Введенный в прорыв 17-й танковый корпус Полубоярова устремился к Кантемировке. Танковые соединения обошли город и ворвались в него с тыла. В плен было взято большое количество неприятельских солдат и офицеров, в их числе командир горнострелковой дивизии.
В Кантемировке были захвачены огромные трофеи, там находились вещевые и продовольственные склады всего экспедиционного фашистского итальянского корпуса. Противник не только не сумел их увезти, но и взорвать не успел.
Среди трофейных документов Сурин отыскал приказ Гитлера № 1 от 14 октября 1942 года, то есть когда полным ходом шла подготовка к окружению войск Паулюса. Ничего не зная об этом, Гитлер в упоении писал:
"Летняя и осенняя кампании 1942 года закончены. Достигнуты большие успехи. В результате грозного наступления наших войск враг отброшен к Кавказу и к Дону и наземные коммуникации между центральной Россией и областью Кавказа, имеющие жизненное значение для дальнейшего ведения войны, полностью перерезаны… Русские, силы которых значительно уменьшились в результате последних боев, не смогут уже в течение зимы 1942/43 года ввести в бой такие силы, как в прошлую зимнюю кампанию. Что бы ни произошло, но более жестокой и трудной зимы уже не может быть!"
- Значит, не только мы, советские военачальники, ошибаемся, когда не знаем намерений врага и его сил, но и враг, считающий себя более искушенным в военном деле, допускает такие же ошибки! - отметил ^Харитонов.
- А вы посмотрите, товарищ командующий, какие задачи в этом приказе Гитлер ставил разведке. И как она его подвела! - с азартом говорил Сурин.
И Харитонов прочел:
"Только по данным, доставленным разведкой, которая будет интересоваться не только тем, что происходит на вражеской передовой линии, но и тем, что делается в тылу противника, можно будет иметь картину положения противника, своевременно обнаруживающую его наступательные намерения, которые вызовут соответствующие контрмеры".
- Где же была их разведка, когда наши войска накапливались, чтобы окружить Паулюса? - недоумевал. Сурин. - И когда мы готовились ко второму этапу этой битвы?
Харитонов усмехнулся, потом вдруг, по обыкновению, нахмурился и озабоченно проговорил:
- Все это так. Но торжествовать рано! Я думал, что покончил с Клейстом, а он кое-чему выучился у нас и побил меня под Славянском. Мне еще придется иметь с ним дело…
В середине января 1943 года 6-я армия под командованием Харитонова из левофланговой армии Воронежского фронта превратилась в правофланговую Юго-Западного и, продолжая наступать из Кантемировки на Купянск и Балаклею, довершила разгром 8-й итальянской армии.
Началось новое наступление войск Юго-Западного фронта на Харьков и в обход Донбасса. Примечательно, что эта задача была поручена 6-й армии Харитонова. То есть действовать ему пришлось там, где он в прошлом году потерпел поражение. Теперь армия его была ударной и ее конечная цель была та, что предназначалась ей в январской операции прошлого года, - выйти в обход Донбасса к Запорожью.
6 февраля 6-я армия освободила Балаклею и Изюм. Ту Балаклею, что никак не могли взять в прошлом году. В ней тогда соединились немецкие войска, отрезавшие двум нашим армиям пути отхода за Северный Донец. И тот Изюм, что немцы называли "задней дверью Донбасса".
Возможно, и сейчас не взял бы Харитонов эти ключевые позиции врага, если бы не научился распознавать вражеские уловки.
Один из его корпусов, подойдя к реке Айдар, вместо того чтобы форсировать ее с ходу, остановился. Командир корпуса докладывает:
- Согласно показаниям пленных и отобранным у них солдатским книжкам, есть основание полагать, что противник подтянул к рубежу реки две новые дивизии. Принимаю решение перейти к жесткой обороне!
Быстрая проверка этих данных Суриным помогла Харитонову предотвратить ошибку командира корпуса. Оказывается, немцы в плен подбросили своих разведчиков и книжки им подсунули фальшивые.
8 февраля части 6-й армии перерезали железную дорогу Харьков-Лозовая. Они успешно продвигались к Днепропетровску и Запорожью. Проезжая места, где дрались в окружении бойцы и офицеры армии, которую Харитонов в прошлом году прикрывал, видя эти засыпанные снегом овраги, где отбивались от численно превосходящего противника его товарищи по оружию, командарм снова переживал горечь тогдашнего поражения.
Шпаго, догадываясь о душевном состоянии командарма, в свою очередь не мог не размышлять об этом. Вдруг Харитонов повернулся всем телом к адъютанту и неожиданно спросил:
- Ты Маркса читал, майор?
- Читал, товарищ генерал! - еще не зная, к чему клонит Харитонов, неуверенно ответил Шпаго.
- Его ответы на вопросы дочерей… - напомнил Харитонов.
- Этого не читал! - искренне признался адъютант.
- Дочери спросили его: ваша отличительная черта? Знаешь, что он ответил?
- Не знаю, товарищ генерал!
- Единство цели! - с расстановкой произнес Харитонов и, помолчав, добавил:-Да вот что огорчает: стремительное продвижение танков не обеспечивается такой же бесперебойной, быстрой доставкой горючего. Проходимость автомашин в условиях этих метелей не может сравниться с гусеничным ходом танков. Да и осталось вполне исправных не густо. Не более пятнадцати, как сообщает командир корпуса. Правофланговый стрелковый тоже изрядно оторвался от баз снабжения. Противник разрушил дороги, взорвал мосты, вывел из строя железнодорожные станции. Попробуй снабжать войска в этих условиях!
- Сейчас вся надежда, товарищ генерал, на советских людей освобожденных районов! - воскликнул Шпаго. - Вы посмотрите, стар и мал выходят на расчистку дорог. На санях от села к селу везут снаряды, патроны, продовольствие прямо на передовую.
А оттуда раненых. Я, товарищ генерал, без слез не могу на это смотреть. Я же украинец! Сердце переполняется гордостью. Так всех бы и расцеловал!
Харитонов выпрямился, вскинул глаза на адъютанта и, повеселев, словно преобразился.
- А я что ж, по-твоему, слепой? Не вижу? Не чувствую? Хоть и волгарь, а, сам знаешь, Украину люблю! Я здесь за Советскую власть дрался, Днепрогэс строил. И в эту войну второй год кружусь. Меня Клейст отсюда за Дон укатал, а я опять здесь. Думаешь, спроста это?
- Знаю, товарищ генерал, что вы любите Украину. Помните, остановились у пограничного столба. Я вам стихи читал из армейской газеты. Наш фронтовой поэт Вышеславский Леонид, мой тезка, сочинил про чайку. Как она бумерангом возвращается в родные места. И стихи заканчивались так: "Нам тоже надо возвратиться. Такими уж мы рождены!"
Надежда Федоровна, часто замечая озабоченность мужа, видела свое призвание в том, чтобы создать ему сносные условия быта.
Она хлопотливо устраивала свой семейный очаг во всех этих десятках сел, которые менялись на пути движения армии в неизвестном ей направлении, взяла на себя всю переписку с его родными, которые теперь оказывались в таком же положении, как и она в то время, когда недоумевала, почему он не отвечал на ее письма.
Она писала сестре Харитонова:
"Здравствуй, Шура!
Федя получил твою открытку. Большое спасибо. Пишу за него я.
У него нет времени, очень много работы, результаты которой ты должна знать по газетам. Вот уже третий месяц, как живу у Феди.
Счастлива, что имею возможность быть около него. Шура, пиши чаще, получить письмо на фронте-большая радость. Желаем здоровья. Целуем.
Федя и Надя".
Она действительно была счастлива, и только одно обстоятельство расстраивало ее.
Не только Шпаго отказывался выполнять ее незначительные поручения, но и муж почти всегда становился на сторону адъютанта, когда между нею и адъютантом возникали разногласия при выборе квартиры.
Посмотрев квартиру, выбранную адъютантом в селе, куда они снова должны были переехать, Надежда Федоровна осталась недовольной.
- Нет, это совершенно неподходящая квартира для командующего! Потрудитесь подыскать другую!
- Надежда Федоровна, - возразил Шпаго, - зачем я буду искать другую, когда я нахожу, что эта для него самая подходящая!
Шпаго выбирал квартиры, исходя из интересов дела, объяснить это гражданскому лицу, хотя лицо это и была жена командующего, он не считал возможным.
Харитонов, как всегда, одобрил его выбор, после чего Шпаго подал командующему рапорт о переводе его в полк. Жаловаться на жену командующего он не хотел. Он вообще не любил жаловаться и сеять раздоры между людьми. К тому же он понимал значение Надежды Федоровны в жизни человека, к которому питал дружеские чувства. По его глубокому убеждению, наступил момент, когда он наконец имел право перейти в полк. Он высказал свою просьбу Харитонову.
В глазах Харитонова мелькнуло выражение такой искренней горечи и он так сердечно принялся упрашивать адъютанта не покидать его, что Шпаго согласился забрать рапорт.
Надежда Федоровна, ничего не сказав мужу о своем конфликте с адъютантом, решила настоять, чтобы муж переменил квартиру.
Оставшись с ним наедине, она сказала, что может с ним находиться и в конуре, но, она не понимает, отчего он все время предпочитает соглашаться с адъютантом, а не с ней в вопросах, которые с самого начала их совместной жизни были предметом ее забот.
- Ведь и на фронте можно устраиваться по-разному, - доказывала она. Ты много работаешь, сильно устаешь, отдохнуть как следует не можешь. Если твой адъютант не думает об этом, то меня это не может не огорчать. Ты-командующий армией, а все время предпочитаешь жить, как солдат.
- Надюша, я понимаю тебя, - мягко возразил Харитонов, - ты хочешь, чтобы мне было лучше. Но уверяю тебя-это не поза!