После погибели сучки, мы остались без собак, однако не надолго. Теперь у нас опять целая стая: место старика Лыски занял старый пес Крюк, который забежал к нам откуда-то и прижился около застольной; сторож завел новую сучку; Иван завел пару гончих; у Савельича есть Шумила; у дочери есть сетерок - Мильтон; у меня мой верный пес Пегас - замечательный пес, который любит меня, как никто, для которого величайшее наслаждение в мире находиться подле меня, который тоскует и страдает, если он не ощущает моего присутствия. Пегас этот - собака ума замечательного, чутье у него удивительное. Вот несколько интересных черт сообразительности Пегаса. Я еду верхом по лесу, по пустошам, с Иваном и другими. Пегас бегает и гоняется за тетеревами, но никогда не потеряет следа моей лошади. Раз я сел на лошадь, и Пегас понюхал след лошади, на которую я сел, он уже знает этот след и, когда мы на пустоши разъедемся с Иваном, всегда он будет искать след именно моей лошади; если мы переменимся с Иваном лошадьми, то Пегас, догнав Ивана и увидав, что он едет на моей лошади, возвращается назад, отыскивает то место, где я пересел на другую лошадь, и по следу этой лошади находит меня. Однажды я поехал зимой в деревню, а Пегаса оставил дома, через несколько времени после того, как я приехал в деревню, вдруг вижу Пегаса, который вертится около избы, в которой я сидел. Савельич мне потом рассказал, что он выпустил Пегаса, несколько времени спустя после моего отъезда, и видел, как он обнюхал мой след, обнюхал то место, где стояли сани, в которые я сел, понюхал след моей лошади и, сделав несколько кругов по двору, выправился по следу моей лошади. В деревне он отличил след моей лошади, хотя он не знал, на какой я поехал, от множества следов других лошадей - в деревне была Никольщина - и прибежал именно в ту избу, где я находился. Пегас по платью, которое я надеваю, знает, возьму я его с собою или нет. Если я надеваю полушубок, значит иду по хозяйству, Пегас прыгает, радуется; если же я надеваю немецкое платье, еду в гости. Пегас, поджавши хвост, прячется под стол. Если Пегас на дворе и подают тройку с колокольчиком, он уходит, поджавши хвост, в дом, но если подают одиночку, остается на дворе и ждет моего выхода. Знает Пегас только меня. Если я лягу где-нибудь в поле, то Пегас не подпустит ко мне никого, не только чужого, но даже никого из своих - Ивана, Сидора, даже детей, которые его кормят и ласкают. Он никому не верит, когда считает своею обязанностью меня охранять, и думает, что я не вижу того человека, который подходит ко мне. Если я прямо смотрю на приближающегося человека и Пегас это видит, то он не залает даже и на чужого.
В деревне нам без собак никак нельзя быть, хотя иногда из-за собак, которые без разбору брешут на всех проезжающих, не различая начальства от простых смертных, случаются неприятности.
Раз - дело было весною - в самую ростопель, иду я со скотного двора, одетый в свой обычный хозяйственный костюм - зализанный коровами полушубок. Вдруг слышу колокольчик, сердце так и екнуло. Кому, как не начальству, да еще по самому экстренному делу, ехать в такую пору, когда реки в разливе!
Заслышав колокольчик, я остановился, собаки с громким лаем обступили подъезжавшую телегу, измученные лошади, которые еле тащили телегу по раскисшим снеговым сугробам, наметенным зимою около заборов усадьбы, совсем остановились.
- Эй, поди сюда! - крикнул сидевший в телеге чиновник, очевидно принявший меня за старосту.
Я уже разглядел по форменной фуражке с кокардой, что ато - не настоящее начальство, а так какой-то проезжий чиновник…
- Эй, поди сюда! не слышишь, что ли? - продолжал кричать чиновник, взбешенный ужасною дорогою по весенней ростопели. Я подошел.
- Что это у тебя за собаки? как ты смеешь держать таких собак, что они останавливают проезжающих? - бешено кричал чиновник, - да еще в шапке смеешь стоять. Кто ты такой, вот я тебя! - накинулся он на меня.
- Позвольте, господин, - сказал я: - если собаки причинили вам вред, то вы можете жаловаться мировому судье, но кричать здесь не извольте.
- Что! Ах ты с…
- А если ты не замолчишь и не перестанешь браниться, то я позову рабочих и мы тебя так…
- Да чье это именье? - спросил озадаченный чиновник.
- Мое.
- А вы кто? - спросил он, совершенно уже другим тоном. Я назвал себя.
- Однако ж, согласитесь, как же можно держать таких злых собак?
- Хозяйственный расчет, - отвечал я, смеясь.
- Какой же тут может быть расчет?
- Помилуйте, как же не расчет? Чтобы охранять такую разбросанную усадьбу, как моя - построена ведь при крепостном еще праве, - нужно было бы взамен собак иметь еще двух хороших сторожей, содержание сторожа обойдется сто рублей, двух сторожей 200 рублей, в пять лет 1000 рублей. Как бы ни были злы собаки, простые дворняжки только лают и редко когда кусаются, притом же едущего в экипаже собаки не могут укусить, а пешеходы всегда берут палки, особенно подходя к усадьбе - посмотрите, как растаскали за зиму тын около огорода, - но допустим, что собаки кого-нибудь укусят, наибольший штраф, что может назначить мировой судья - сто рублей, мало вероятно, чтобы это могло случиться более одного раза в пять лет, следовательно…
Чиновник рассмеялся.
- Помилуйте, да, ведь, это - Азия.
- А вы думали, что здесь Европа? Вы куда едете?
- В Ольхино.
- Невозможно проехать - река в разливе.
- Верхом разве, вплавь на сером коне, - заметил Иван, подоспевший к концу разговора.
- Верхом, а как утонет казенный человек! Эх ты, а еще Савельича попрекал, что он в суд втянулся. Иван сконфузился.
- Так как же мне быть? Я обратился к Ивану.
- Нужно ехать в Бердино: там есть лодка, лошадей оставить. У его благородия извозчик - ведь ты с ямщины? - обратился он к извозчику: - переехать на лодке, дойти пешком до Федина, а там можно взять лошадей до Ольхина. Так хорошо будет, разве на Лужице в лесу проехать нельзя будет, только не должно быть, в лесу еще не растопило - ну да фединские знают.
- А далеко ли до Федина?
- Верст семь будет.
- Ну, семь верст эти кони не дойдут; ведь не дойдут? - обратился я к ямщику.
- Где дойти! сами знаете, какая дорога, заночуем в поле.
- Знаете что? - обратился я к чиновнику, - переночуйте у меня, а завтра посмотрим, что делать.
Чиновник остался ночевать. Мы проболтали с ним целый вечер, и он оказался премилейшим малым. Разумеется, о первых минутах встречи и помину не было. У нас, ведь, каждый, кто имеет место, кто носит кокарду, считает себя начальством. На что уже начальник железнодорожной станции - и кокарды у него нет, только красная шапка, - а и тот считает себя начальником над всеми пассажирами пришедшего поезда. А генерал какой-нибудь из Петербурга, тот всех считает своими подчиненными и при случае пушит начальника станции за остановку поезда. Кажется, и жить бы нельзя при таком бесчисленном множестве всякого начальства, но жить можно, если узнать, в чем фортель: ничего больше не нужно, как только самому становиться на время начальником. Закричал на вас начальник станции или почтовый чиновник, вы сейчас к нему: "Ты что?" - непременно отступит и подумает, что вы-то самое начальство и есть. Даже с генералом этот прием хорош.
К сожалению, у нас до сих пор еще большинство не знает, что если генерал ударит мужика, то мировой судья взыщет с него, как с образованного человека, строже, чем с мужика. Напротив, большинство думает, что если генерал ударит мужика, так ему ничего не будет, а если мужик ударит генерала, то его в Сибирь сошлют.
Любопытно знать, что будет, когда, вследствие всеобщей рекрутской повинности, все обыватели будут бессрочно-отпускные солдаты? Какое значение будут тогда иметь военный генерал и какое штатский генерал, который в то же время может быть солдатом? Кто будет начальство - военный поручик или штатский генерал, который в то же время солдат, который в случае войны попадет под команду этого поручика. Голова ломится от всех этих трудно решимых вопросов. Представьте себе положение русского человека, когда он в каком-нибудь частном случае не будет знать - начальство он или нет?
…Я сплю спокойно, снов никаких не вижу, но всегда просыпаюсь рано от страшного лая, который подымают собаки часу в первом ночи, когда бабы идут мять лен. Бабы со льном совершенно разорили Ивана. Не успели еще пропеть первые петухи в деревне, бабы встают и бегут, буквально бегом к нам мять лен, стараясь одна перед другою поспеть пораньше, чтобы захватить место получше, поближе к садке, и поскорее начать мять, пока не подошли бабы из дальних деревень. Льну насаживается определенное количество, а баб, когда мятье уже в разгаре, обыкновенно собирается более, чем нужно, чтобы смять насаженное количество, и потому каждая баба спешит пораньше захватить как можно более льну - а нам, чем скорее сомнут, тем лучше. Собаки на дворе подымают страшный лай. Мильтон, который спит в кухне с Авдотьей, сначала ворчит, а потом раздражается громким лаем, Пегас отвечает ему глухим ворчанием из-под моей кровати. Собралось достаточное количество баб, которая побойчее, подходит и стучит Ивану в окошко, а остальные уже отправились на овин к гуменщику, чтобы поскорее разводил теплышко: чем горячее лен, тем его легче мять. Между тем Иван уже давно проснулся, лишь только собаки залаяли, оделся, зажигает фонарь и идет в овин. Начинается мятье.