* * *
Вся "цивилизация XIX-го века" есть медленное, неодолимое и, наконец, восторжествовавшее просачивание всюду кабака.
Кабак просочился в политику - это "европейские (не английский) парламенты".
Кабак прошел в книгопечатание. Ведь до ХIХ-го века газет почти не было (было кое-что), а была только литература. К концу XIX века газеты заняли господствующее положение в печати, а литература - почти исчезла.
Кабак просочился в "милое хозяйство", в "свое угодье". Это - банк, министерство финансов и социализм.
Кабак просочился в труд: это фабрика и техника.
Раз я видел работу "жатвенной машины". И подумал: тут нет Бога.
Бога вообще в "кабаке" нет. И сущность XIX-го века заключается в оставлении Богом человека.
* * *
Измайлов (критик) не верит, будто я "не читал Щедрина". Между тем как в круге людей нашего созерцания считалось бы невежливостью в отношении ума своего читать Щедрина.
За 6 лет личного знакомства со Страховым я ни разу не слышал произнесенным это имя. И не по вражде. Но - "не приходит на ум".
Тоже Рцы, Флоренский, Рачинский (С. А.): никогда не слыхал.
Хотя, конечно, все знали суть его. Но:
- Мы все-таки учились в университете.
(май 1912 г.)
* * *
Из всего "духовного" ему нравилась больше всего основательная дубовая кожаная мебель.
И чин погребения.
Входит в начале лета и говорит:
- Меня приглашают на шхуну, в Ледовитый океан. Два месяца плавания. Виды, воздух. Гостем, бесплатно.
- Какие же вопросы? Поезжайте!!
- И я так думал и дал согласие.
- Отлично.
- Да. Но я отказался.
- Отказались?!
- Как же: ведь я могу заболеть в море и умереть.
- Все мы умрем.
- Позвольте. Вы умрете на суше, и вас погребут по полному чину православного погребения. Все пропоют и все прочитают. Но на кораблях совершенно не так: там просто по доске спускают в воду зашитого в саван человека, прочитывая "напутственную молитву". Да и ее лишь на военном корабле читает священник, а на торговом судне священника нет и молитву говорит капитан. Это что же за безобразие. Такого я не хочу.
- Но позвольте: ведь вы уже умрете тогда, - сказал я со страхом.
- Те-те-те… Я так не хочу!!! И отказался. Это безобразие.
Черные кудри его по обыкновению тряслись. Штаны хлопались, как паруса, около тоненьких ног. Штиблеты были с французскими каблуками.
Мне почудилось, что через живого человека, т. е. почти живого, "все-таки", - оскалила зубы маска Вольтера.
(наш Мадмазелькин).
* * *
Хороши делают чемоданы англичане, а у нас хороши народные пословицы.
(собираюсь в Киев) († Столыпин).
* * *
Только то чтение удовлетворительно, когда книга переживается. Читать "для удовольствия" не стоит. И даже для "пользы" едва ли стоит. Больше пользы приобретешь "на ногах", - просто живя, делая.
Я переживал Леонтьева (К.) и еще отчасти Талмуд. Начал "переживать" Метерлинка: страниц 8 я читал неделю, впадая почти после каждых 8 строк в часовую задумчивость (читал в конке). И бросил от труда переживания, - великолепного, но слишком утомляющего.
Зачем "читал" другое - не знаю. Ничего нового и ничего поразительного.
Пушкин… я его ел. Уже знаешь страницу, сцену: и перечтешь вновь; но это - еда. Вошло в меня, бежит в крови, освежает мозг, чистит душу от грехов. Его
Когда для смертного умолкнет шумный день
одинаково с 50-м псалмом ("Помилуй мя, Боже"). Так же велико, оглушительно и религиозно. Такая же правда.
* * *
Слабохарактерность - главнейший источник неправдивости. Первая (неодолимая) неправда - из боязни обидеть другого.
И вот почему Бог не церемонится с человеком. Мы все церемонимся друг с другом и все лжем.
(за нумизматикой).
* * *
Что я все нападаю на Венгерова и Кареева. Это даже мелочно…
Не говоря о том, что тут никакой нет "добродетели".
Труды его почтенны. А что он всю жизнь работает над Пушкиным, то это даже трогательно. В личном обращении (раз) почти приятное впечатление. Но как взгляну на живот - уже пишу (мысленно) огненную статью.
* * *
Ужасно много гнева прошло в моей литерат. деятельности. И все это напрасно. Почему я не люблю Венгерова? Странно сказать: оттого, что толст и черен (как брюхатый таракан).
* * *
Александр Македонский с 30-ти тысячным войском решил покорить монархии персов. Это что нам, русским: Пестель и Волконский решили с двумя тысячами гвардейцев покорить Россию…
И пишут, пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякие павлиньи перья. И Некрасов с "русскими женщинами".
(на извозчике).
* * *
Нужно разрушить политику… Нужно создать аполитичность. "Бог больше не хочет политики, залившей землю кровью"… обманом, жестокостью.
Как это сделать? Нет, как возможно это сделать?
Перепутать все политические идеи… Сделать "красное - желтым", "белое - зеленым", - "разбить все яйца и сделать яичницу"…
Погасить политическое пылание через то, чтобы вдруг "никто ничего не понимал", видя все "запутанным" и "смешавшимся"…
А, вам нравилось, когда я писал об "адогматизме христианства", т. е. об отрицании твердых, жестких, не уступчивых костей, линий в нем… Аплодировали.
Но почему?
Я-то думал через это мягкое, нежное, во все стороны подающееся христианство - указать возможность "спасти истину". Но аплодировалито мне не за это, я это видел: а - что это сокрушает догматическую церковь… "Парное молоко потом само испарится: а пока и сейчас - сломать бы косточки, которые нам мешают и мы справиться с ними не умеем".
Меня пробрал прямо ужас ввиду всеобщих культурно-разрушительных тенденций нашего времени… "Все бы - нивелировать… Одна - пустыня"… Кому? Зачем?
А вот "нам", "политикам"… В стране, свободной от всего, от церкви, от религии, от поэзии, от философии, - Кузьмины-Караваевы и Алексинские разгулялись бы…
Тогда пойдут иные речи…
Но мне, ну вот, именно, мне (каприз истории), до последней степени тошно от этих речей. "Земля уже обернулась около оси", и "всемирная скука", указанием на которую я начал книгу о революции, угрожает теперь с другой стороны, - именно из "речей"…
Пусть они потускнеют…
Пусть подсечется нерв в них…
Савва в рассказе Максима Горького взрывает чудотворный образ, родник "народного энтузиазма", - "суеверного, ложного"… Ну, хорошо. "Потому что христианства не нужно". Вся Россия аплодировала.
"Политики" стали пятой на горло невест, детей, вдов (случаи, на которых я остановился в печати). "Кто не оставит отца и матери ради Имени Моего", - кричит политика… "И - детей, и - дома ваши"…
"Хорошо, хорошо", - слушаю я.
Теперь дайте же я полью серною кислотою в самый стержень, на коем "вертится" туда и сюда "политическая дверь"; капну кислотою в самую "середочку", в самую "душку" их… Что такое? В - политическое убеждение (то же, что "догмат" в христианстве). Ну, как? "Спорят"… "партии".
- Господа, - можно иметь все убеждения, принадлежать ко всем партиям… притом совершенно искренне! чистосердечно!! до истерики!!! В то же время не принадлежа и ни к одной и тоже "до истерики".
Я начал, но движение это пойдет: и мы, философы, религионисты, - люди уж, во всяком случае, "высшего этажа", чем в каком топчутся политики, - разрушим мыслью своею, поэзией своей, своим "другим огнем", своим жаром, - весь этот кроваво-гнойный этаж…
Ведь все партии "доказывают друг другу"… Но чего же мне (и "нам") доказывать, когда "мы совершенно согласны"…
Согласны с тоном и "правых", и "левых"… с "пафосом" их, и - согласны совершенно патетически.
Явно, что когда лично и персонально все партии сольются "в одной душе", - не для чего им и быть как партиям, в противолежании и в споре… Партии исчезнут. А когда исчезнет их сумма - исчезнет и политика, как спор, вражда.
Конечно, останется "управление", останется "ход дел", - но лишь в эмпиризме своем: "вот - факт", "потому что он - нужен"… Без всяких переходов в теорию и общую страсть.
"Нет-с, позвольте, - я принципиально этого не хочу"… Вот "принципиально"-то и будет вырвано из-под ног этих лошадей ("политики"). - "Ты, пожалуйста, вези свой воз: а принципы - вовсе не дело вашего этажа". "О принципах" мы будем говорить с оракулами, первосвященниками, и у подножия той чудотворной иконы, которую взорвал ваш неумный Савва.
"Принципы"… о них будет решать "песенка Гретхен", "принципы" будут решать "гуляки праздные" ("Моцарт и Сальери").
Будут решать "мудрецы" (в "Республике" Платона).