Сапоги для лешего (Рассказ катанщика)
(Мы катаем валешки, так бабы домогаюччя: "Расскажи-ко, катанщик, сказочку!" – "Вот, бабушка, мол, не сказка, а быль"):
Я катать раньше не умел валешки те. Ходили, ходили мы с Гришкой нехто нам не дает катать валешки. Идем Черноським селом – один с колодкам, а другой с лучкем и с битком; поп увидел в окошко нас и пригаркал:
– Што вы, – говорит, – катаньщики?
– Катаньщики.
– Вы можете ли скатать войлок мне?
– Как не можом.
– А где жо станите катать?
– Батюшка, мол, на куфне-то неловко так в бане у вас хорошо, можно в бане.
Шерсти навесил полпуда и ушли в баню. Розбили шерсть и думаем: постилаха у нас мала (для валешков невелика, ведь, постилаха), а войлок большой; надо бы выпросить нам половик или чево-нибудь, да мы не сообразили. Я подумал, подумал чево постилать на постилаху и увидел на куфьне шабур весиччя. Принес шабур, нашил на постилаху и давай катать. Катали, катали, шабур вкатали в войлок. (Бабы <слушательницы> спрашиваэт: "Ой, как этот шабур от добывали оттуда!"). Вкатали шабур и думаем: "Чево делать станем мы? Поп увидит – за шабур надо платить и за войлок". Подумали: давай убежим! Бежеть неудобно вороськи – можут поймать и забрать снась нашу. И порешили на том: сходить к батюшку.
Выдумались, будто мы спорим: я с лучкем и с битком, а он с колодкам побежим. Он спорить, што "я тебя сустигу", а я "не сустикчи!" Пришли к попу и говорим:
– Батюшко, мы выдумались водки напиччя.
– Как, – говорит, – водки напиччя? Чево у вас выходит, какое дело?
– А вот он говорит: с лучкем я тебя поймаю, с котомкой бежет. А я ще не поймать меня.
Колонули по рукам и пошли за ворота: у меня котомка за плечам, а у нево лучек на плече. Поп в окошко гледит:
– Маленький не поддавайсь, не поддавайсь!
А поп от любитель до водки-то сам был; думал, што и ему попадет. Вот я и побежал. "Маленький, убирась скорее!"
А у нас уговорка была: "как станешь набегать меня, ты (задней-то) приупади – и я отбегу вперед". Так и убежали из виду вон – от попа. Там неизвестно у попа чево и было после.
А ходня – итти волоком из села. Думаем сами себе: "Ще за лешой, нехто нам валешки не дает катать! Хоть бы лешой дал валешки-то скатать-то!" И вдрук выходит из-за стороны лешой. И спрашивает нас:
– Куцы, ребята?
– Валешки ходим, катаем, да нихто не дает нам.
– Дак пойдемте ко мне катать.
Мы узнали ще это лешой вышол, нас зовет.
– Садитесь, – говорит, – мне за крошки!
Поймались, он и понес нас. Идет ходко, только вершины мелькают. Мы поглядываем – за крошкам-то сидим.
Принес в избушку, шерсти сразу велел старушке (а у нево, должно быть, матка) принести. Она навесила полпуда и мы начали бить. А он сам обратно ушол; не живет дома, за своим делом похаживат (шерсти подсобироват, можот). Набили шерсть и заслали, и давай юксить, закатали валешки. Надо начевать нам. Оба в валешок от улезли, да там и спим. По утру стали и давай стирать их.
Выстирали валешки; а у нас колодки-то едакой нетутка по ево ногам. Пошли в лес, коргу выкопали и принесли. Забили ету коргу, высушили валешки. Добыли коргу, валешки теперь готовы.
Лешой приходит сейчас накладыват валешки мерять. Обул валешки и заплесал:
– Ладны, ладны, ладны!
Спрашиват нас:
– Много ли за роботу возьмите?
– Сами знаете, сколько положите.
– По пятерке на человека будет ли вам?
Мы обрадели и спрашивам:
– Кака будем отцель выбираччя-то домой-то?
(Старухи спрашивают: "А чево вы ели-то у лешова? Он, ведь, не съест?" – "А чево? свежих пшенисников принесла, несъиманова молока преснова – вот только этим и покормили". – "Где", – говорит, – "это вот берет он?" – "Вот где берет. А вот, бабочки, не благословесь хлебеч ет да молочке-то оставляите, – он то и уносит". – "Ой, правда, правда!").
Накормили нас. За крошки поймались и понес на ту жо дорогу. Вынес на дорогу и отпустил, а сам ушол. Пошли, табачкю закурили и песенку запели (денежки есь).
Леший лапотник
Раз – это дело было великим постом – я ходил за лыком, да и заблудился в лесу. Ходил, ходил, и уже наступила ночь, а выйти никак не могу. Услышал кто-то кричит: "Свети, светило!" Я подхожу и вижу: сидит на клепине леший и ковыряет лапоть. А когда луну закроет облоком, он и кричит:
– Свети, светило!
Я взял здоровую хворостину, подошел потихонькю. Когда он закричал "Свети, светило!", я взял, да и вытянул его по крыльцам. Как он соскочит, да и ходу, а сам кричит: "Не свети, не свети!" Он думает: месяц-то его и дернул.
Это не знаю, правда ли, нет ли?
Муж и жена
Жили в одной деревне муж и жена, оба молодые. Баба перед жнивом родила перваго робеночка. Когда наступило жниво, стали они ходить жать на ниву, а нива была версты за три от деревни. Повесят робеночка над кустом, а сами жнут. Вот раз как-то на "пабеде" мужик с бабой расхлопотались. Мужик молчит и баба тоже. "Не пойду домой", – думает баба, – "пока ен жнет". Мужик жнет до вечера и баба с ним. Только стало стемнятце; мужик не стерпел и говорит:
– Ступай домой, пора обряжатце.
Она серп на плечо, да и покатила, а робеночка в зыбки и забыла. Мужик видел это, да подумал, што она нарошно оставила робенка.
– Ну, – говорит, – пущай, и я не возьму, сбегат из дому. Ен пожал, пожал, да как надо домой иттить, и ен пошел, не взял тоже робеночка.
Пришел домой. Баба убралась и ужинать собрала. Вот как стали они ужинать, баба сглянула на пустой очеп и скрикнула:
– Э, Господи! Да где же это робеночек?
– А где забыла, там и есть, – отвечает муж.
– Да я забыла, а ты што же?
– Нет, ты не забыла, а на зло оставила, хотела, штоб я принес. Да не бывать тебе большухой надо мной!
Баба взвыла и просит мужа итти вместе за им (вишь боитце – нива-то была за три версты от деревни).
– Нет, – говорит мужик, – Пущай до утра. Поутру придешь, и робеночек там, не надо и носить. Баба пошла одна – нешто мать оставит! Приходит она к нивы, а ставше нянька к этой зыбке с лес наровень, качает и приговаривает:
– Бай-бай, дитятко! Бай-бай, милое! Матушко забыло, а батюшко оставил! Бай-бай, дитятко! Бай-бай милое! Матушко забыло, а батюшко оставил!
Ну, как ей подойтить? Подошла эдак сторонкой и говорит:
– Куманек, кормилец! Отдай ты мне робеночка!
А ен отбежал, захлопал в ладоши и закричал:
– Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Шел, да шел, да кумушку нашел.
Гулко таково бежит по лесу, да все кричит:
– Ха-ха, ха-ха, ха-ха, ха! Шел, да шел, да кумушку нашел!
Вишь, любо ему стало, што кумыньком назвала.
Баба схватила робенка да опрометью из лесу.