Глаза Клавдии широко раскрылись, засветились диким торжеством. Засмеялась, откинулась назад гибким и стройным станом, поламывала над головою вздрагивающие руки. Широкие рукава платья сползли и обнажили руки. Бледное, злобно ликующее лицо смотрело из живой рамки, из-за тонких, вдруг порозовевших рук, - две трепетные, розовые, гибкие змеи сплелись и смеялись зыбко над зелеными зарницами озорных глаз.
- Ах, что вы говорите! воскликнул Андозерский. - Вы обольстительны! И уступить вас другому, - какая нелепость! Зачем? О, как я вас люблю! Но я для себя вас люблю, для себя.
Клавдия повернулась к дверям беседки. Андозерский бросился к ней и умоляющим движением протянул руки. Ее лицо приняло неподвижно-холодное выражение. Сухо сказала:
- Не к чему было и говорить о жертвах. И пошла мимо Андозерского к выходу. Остановилась у двери, повернулась к Андозерскому, сказала:
- Вы меня извините, пожалуйста, но вы сами видите, - это между нами невозможно и никогда не будет возможно.
Вышла из беседки. Андозерский остался один.
Клавдия остановилась в нескольких шагах, рассеянно срывала и мяла в бледных пальцах листки сирени.
"Проклятая девчонка! - думал Андозерский. - Обольстительная, дикая, - не к лучшему ли? Однако, черт возьми, положение! Надо убираться подобру-поздорову!"
Вышел из беседки, подошел к Клавдии.
- Какой неприятный запах! - сказала она. - Мне кажется душным этот запах, когда сирени отцветают.
- В вашем саду много сирени, - сказал он. - У них такой роскошный запах.
- Я больше люблю ландыши.
- Ландыши пахнут наивно. Сирень обаятельна, как вы.
- С кем же вы сравниваете ландыш?
- Я бы взял для примера Анну Алексеевну.
- Нет, нет, я не согласна. Какой же тогда аромат вы припишете Анюте Ермолиной?
- Это… это… я затрудняюсь даже. Да, впрочем, что ж я! Конечно, фиалка, анютины глазки!
Клавдия засмеялась.
Когда Андозерский прощался, Клавдия тихо сказала ему, холодно улыбаясь:
- Простите.
- О, Клавдия Александровна!
- Сирень отцветает, и пусть ее, бросьте. Ищите ландышей!
Палтусов, - он теперь был тут же, в зале, - с удивлением смотрел на них.
Клавдия вернулась в сад, сорвала ветку сирени, опустила в нее бледное лицо. Тихо проходила по аллеям. Одна, - никого в саду. Зинаида Романовна, по обыкновению, лежала у себя неодетая на кушетке, лениво потягивалась, лениво пробегала глазами пряные, томные страницы новой книжки в желтой обложке. Палтусов, - а он что делал?
Клавдия прошла мимо его кабинета (угловая в сад комната нижнего этажа), взглянула в сторону открытых окон и порывистым движением бросила в окно ветку сирени. Потом круто повернулась и быстро пошла к беседке посреди сада, где сейчас говорила с Андозерским.
Палтусов мрачно шагал по кабинету. Вспоминал смущенное лицо Андозерского и бледное лицо Клавдии, догадывался, что между ними произошло что-то, и мучился ревностью. Ветка сирени с легким шорохом упала из окна на пол сзади него. Палтусов обернулся, поискал глазами, увидел сирень и быстро подошел к окну. Клавдия уходила от дома и не оборачивалась.
Быстро вышел Палтусов из дому и торопливо догонял Клавдию. Она ускоряла шаги и наконец вбежала в беседку. Он вошел за нею. Она опустилась на скамейку, подняла руки к груди. Задыхаясь, зеленоглазая, испуганно смотрела. Он бросился к ней, опустился у ее ног. Восклицал:
- Клавдия, Клавдия!
И обнимал ее колени, и целовал на ее коленях платье.
Она опустила руки на его плечи и нежно и горько улыбнулась. Сказала:
- Будем жить жизнью, - одною жизнью! Лицо Палтусова озарилось торжествующею улыбкою. Клавдия почувствовала свое девственное тело в сильных и страстных объятиях. Пол беседки убежал из-под ног, потолок качнулся и пропал. Чудным блеском загорелись жгучие глаза Палтусова. Жуткое и острое ощущение быстро пробежало по ней, и она забилась и затрепетала. Розовые круги поплыли в темноте. В бездне самозабвения вспыхнула цельным и полным счастием…
Клавдия порывисто освободилась из объятий Палтусова и крикнула испуганно:
- Она была здесь!
Палтусов в недоумении смотрел на ее бледное лицо с горящими глазами. Спросил голосом, пересохшим от волнения:
- Кто?
- Мать, - прошептала Клавдия, - я ее видела. Она бессильно опустилась на скамью. Палтусов сказал досадливо:
- Пустое! Воображение, нервы! Какая там мать! Тебе показалось.
Клавдия внимательно слушала, но не услышала ничего. Сказала упавшим голосом:
- Да, постояла в дверях, засмеялась и ушла потихоньку.
- Нервы! - досадливо сказал Палтусов.
- Да, засмеялась и прикрыла рот платком.
- Уйдем отсюда, пройдемся, - у тебя голова болит. Вышли из беседки. Палтусов почувствовал, что Клавдия вздрогнула. Поглядел на нее: она неподвижно смотрела на что-то. По направлению ее взора Палтусов увидел на траве у самой дорожки что-то белое. На яркой зелени резким пятном выделялся белый платок.
- Платок! - крикнула Клавдия. - Это она бросила платок.
Оставила руку Палтусова, бросилась к платку. Палтусов услышал ее смех и увидел, как вздрагивали ее плечи. Он подошел, осторожно спросил:
- Клавдия, что ты?
Клавдия стояла над платком матери и неудержимо смеялась и плакала.
Потянулись странные, мрачные дни. Клавдия и Палтусов сходились днем украдкою, на короткие минуты, то в его кабинете, то в ее комнате, и отдавались восторгам любви без всякой речи и думы о будущем. Когда сходились при посторонних, холодно глядели друг на друга, и в обращении их проглядывал даже отпечаток враждебности.
Зинаида Романовна украдкой наблюдала их. Изредка улыбалась каким-то своим думам. Ее спокойствие удивляло их, но мало беспокоило, хотя иногда они задавали себе вопрос о том, что скрывается под этою видимою невозмутимостью. Палтусов был с Зинаидою Романовною холодно-вежлив, Клавдия-равнодушна.
Ночи, - странные были ночи!..
В первую ночь Клавдия тихо вышла из комнаты Палтусова во втором часу. В своей спальне услышала шорох, увидела белую тень в углу, но, утомленная, поспешила лечь, и, едва опустила голову на подушку, заснула.
Сон был тяжел. Снилось, что темное и безобразное навалилось на грудь и давит. Оно прокинулось вампиром с яркими глазами и серыми широкими крыльями; длинное, туманное туловище бесконечно клубилось и свивалось; цепкие руки охватывали тело Клавдии; красные липкие губы впились в ее горло, высасывали ее кровь. Было томительно-страшно. Снилось, что ее мускулы напряжены и трепещут, - только бы немного повернуться, уклониться от этих страшных губ, - но неподвижным оставалось тело.
Наконец встрепенулась и открыла глаза. Над нею блестели глаза матери. Ее лицо, бледное, искаженное ненавистью, смотрело прямо в глаза Клавдии горящими глазами, и вся она тяжко наваливалась на грудь дочери. Клавдия рванулась вперед, но мать снова отбросила ее на подушки.
- Зачем? - спросила Клавдия прерывистым голосом.
Зинаида Романовна молчала. Посмотрела на Клавдию долгим взглядом, положила на ее глаза холодную руку и встала с постели. Клавдия почувствовала, что ее грудь свободна, и вместе с тем ощутила во всем теле усталость и разбитость.
С трудом поднялась Клавдия с постели. Дверь была полуоткрыта, в комнате никого не было. Клавдия опять легла, но не могла заснуть. Долго лежала с закинутыми под голову руками. Всматривалась в серый полусвет начинающегося утра. Мысли были слабы и спутаны. Перед глазами носились бледные, злые лица, уродливые головы с развевающимися космами.
При встрече с матерью днем Клавдия посмотрела на нее внимательно. Лицо Зинаиды Романовны было загадочно спокойно.
На другую ночь Клавдия рано ушла к себе и заперла дверь на ключ. Около полуночи в ее дверь постучался Палтусов. Впустила неохотно.
Часа через два ушел. Замкнула за ним дверь.
Когда опять легла и уже начинала засыпать, вдруг вспомнила, что дверь оставалась не на запоре все время, пока Палтусов был здесь. Стало на минуту досадно, но как-то не остановилась на этой мысли и скоро забылась. Снова мать передрассветною тенью мелькнула перед нею, и опять вслед за нею нахлынули тучи бледных, угрожающих лиц.
Настала третья ночь. Клавдия внимательно осмотрела углы своей комнаты, заперла окна, замкнула дверь и ушла к Палтусову. Вернулась под утро, опустила занавески у окон, подошла к постели. Когда откидывала одеяло, чтобы лечь, почувствовала вдруг, что кто-то сзади глядит на нее. Обернулась-в углу за шкафом смутно белело в полутьме что-то, похожее на повешенное платье. Клавдия подошла и увидела мать. Зинаида Романовна стояла в углу и молча смотрела на Клавдию. Ее лицо было бледно, утомлено, неподвижно, как красивая маска. Клавдия всматривалась в мать, - и фигура матери начинала казаться прозрачною тенью. Становилось страшно. Сделала над собою усилие подавить страх и спросила:
- Что за комедия? Зачем вы здесь? Зинаида Романовна молчала.
- Зачем вы приходите ко мне? - продолжала спрашивать Клавдия замиравшим и прерывистым голосом. - Что вам надо? Вы хотите говорить со мною? Вы молчите? Чего же вы хотите от меня?