Сделала капризную гримасу.
- Да. А неправда ли, как мил и остроумен Пожарский?
- Прелесть! - искренним голосом воскликнула Нета.
- А вы не знаете его фамилии?
- Вот странный вопрос!
- Пожарский - по сцене. Настоящая фамилия - Фролов.
- А я не знала.
- Буйский мещанин. В Костромской губернии есть город Буй.
- Что ж из этого? - краснея и досадуя, спросила Нета.
В замешательстве она так сильно, по привычке, щипнула свою щеку, что на ней осталось явственное пятнышко,
- Так, к слову пришлось, - равнодушно усмехаясь, сказал Логин.
Нета замолчала. Логин отошел.
"Я сегодня веду странные разговоры", - подумал он.
Пожарский был первый актер нашего театра. Он нес на своих плечах весь репертуар, играл Хлестакова в "Ревизоре", а иногда и городничего, и Гамлета, и все, что придется, кувыркался в водевилях, умирал в трагедиях, пел куплеты, читал стихи и сцены ид еврейского, армянского, народного и всякого иного быта в дивертисментах. Вне сцены он был разбитной малый, мог выпить водки сколько угодно, мало хмелел при этом и бывал душою общества в компании пьяных купчиков, которых мастерски обыгрывал в стуколку. Состязаться с ним в этом искусстве мог один только Молин.
Публика любила Пожарского, - театр в его бенефисы бывал полон, и ему подносили ценные подарки: иногда серебряный портсигар, иногда роскошный халат с кистями и с ермолкою. Но денег у него не водилось, - все добытое от искусства или от карт немедленно пропивалось. На его счастье, всегда находилась сердобольная вдовушка, которая заботилась об его удобствах. Теперь Нета уязвила его сердце не на шутку - он пил меньше обыкновенного и уже месяца два порвал с своею последнею подругою.
Глава пятнадцатая
Кончилась вторая кадриль. Воздух сделался мглистым. Неприятно пахло духами, потом и ароматною смолкою. Середина залы опустела. Туманными казались неяркие цвета платьев на барышнях. Кавалеры успели проглотить по несколько рюмок водки, но многие из них в антрактах между танцами все еще держались подальше от дам, только глаза их приобретали алчное выражение. Несколько безусых юношей робко вертелись около барышень; они старались быть развязнее и беспрестанно густо краснели. Глаза их блестели, улыбки были пошлые.
Пожарский страстно шептал Нете:
- Видеть вас хоть изредка, хоть издали, чтобы потом унести в памяти ваш милый образ, как святыню, и молиться ему, - и это одно было бы для меня блаженством, для которого стоит жить. Вы одна отнеслись ко мне как к человеку, а не гаеру,
Нета делала актеру нежные глазки. Сказала:
- Но вас здесь так почитают!
- Почитают! Да, пожалуй, даже любят, как шута, как забавника. Никому нет дела до того, что и в груди актера бьется человеческое- сердце. Когда мы на сцене, мы заставляем плакать и смеяться, и нам рукоплещут. А в обществе - нас презирают.
- О, неправда'
- Доброе, доброе дитя! Вы еще не знаете людей, они злы и неблагодарны. Актер, по их мнению, всегда ломается, и его чувства не настоящие, и все его поступки- дурацкие выходки. Поскользнись актер на этом паркете-весь зал задрожит от хохота: комедиант коленце выкинул!
- Не все же на свете злые люди, Виталий Федорович.
- Да, да, это верно. Вот, например, господин Логин, - Гамлет, принц датский; он не засмеется, потому что не только актеров-он и весь мио презирает. А вот благородный отец, добродетельный Ермолин, - он слишком высоко парит, чтоб на какого-нибудь фигляра любоваться… Но прочь черные мысли! Пусть толпа командует: смейся, паяц! - передо мною вы, белая голубка в стае черных грачей!
Нета смотрела на актера с восхищением и жалостью; розовые тонкие губы улыбались растроганно; белокурые локоны трепетали над нащипанными украдкой щеками.
Логин сказал Андозерскому:
- Кажется, Неточка находит Пожарского пленительным.
- Ну, это дудки! - самоуверенно отвечал Андозерский.
- Однако взгляни, как они мило беседуют.
- А вот я его спугну.
Андозерский подошел к Пожарскому, бесцеремонно хлопнул его по плечу и сказал:
- Ну что тут лясы точить пойдем, брат, выпьем.
Пожарский быстро глянул на Нету и повел плечом. Его быстрая усмешка и торжествующий взгляд сказали ей:
"Вот видите, я прав!"
Нета вспыхнула и посмотрела на Андозерского гневно засверкавшими глазами. Пожарский встал, принял вид из "Ревизора" и сказал беззаботно, как Хлестаков:
- Пойдем, душа моя, выпьем.
Потом он галантно раскланялся с Нетою и пошел за Андозерским. Нета провожала их опечаленными глазами. Белый веер дрожал и судорожно двигался в ее маленьких руках.
- Пока справки, пока что, - толковал исправник Логину, - меньше года не пройдет.
- Неутешительно, - сказал Логин. - Кто из нас, людей служащих, наверное знает, где он будет через год.
- Что делать, атандеву немножко. Нельзя тяпляп да и клетка. Мье тар ке жаме, говорят французы.
- Что, брат, все о своем обществе толкуешь? - спросил хихикая подошедший Баглаев. - Власть предержащую в свою ересь прельщаешь?
- Да вот беседуем о дальнейшем течении этого дела, - ответил за Логина исправник.
- Брось, брат, всю эту канитель: ничего не выйдет. Пойдем-ка лучше хватим бодряги за здоровье отца-исправника.
- Хватить-хватим, только отчего ж ничего не выйдет?
- А вот, я тебе скажу, я тебе в один миг секрет открою. Ну, держи рюмку, - говорил Баглаев, когда они вошли в столовую и протолкались к столику с водкою. - Вот я тебе сначала рябиновой налью, - против холеры лучше не надо, - а потом скажи: кто я таков, а?
- Шут гороховый, - с досадою сказал Логин и выпил рюмку водки.
- Ну, это ты напрасно так при благородных свидетелях. Нет, пусть лучше исправник скажет, кто я.
- Ты, Юшка - городская голова, енондершиш; шеф де ля виль, как говорят французы.
- Нет, не так, а прево де маршан, - поправил казначей, ткнул Юшку кулаком в живот и захохотал с визгом и криком.
- Ну ты, - огрызнулся Юшка, - полегче толкайся, я человек сырой, долго ли до греха. Ну так вот, брат, я - здешняя голова, излюбленный, значит, человек, мозговка всего города, - мне ли не знать нашего общества! Мы, брат, люди солидные, старые воробьи, нас на мякине не проведешь, мы за твоей фанаберией не пойдем, у нас никогда этого не бывало. Вот если я, к примеру, объявлю, что завтра рожать буду, ко мне, брат, весь город соберется на спектакль, в лоск надрызгаемся, а наутро опять чисты как стеклышки, опять готовы "на подвиг доблестный, друзья". Так, что ли, казначей?
- Верно, Юшка, умная ты голова с мозгами!
- Вот то-то. Ну, братвы, наше дело небольшое: выпьем, да ешшо, - чтоб холера не приставала.
- Все это верно, Юрий Александрович, а ты скажи, зачем ты водки так много пьешь? - спросил Логин.
- Ну, сморозил! Где там много, сущую малость, да и то из одной только любви к искусству: уж очень, братцы, люблю, чтоб около посуды чисто было.
- Нельзя, знаете ли, не пить, - вмешался Оглоблин, суетливый и жирный молодой человек, краснощекий, в золотых очках, - такое- время-руки опускаются, забыться хочется.
Между тем у другого угла столика Андозерский пил с Пожарским.
- Повторим, что ли, - угрюмо сказал Андозерский. Злобно смотрел на розовый галстук актера, повязанный небрежно, сидевший немного вбок на манишке небезукоризненной свежести.
- Повторим, душа моя, куда ни шло, - беспечно откликнулся Пожарский.
Потянулся за бутылкою и запел фальцетом:
Мы живём среди полей
И лесов дремучих,
Но счастливей и вольней
Всех вельмож могучих.
- Что, брат, не собрался ли жениться? - спросил Андозерский.
Покосился на потертые локти актерского сюртука.
- Справедливое наблюдение изволили сделать, сеньор: публика мало поощряет сценические таланты, - для избежания карманной чахотки женитьба-преотличное средство.
- Гм, а где невеста?
- Невесту найдем, почтеннейший: были бы женихи, а невестой Бог всякого накажет, - такая наша жениховская линия.
- Что ж, присмотрели купеческую дочку?
- Зачем непременно купеческую?
- Ну, мещанскую, что ли?
- Зачем же мещанскую? При наших приятных талантах, да при наших усиках мы и настоящую барышню завсегда прельстить можем, - пройдем козырем, сделаем злодейские глазки, - и клюнет.
- Ну, брат, гни дерево по себе, - со злым смешком сказал Андозерский.
Актер сделал лицо приказчика из бытовой комедии:
- Помилуйте, господин, напрасно обижать изволите. И мы не лыком шиты. Чем мы не взяли? И ростом, и дородством, и обращением галантерейным, да и в темя не колочены. Нет уж, сделайте милость, дозвольте иметь надежду.
- По чужой дорожке ходишь, чужую травку топчешь, - смотри, как бы шеи не сломать.
Актер сделал глупое лицо из народной пьесы, расставил ноги, тупоумно ухмыльнулся и заговорил:
- Ась? Это, то ись, к чему же? То ись, к примеру, невдомек маненечко. Вот, дяденька, обратился он к Гуторовичу, старику актеру на комические роли, - барин серчает, ни с того ни с сего, ажно испужал. Чем его я огорчил? Ей-ей, невдомек.
Морщинистое, дряхлое лицо Гуторовича сложилось в гримасу, которая должна была изобразить смиренную покорность подвыпившего мужичка, и он залопотал, помахивая головою и руками по-пьяному и показывая черные остатки зубов:
- А мы, Виташенька, друг распроединственный, песенку споем, распотешим его высокое- благородие, судию неумытного.
- А и то, споем, старче.