновало народ и словно подстрекало толпу к злому делу.
Глава тридцать шестая
К вечеру Анна сошла по ступеням террасы в сад и неожиданно встретила лицом к лицу Логина. Сердце ее замерло. Логин смотрел на нее воспаленными глазами. Его бледное лицо выражало страдание и злобу. Принужденно улыбнулся. До боли сильно сжал руку. Спросил:
- Я, кажется, помешал? Ты собралась куда-то.
- Нет, - отвечала Анна, смущенно улыбаясь, - я только хотела пройти…
- Впрочем, не задержу, - перебил он. - На минуту. Надо сказать… Но пойдем куда-нибудь дальше.
Все это говорил хриплым, прерывающимся голосом, словно не хватало воздуха. Не дожидаясь ответа, круто повернулся и быстро пошел, не глядя на Анну. Она едва поспевала за ним. Так пришли они к скамейке на берегу маленького озера, на котором медленно покачивались желтые касатики. Логин остановился. Порывисто схватил обе руки Анны и для чего-то привлек ее к самому берегу. Заговорил:
- Слушай, - я не люблю тебя.
- Неправда, - сказала Анна, бледнея.
- Да, да, я не люблю тебя, хоть ты дороже всего для меня на свете. Я не знаю, что это. Я такой порочный для тебя, и я хочу обладать тобою. Я ненавижу тебя. Я бы хотел истязать тебя, измучить тебя невыносимою болью и стыдом, умертвить, - и потом умереть, потому что без тебя я уже не могу жить. Ты околдовала меня, ты знаешь чары, ты сделала меня твоим рабом, - и я тебя ненавижу, - мучительно. Что ж, пока еще ты свободна, - прогони меня, видишь, я-дикий, я-злой, я-порочный. Скажи мне, чтоб я ушел.
Сжимал ее руки и пристально смотрел в ее глаза, печальные, но спокойные.
- Тебе тяжело, - кротко сказала она, - но я люблю тебя.
- О, милая! О, ненавистная! И моя ненависть тебе не страшна? И ты хочешь быть моею женою?
- Хочу, - без колебания сказала Анна. Глаза ее спокойно и твердо глядели на Логина, и он видел в них странное сочетание кротости и жестокости. Жестокое, злое чувство закипело в нем, багряно туманило глаза, томительно кружило голову. Шатаясь, выпустил он Аннины руки. Хрипло прошептал:
- Хочешь? Так вот!
Поднял руку ударить Анну. Глаза ее, испуганные, широко открылись, но она стояла неподвижная, с опущенными руками- Вдруг рука Логина бессильно опустилась, и он тихо склонился на песок дороги, к ногам Анны.
Стояла над ним, ясная, спокойная, и молча смотрела вдаль. Видела, что еще много горя и безумия ждет впереди, но будущее не страшило, а влекло странным очарованием.
- Анна, оставь меня моей судьбе! Я человек разрушенный, - печально сказал Логин, медленно подымаясь.
- Никогда! Пока жив, не теряй надежды.
- У меня была надежда на счастие с тобою. Но можешь ли ты любить меня после того, что случилось?
- Ничто нас не разлучит. Я сердцем приросла к тебе.
- Даже преступление? Кровь? Анна задрожала.
- Ничто не может разлучить нас! - воскликнула она. - Я бы за тобою пошла на каторгу, я помогла бы тебе нести тайну.
Подняла на Логина глаза; полные слез, они выражали страдание. Слезы катились по ее щекам, и это терзало сердце Логина.
- Нюточка, бедная моя, ты что-нибудь знаешь?
- Я знаю, что тебе тяжело. Открой мне твою тайну: пусть не будет у нас ничего неразделенного.
- Слушай, Нюточка, - я убил Мотовилова. Почувствовал опять ее трепет. Страшно было взглянуть на нее, - смотрел в сторону. Но молчание было невыносимо. Их глаза встретились. Состраданием горели кроткие глаза Анны. Логин почувствовал, как радость воскресает в его душе.
- Это было для меня роковым делом. Это началось давно, и мучило меня- Когда я убил его, я почувствовал, как это ни дико, радость и облегчение. Мне казалось, что в себе самом я убил зверя. Но я должен рассказать тебе все. Захочешь ли ты слушать меня?
- Да, расскажи мне все, - тихо сказала Анна. - И только мне, - не им же ты скажешь все это.
Логин и сам не ожидал, что повесть об его отношениях к убитому будет так длинна. Рассказывал и не чувствовал былой злобы. Но как тяжело было говорить об убийстве! Как это было жестоко, - это кровавое дело, - и как, по-видимому, бесцельно!
Наконец кончил и с тревожным ожиданием смотрел на Анну. Она взяла его руку.
- Ты убил прошлое, - решительно сказала она, - теперь мы будем вместе ковать будущее, - иначе и заново.
Она быстро нагнулась и поцеловала его руку.
- Нюточка! Чистая моя! - воскликнул Логин. - Как беден я перед тобою, жрица моя и агнец!
Опустился перед нею на колени и покрывал поцелуями ее руки.
- Пойдем вперед и выше, - говорила она, - не будем оглядываться назад, чтоб не было с нами того же, что с женою Лота.
Логин встал перед Анною и смущенно спросил ее:
- Надо ли признаться перед людьми?
- Нет, - твердо ответила Анна. - К чему нам самим подставлять шеи под ярмо? Свою тяжесть и свое дерзновение мы понесем сами. Зачем тебе цепи каторжника? Вот, у тебя есть сладкая ноша, - я: возьми, неси меня.
Встала, положила руки на его плечи. Он поднял ее на руки.
- Нет, не уноси меня, - тихо шепнула она, - посиди со мною здесь.
Обнял ее. Сел на скамейку и держал ее у себя на коленях. Она прилегла головою на его плечо и полузакрыла глаза. Грудь ее порывисто колыхалась. Логин чувствовал жаркий трепет ее тела. Но ее неровное дыхание и горячий румянец ее лица не будили в Логине вожделения, и он смотрел на нее спокойными глазами, как на младенца. А - она томительно трепетала и смущенно склоняла отуманенные глаза.
- Какая ты тяжелая! - сказал Логин.
Анна быстро взглянула на него и улыбнулась.
"Отчего улыбка ее стыдливая?" - подумал Логин.
Логин вернулся домой с неопределенными ощущениями. Сначала, когда он ушел от Анны, простившись нежным поцелуем, его осенило мирное настроение. Но, приближаясь к городу, почувствовал он в мыслях неловкость, как будто смутно вспомнилось что-то забытое, пренебреженное, но необходимое, - как будто не сделано было еще что-то, что надо было сделать. И вслед за этим первым странным ощущением неловкости стали подыматься в душе неясные, раздражающие напоминания.
А в городе было дико и шумно. Толпы пьяных и мрачных оборванцев шатались по улицам. В одном месте, против дверей трактира, кучка мещан окружила полицейского надзирателя, приставая к нему с вопросами, отчего только бедные умирают, да зачем барак холерный поставили. Надзиратель, бледный с перепугу, старался выбраться из толпы, лепетал несбыточные обещания и уговаривал мещан успокоиться и разойтись; впрочем, уж и не помнил, что говорил. Свирепый верзила торчал перед ним, вытянувшись в струнку, приложив к правому виску скрюченные пальцы, и, издеваясь над полицейским, поминутно гаркал ни к селу ни к городу:
- Так точно, ваше благородие! Слушаю, ваше благородие! Рады стараться, ваше благородие!
Полицейский не чаял быть живу. Но задребезжали дрожки, с них соскочил тщедушный городовой с тараканьими усами и яростным солдатским лицом и, наступая на мещан, как на пустое место, объявил, что надзирателя исправник требует, и чтоб сию минуту. Мещане замолчали и расступились, а надзиратель с городовым сел на дрожки и укатил. Когда дрожки тронулись, кто-то из толпы крикнул решительному городовому:
- Как бунт начнется, тебя, Точилов, первого убьем.
И эти слова опять напомнили что-то Логину, но что именно, он не знал.
Дома его тревожное недоумение усилилось. Вдруг случайно заметил он на себе недоумевающий Ленин взгляд. Логин внимательно посмотрел на мальчика. Леня быстро отвел глаза в сторону, но Логину показалось, что мальчик смущен и бледен.
И вдруг вспомнил Логин, чьи глаза смотрели на него в ночь убийства. Новая тоска загорелась в нем.
"Я был тогда пьян, - злобно думал он, - и ничего не соображал. Я шел, куда несли меня ноги да моя пьяная удача. Убийство спьяна! И ей я не сказал, что был пьян! Я пропустил самую простую и главную причину и постарался внушить ей какое-то странное почтение к моему хмельному убийству. Я поступил, как любой пошляк, который охорашивается всячески перед любимою девчонкою, чтобы ослепить ее блеском своего превосходства. И она, глупая, целовала мои руки! Геройство!
Но как, однако, благоговею я перед этою девчонкою: исповедь приносил ей, старался быть искренним и не сказал главного!"
Сидел один и томился мрачными, злыми мыслями. Утомленный их злобою, порою с усилием вызывал в памяти образ Анны, - и когда она вставала перед ним спокойная и прекрасная, душа на короткое время смирялась и преклонялась перед ясным видением. Но умиление быстро сгорало и сменялось знойным, порочным вожделением. Он спрашивал себя:
"Зачем она была такая трепетная и так разгоралась, когда я обнимал ее? Как одинаково, как скучно одинаково совершается жизнь у всех! Такое же, как у всех, горячее дыхание и отуманенные желанием глаза. Ей нужно пройти по тем же путям, по которым прошли неисчислимые поколения ее прародительниц. И эта жизнь, так ясно предначертанная в наших побуждениях, - как ключевая вода, всегда простая и бесцветная, всегда чистая. Ключевой воде и горному воздуху подобна простая плотская любовь, - но человеческие установления и нечистые помыслы пятнают ее.