Это обстоятельство окрылило Петю Бойко в предстоявшем объяснении с Зиной.
Как раз в ту ночь, когда он, получив все необходимые инструкции, подготовил самолет к вылету и, сидя в своей кабине, поджидал радистку, в заднюю кабину вошла девушка. Сопровождавший ее Сурин дал знак отправления. Мотор заработал, и самолет, пробежав несколько метров, легко оторвался от земли.
Набирая скорость, Бойко летел по маршруту, который ему был указан Суриным, и так как уже стемнело и все небо было покрыто сплошными облаками, то ориентироваться он мог только по приборам.
Подул южный ветер, в облачной мгле образовались проемы, которые все увеличивались, и наконец небо совсем очистилось, и засияли в нем бесчисленные мелкие звезды.
Показался лесной массив. Бойко, сделав над ним несколько кругов, пошел на снижение.
Когда самолет приземлился, Бойко подрулил в укромное место и вылез из кабины.
- Ну как, не замерзли? - спросил он, подойдя к задней кабине, из которой виднелся только кончик шлема радистки.
Вскоре показалась скованная меховым комбинезоном женская фигура.
- Зина! - вырвался у него возглас.
- Петя! - сказала она вполголоса. - Ничего не говори… Потом все расскажешь… Помоги снять комбинезон!
Когда комбинезон был снят, Зина оказалась в хорошо сшитом зимнем пальто. Встряхнув кудрями, она легко надела отороченную мехом шапочку и, слегка примяв ее сзади тонкими пальцами, ласково спросила.
- Ты знаешь, что ты должен делать?
- Ага! - проговорил он, любуясь ею.
- Проводи меня, - сказала она шепотом.
Дойдя с ним до опушки леса, Зина замедлила шаг, остановилась, повернулась к Пете и заглянула ему в глаза. В углах ее губ мелькнула страдальческая улыбка.
- Ты - моя земля… И мне трудно от тебя оторваться… - протяжно, ласково проговорила она. - Ой, как вычурно говорю!
Она быстро отвернулась от него и пошла не оборачиваясь.
Бойко несколько минут стоял, не отрывая глаз от ее стройной фигуры и плавно покачивающихся рук.
Школа отстояла далеко от других домов, это было новое строение с черепичной крышей.
Учительница оказалась женщиной лет пятидесяти с мягкими чертами лица. Видно, она была очень красивой в молодости, но теперь от былой красоты остались только глаза и какая-то удивительно достойная манера держаться.
Зина у нее заночевала, а чуть забрезжил рассвет, отправилась разыскивать дом, где находился комкор.
На другой окраине села, возле дома у дороги на Павлоград, она увидела немецкую машину и догадалась, что комкора увезут из этого дома. Она заговорила с шофером: не может ли он подвезти ее до Павлограда? Тот ответил, что все зависит от его начальника.
Начальник был молодой офицер из павлоградской комендатуры.
Он вышел в сопровождении унтер-офицера и солдата, которые вели высокого худого старика.
Зина обратилась к офицеру.
Тот после некоторого колебания объявил, что, к сожалению, подвезти не сможет.
Добравшись до Павлограда на другой попутной машине, Зина остановилась у врача городской больницы, работавшего здесь около сорока лет. Зина показала ему записку учительницы, и он принял ее как дальнюю родственницу.
Затем она отправилась в комендатуру и сказала, что едет в Днепропетровск к матери, гостила у тетки, но там начались бои.
Мать одинока и больна… Вся беда в том, что у нее в дороге похитили документы 'и деньги… Она просила выдать ей пропуск в Днепропетровск. Ее личность может удостоверить здешний доктор.
Внешность Зины произвела впечатление на коменданта, и так как она немного знала немецкий язык и могла кое-как объясняться без переводчика, то комендант не торопился выдавать ей пропуск.
Зина тоже не торопилась. Она узнала, что командир корпуса находится в тюрьме среди других задержанных лиц. Из Днепропетровска сюда должен был приехать следователь гестапо, чтобы установить личность задержанных. Нужно было торопиться с освобождением комкора.
Разведав численность гарнизона, состоявшего из одного взвода комендантской службы, Зина передала эти сведения по крохотному радиопередатчику Сурину.
Затем она снова явилась к коменданту и стала еще настойчивее просить, чтобы комендант выдал ей пропуск в Днепропетровск.
У коменданта в это время находился человек, которого читатель хорошо знает. Человек этот был писарь, пропавший без вести в Ростове, после того как Шиков передал ему секретные сведения об уязвимых местах ростовской обороны. Зина никогда не видела его и даже не подозревала о его существовании, но писарь, которому Шиков показал фотографию связистки, свидетельницы его предательства, запомнил ее и теперь искоса поглядывал на Зину.
Писарь был искусный разведчик. Он не пренебрегал никакой работой и предпочитал сам в единственном своем лице олицетворять целое учреждение, то есть от начала до конца доводил то или иное дело, не доверяя никому, а если вынужден был вовлекать в свои дела кого-либо, то вовлекал людей неискушенных и уничтожал их после того, как то, чего он от них требовал, было достигнуто. Так он поступил и с Шиковым.
Лица, коими он пользовался для достижения своих целей, подвергались им такой обработке, которая всегда имела в виду характер обрабатываемого.
Он безошибочно определил, что девушка, вошедшая в кабинет коменданта, была та, о которой ему рассказывал Шиков.
Но была ли она советская разведчица или переоделась, чтобы избежать плена вследствие окружения немецкими войсками остатков советского танкового корпуса, - этого он еще не решил.
- Фрейлейн, - обратился он к Зине, - господин комендант пригласил меня, чтобы облегчить ему объяснение с вами. Господин комендант велел мне послать запрос в город Днепропетровск, где- проживает ваша матушка. Уже одно то, что господин комендант решил вам сообщить о том, что обычно делается негласно, доказывает, во-первых, что он вам доверяет, во-вторых, что мотивы задержки с выдачей вам пропуска не те, которые могут возникнуть у вас как у хорошенькой девушки. Не так ли?
- Да, я вполне удовлетворена этим объяснением, - ответила Зина, чуть наклонив голову и опустив глаза. Затем она медленно перевела дыхание и поднялась.
Возвратясь, она подумала прежде всего о том, что за ней следят и надо уничтожить передатчик. Хорошо, что она успела передать сообщение Сурину. Но если комкора переведут в областное гестапо, она должна вовремя предупредить об этом, а у нее не будет передатчика. "Рискнуть?! мелькнула мысль. - Нет, я положительно не гожусь для такого дела. Здесь недостаточно умения смело глядеть в глаза смерти. Как я неопытна, беспомощна, как слабо разбираюсь в людях, несообразительна, а потому и нерешительна в каких-то пустяках, от которых зависит все!" - упрекала она себя.
Это душевное состояние сменилось полным спокойствием.
"Не буду ничего предпринимать. Если арестуют, постараюсь оттянуть время. Станут допрашивать - скажу, что должна подумать.
Неужели не дадут день на размышление? Ведь прилетят наши!
Если спасут комкора, то спасут и меня. Если не спасут его, то и мне незачем жить!"
Эта мысль несколько утешила ее. И это было кстати, потому что вскоре явился переводчик.
- Простите, что пришел без приглашения, - извинился он. - Но вы сами понимаете, что я пришел к вам не в гости. Я человек, жизнь которого уже в прошлом. В мои годы думают о спасении души…
Зине показалось, что ей надо было ответить на эти слова как-то игриво, кокетливо, но она поняла, что это у нее выйдет фальшиво, и она, встав со своего кресла, предпочла стоять молча, опустив глаза. Она не знала, что самая опытная артистка не могла бы придумать лучшей манеры держаться с этим человеком.
- Ваши манеры свидетельствуют, что вы принадлежите к порядочной семье и хорошо воспитаны, - учтиво сказал переводчик.
С губ Зины готова была сорваться насмешливая реплика, но она только вопросительно на него взглянула, как 'бы недоумевая: к чему все это?
Она уже нащупала верное оружие в предстоящем поединке.
Этот человек умеет говорить, и он ничем не рискует, а она, будучи втянута в разговор, может проговориться, поэтому она молча будет изучать его, а чтобы не быть каменной и не производить впечатление замкнутой или испуганной, надо менять выражение лица.
Когда она впервые пришла в комендатуру и разговор надо было начинать ей, она чувствовала себя более неуверенно. Ее изучали, рассматривали, оценивали, как фокусника или актера, теперь она будет поступать так же. Внешность писаря, в свое время поразившая Шикова, поразила и Зину.
Переводчик Продолжал стоять со шляпой в руке и в пальто.
- Я принят вами с холодной вежливостью, и это вполне понятно! Иначе и не может поступать порядочная девушка, которая думает лишь о том, чтобы скорее заключить в объятия старушку мать! - сказал он все тем же учтивым голосом. - Я не хочу вас ни о чем расспрашивать, и вы ничего не должны знать обо мне, Я пришел вам сообщить, что я не отослал запроса…
- Отчего? - спросила Зина.
Переводчик замялся:
- Право, не знаю. Но мне почему-то показалось, что так будет лучше!..
- Вы продолжаете думать, что я все выдумала? - вспыхнула она.
- Я ни о чем не хочу думать. Но у меня есть такая дочь, как вы… Впрочем, это уже лирика… Так, значит, можно послать?
- Конечно!
- Странно! - протяжно проговорил переводчик. - Я понимаю, что вы должны меня ненавидеть… Я служу в немецкой комендатуре… Но неужели вы не понимаете… О нет, я не хочу сказать - раскаяние… это слишком красиво… Я уже сказал вам, что у меня есть дочь, такая, как вы… Она там… На той стороне. Своим поступком я хочу облегчить если не свою старость, то ее участь… Ведь вы бы могли удостоверить, что ее отец оказал вам услугу…