Но мещане волновались и беспокоились не на шутку.
Солнце склонялось к западу и стремилось озарить насквозь террасу дома Ермолиных, - оно вонзало неяркие лучи в промежутки холстинных занавесей. Смуглые Аннины щеки пламенели. Задумчивая улыбка румянила ее губы, и они круглились, как створки розовой раковины. Ее руки устало лежали. На ней было платье из полосатой вигони. Черные атласные ленты на кушаке и на банте у воротника в лучах солнца казались подернутыми розоватым налетом, нежным, как цветень. И нарядное платье, и едва видные из-под его края белые ноги, как ноги лесной царевны, - и вся она как сказка, как воплощенная жизнью милая мечта.
Ермолин и Логин оживленно разговаривали. Это была одна из бесконечных бесед, которые Логин часто вел с Ермолиным. Его неопределенные воззрения были так печально противоположны ясным взглядам Ермолиных, что он сам чувствовал свою душевную разоренность, но не хотел отказаться от своего.
В саду послышались шаги. Анна прислушалась к ним. Сказала, улыбаясь Логику:
- Нашего полку прибывает.
- Кажется, я узнаю шаги, - тихо ответил он, - тогда это не те, с кем я хотел бы стоять в одних рядах.
Это пришли Андозерский и Михаил Павлович Ухаяов, судебный следователь. Его считали v нас необыкновенно умным за то, главным образом, что он всегда бранил русских людей и русские порядки. Он начинал болезненно тучнеть, имел бледное лицо и казался недолговечным. Своими длинными черными волосами он кокетничал. Андозерский посещал Ермолиных не только потому, что имел виды на Анну, но и потому, что считал своею обязанностью, как член судейского сословия, придерживаться общества образованных, независимых людей, хотя скучал, если не было карт, танцев или выпивки. Душою же тянулся к влиятельным людям, делающим свои и чужие судьбы.
Уханов на вопрос Ермолиных про дела заговорил о трудностях следствия по делу Молина. Рассказывал:
- Получается такое- впечатление, точно кто-то старается замазать дело. Свидетели несут околесицу, точно их запугивают или подкупают.
- Ну, кому там подкупать! - вмешался Андозерский.
- Кому? Русские люди, известно, - один затеет пакость, за ним и другие. Я вот уверен в его виновности, а в городе шумят, на меня жалуются.
- Добрый малый, - друзьям за него обидно.
- То-то вот, друзьям, - тоже гуси лапчатые, Мотовилов, например, - да это привычный преступник. Нагрел руки, воровать уж не надо, - он иначе закон нарушает: подкупает свидетелей, самоуправствует. У него и дети - выродки.
- Ну, вы уж слишком, - перебил Андозерский. Уханов сердито замолчал. Логин сказал:
- А и правда, - об этом деле все в городе под чью-то дудку поют; по-своему и думать боятся, - террор какой-то: кто запуган, кто захвален. Вот я слышал на днях, кто-то хвалил Миллера: "Прекрасный человек, честный, - он так возмущен поступками следователя в деле Молина".
Все засмеялись. Ермолин заметил:
- Многие из них уверены, что доброе дело делают, спасают.
Логин и Анна сидели за шахматным столиком, у окна, в розовом свете догорающего вечера. Анна играла внимательно, точно работала, - Логин рассеянно. Пока Анна обдумывала ход, он печально смотрел на ее наклоненную над шахматами голову и на высокий узел прически. Томила мысль, посторонняя игре, мысль, которую не мог бы выразить словами, - точно надо было решить какой-то вопрос, но решение не давалось. Знал, что она сделает ход, подымет глаза и улыбнется. Знал, что в ее доверчивой улыбке и в ее светлых глазах мелькнет ему решение вопроса, простое, но для него непонятное и чуждое. Более всего томило это сознание отчуждения, неразрушимой преграды между ними.
Когда приходила его очередь делать ход, он изобретал затейливые и рискованные сочетания. Ответы Анны были просты, но сильны; они приводили его в и грецкий восторг. Составить себе ясный план он теперь не мог, - увлекали ненадежные, переменчивые соображения; мог бы выиграть только в том случае, если бы играл с неискусным или горячим игроком. Но Анна продолжала играть обдуманно и верно.
Наконец увидел, что его фигуры нелепо разбросаны, а черные-ими играла Анна, держатся дружно. Сделал ход осторожный, но зато и слабый. Анна после ответного хода сказала:
- Если вы так будете продолжать, живо проиграете, - вы точно поддаетесь.
- Поддаюсь? Нет, но на моем месте фаталистазиат, любитель шахмат, сказал бы: "Мудрый знает волю Всемогущего, - я должен проиграть".
- Пока еще нельзя сказать.
- Я должен проиграть, - с грустью в голосе сказал Логин и сделал рискованный ход,
Анна покачала головою и быстро ответила смелою жертвою. Он поднял было руку, чтобы взять ферзя, но сейчас же опять сел спокойно. Анна спросила:
- Что же вы?
- Все равно, пришел мат, - вяло ответил Логин. - Приходится сдаваться. Выигрывает только тот, кто верит, а верит только тот, кто любит, а любить может только Бог, а Бога нет, - нет, стало быть, и любви. То, что зовут любовью, - неосуществимое стремление.
- Этак рассуждая, никто не должен выигрывать.
- Никто и не выигрывает. Да не только выигрыш, победа, - самая жизнь невозможна. Если позволите, я расскажу вам одно детское- воспоминание.
Анна молча наклонила голову. Она откинулась на спинку стула и на минуту закрыла глаза. Шахматная доска с фигурами ясно рисовалась перед нею, потом задвигалась и растаяла. Логин говорил:
- Было мне лет двенадцать. Я захворал. И вот перед болезнью или когда выздоравливал, не помню хорошо, приснилось мне, что случилось что-то невозможное, а виной этому я, и это невозможное я должен исполнить, но нельзя исполнить, сил нет. Словами сказать-это бледно, а впечатление было неизъяснимо ужасное, ни с чем не сравнимое, - как будто все небо с его звездами обрушилось на мою грудь, и я должен его поставить на место, потому что я сам уронил его. И я безумно шептал впросонках: "Тысячу гнезд разорил, - сыграть не могу". Это часто припоминалось мне потом, но всегда гораздо слабее, чем я пережил. Так удивительно было это впечатление, что я потом старался вызвать его в себе, - искусственно создавал кошмар. Кошмары мучили, томительные, сладостные, - но то, единственное, не повторялось. Теперь, после того как я так долго и упорно гнался за жизнью и так много ее погубил, я понимаю этот пророческий сон: жизнь душила меня, - ее необходимость и невозможность.
- Невозможность жизни! Живут же…
- Живут? Не думаю. Умирают непрерывно-в том и вся жизнь. Только хочешь схватиться за прекрасную минуту жизни-и нет ее, умерла.
- Какая гордость! Зачем требовать от жизни того, чего в ней нет и не может быть? Сколько поколений прожило-и умерли покорно.
- И уверены были, что так и надо, что у жизни есть смысл? А стоит доказать, что нет смысла в жизни, - и жизнь сделается невозможною. Если истина станет доступна всем, никто не захочет жить. Чем более знания и ума в обществе, тем заметнее делается, как иссякают источники жизни. Вот почему, я думаю, люди нашего века так жалостливы к детям: их наивная простота завидна нам. Говорят, - я для детей живу. Для детей! Прежде для себя жили и были счастливы, как умели.
- Потому что были глупы?
- Давно сказано: "блаженны нищие духом".
- Что ж дальше будет?
- Что? Дальше - хуже. Великий Пан умер-и не воскреснет.
Зато Прометей освобождается.
- Да, да, освобождается, - свирепый от боли, рычит и жаждет мести. Скоро увидит, что мстить некому, - и завалится дрыхнуть навеки.
- Какое неожиданно-грубое окончание! - воскликнула Анна.
- Что тут грубого? Естественное дело.
- Нет, я с этим не согласна. У жизни есть смысл, да и пусть нет его, - мы возьмем и нелепую жизнь и будем рады ей.
- А в чем смысл жизни?
Анна положила локти на стол, оперла голову на ладони и молчала. Обшитые тонкими нитяными кружевами воланы пышных длинных рукавов обвисли двумя желтоватыми запястьями. Улыбалась и глядела на Логина. Радостью и счастьем веяло от доверчивой улыбки; она сулила блаженство и погружала душу в тихий покой самозабвения. Логину казалось, что душа растворяется в этом веянии юной радости, что нисходит забвение, успокоительное и желанное, как смерть.
- Смысл жизни, - сказала наконец Анна, - это только наше человеческое- понятие. Мы сами создаем смысл и вкладываем его в жизнь. Дело в том, чтоб жизнь была полна, - тогда в ней есть и смысл, и счастье.
"Мысль изреченная есть ложь", - припомнилось Логину. Да и самое обаяние, которое владеет им, не обман ли, не одна ли из тех ловушек, которые везде расставлены жизнью? Он грустно сказал:
- Так, так, вкладываем в жизнь смысл, - своего-то смысла в ней нет. И как ни наполняйте жизнь, все же в ней останутся пустые места, которые обличат ее бесцельность и невозможность.
- Вы упрямы, вас не переспоришь, - мягко сказала Анна, расставляя шахматные фигурки: ее руки привыкли приводить вещи в порядок.
- Все люди упрямы, ответил в тон ей Логин, нежно глядя на се задумчивое лицо. - Их можно убедить только в том, что им нравится. На что очевиднее смерть, и то не верится; хочется и сгнивши опять жить на том свете.
"Умрет и она! - подумал вдруг Логин. - И всякая смерть будет встречена без ужаса и забудется!"
Острые струи жалости, ужаса и недоумения пробежали в его душе. Он почувствовал, как погибло то молодое и счастливое, что трепетало сейчас в его сердце.
"Умерла минута счастья-и не воскреснет!"
Что-то поблекло, отлетело. Минуты умирали. Было тоскливо и больно.