Эта-то международная солидарность и привела Николая Герасимовича к новым мытарствам жертвы настойчивого полицейского розыска.
Розыски, разные публикации в специальных полицейских интернациональных газетах и листках, издаваемых в Лондоне, Берлине, Париже и Майнце на четырех языках (французском, немецком, английском и итальянском), - все это надвигалось на Савина грозными тучами.
Берлинские агенты ездили по его следам в Голландию, и весь инциндент, случившийся с ним в Скевеннинге, произошел вследствие приезда в Гаагу немецких сыщиков, так что если бы Николай Герасимович не убежал тогда, он, наверное, был бы арестован и выдан еще из Голландии.
Конечно, прусская полиция действовала только ввиду отместки, не будучи в праве требовать его выдачи, разыскивая его с целью направить на него русские власти в случае удачного розыска.
Ей было важно найти Савина, чтобы дать немедленно знать по телеграфу кому следует в Россию о месте его пребывания и смыть пятно, наложенное на ее полицейскую репутацию его бегством.
Оказалось, что после его удачного бегства из "Hotel d'Orange" в Скевеннинге, немецкие сыщики, потеряв его след, вообразили, что он уехал в Париж, а потому обратились к парижской префектуре, прося ее следить за проживающей в Париже любовницей Савина Мадлен де Межен.
Эти-то наблюдения и привели ко всем неприятностям и аресту Николая Герасимовича в Брюсселе.
Парижская полиция, узнав об отъезде Мадлен де Межен в Брюссель, сообщила о том берлинской полиции, в силу все той же международной полицейской солидарности.
На основании этого сообщения в Брюссель не замедлило прийти такое же сообщение из Берлина с описанием примет Савина и приложением его фотографической карточки, полученной немецкой полицией из Парижа.
Конечно, этого было вполне достаточно, чтобы брюссельская полиция принялась немедленно за розыски Николая Герасимовича и нашла его.
Найти его было не трудно, особенно благодаря приезду Мадлен де Межен.
Ее красота, элегантность, туалеты и особый парижский шик, выделявшие ее из толпы, бросались в глаза.
Самый простенький, темный туалет имел в Мадлен всегда отпечаток особого тона и шика, что невольно притягивало взоры всякого встречного, а не только ищущих ее, а по ней Савина, брюссельских сбиров.
Кроме того, хотя никакой формальной прописки паспортов в Бельгии не существует, но есть другие меры, вполне заменяющие ее.
В силу полицейских правил, всякий хозяин дома, гостиницы и даже частных квартир, отдаваемых внаем, обязан доносить полиции о приезде всякого иностранца с обозначением данных им хозяину сведений о его имени, звании и национальности, и таким образом всякий иностранец, проживающий в Бельгии более трех дней, бывает внесен в негласные полицейские списки, о чем он даже не имеет никакого понятия, так как это делается не им, а его хозяином и даже без его ведома.
Такие негласные меры, предпринимаемые полицией, много существеннее для полиции и опаснее для скрывающихся, чем все строгие прописки видов и другие формальности, которые всегда можно обойти и избегнуть, зная о них.
На эту-то удочку, на которую попадались уже многие, попался и Николай Герасимович Савин.
Дней через десять по приезде Мадлен де Межен в Брюссель, Савин поехал утром на почту и по возвращении домой Мадлен рассказала ему, что в его отсутствие приходил какой-то чиновник, желавший непременно его видеть, и так как она сказала ему, что не знает, когда он вернется, то посетитель стал ее расспрашивать о его имени, летах, месте его рождения и надолго ли он приехал в Бельгию, а также о том, законная ли она жена или нет и как ее зовут.
На вопросы ее, к чему все эти сведения, он ответил, что обо всех иностранцах, проживающих в Бельгии более продолжительное время, собираются сведения для статистической цели, и что он чиновник муниципального совета, которому поручено это дело.
Это сообщение Мадлен и визит незнакомца очень встревожили Николая Герасимовича, и он высказал свои опасения Мадлен.
- Это, голубушка моя, - сказал он ей, - не чиновник статистического комитета, а просто сыщик.
- Мне самой показались странными некоторые его вопросы, - отвечала она, - к чему непременно ему надо было знать для статистики Бельгии, жена ли я твоя или нет.
- Конечно, это, наверное, сыщик и визит его не предвещает ничего хорошего… Нет, моя милая, надо принять безотлагательно меры предосторожности и, по моему мнению, самое лучшее будет, если мы сегодня или завтра уедем из Брюсселя и даже из Бельгии.
- Странно-то, странно, - заметила Мадлен, - но я все же думаю, что ты преувеличиваешь опасность… Если даже это был полицейский сыщик, то нет основания после первого же его визита бежать без оглядки.
- Что же, дожидаться его второго визита? - с иронией спросил Савин.
- Отчего же и не дожидаться… По-моему, всего благоразумнее показаться равнодушными к этому визиту и спокойствием стараться отвлечь всякие подозрения полиции. Поверь мне, если бы ты был узнан и о выдаче твоей было бы формальное требование из России, полиция не стала бы церемониться и арестовала бы тебя без всяких предварительных засылов своих агентов.
Доводы эти показались Николаю Герасимовичу довольно основательными, да и когда же доводы любимой женщины кажутся нам иными?
Но… "пуганная ворона куста боится", и Савин все-таки стал уговаривать и уговорил Мадлен поехать жить в Лондон.
Они стали собираться к отъезду.
Будь Николай Герасимович один и не подсмеивайся над его страхом Мадлен, он уехал бы, замаскировав свой отъезд и скрыв следы, но насмешки любимой женщины его стесняли и ему совестно было проявить перед ней трусость.
Таким образом было потеряно три дня.
Этой медлительностью он погубил себя и в этой погибели, как, и во всей его предшествовавшей жизни, была виновата женщина.
X
АРЕСТ
Прошло три дня.
Однажды утром, часов около девяти, когда Савин и Мадлен еще покоились сладким сном, в их спальню торопливо вошла квартирная хозяйка госпожа Плесе.
- Маркиз, маркиз!.. - стала она расталкивать спавшего Николая Герасимовича.
- Что, что такое?.. - широко раскрыв глаза, спросил он.
- Там вас спрашивают какие-то два господина… - с видимым волнением и тревогой в голосе продолжала госпожа Плесе.
- Кто они и что им надо?
- Это опять, вероятно, они! - воскликнула проснувшаяся Мадлен.
- Да, маркиза, один из них, действительно, тот самый, который приходил сюда на днях, а другой - наш полицейский комиссар.
- Мы погибли!.. - побледнела Мадлен де Межен.
Действительно, для нее и для Савина не оставалось сомнения, что эти господа пришли арестовать лицо, о котором один из них наводил такие подробные справки.
Первой мыслью Николая Герасимовича было бежать.
Как только хозяйка вышла из спальни, он вскочил с кровати и подбежал к окну, чтобы посмотреть, нет ли кого у подъезда.
Оказалось, однако, что комиссар принял все меры предосторожности, и у ворот дома стояли два полицейских сержанта в форме и два каких-то штатских господина, видимо, сыщики.
Никакой надежды на спасение не было, и Савину оставалось только отдаться в руки правосудия.
В нескольких словах он передал Мадлен тот образ действия, которого они должны были держаться, и те показания, которые она должна была дать, если ее спросят о нем.
- Голубчик, Мадлен, - спеша шепотом говорил он, - себя ты должна назвать своим настоящим именем, а не моей женой, как это было до сих пор. Про меня же - что я не Савин, а, действительно, маркиз Сансак де Траверсе.
Молодая женщина слушала, лежа в постели, бледная, вся дрожащая, и лишь наклонением головы соглашалась на просьбы Савина.
Видимо, страшное волнение мешало ей говорить.
- Впрочем, все это пустяки, - продолжал он, - и ты можешь успокоиться, меня, вероятно, подержат несколько дней, твои показания будут в мою пользу, против меня не будет никаких других доказательств, и они принуждены будут меня выпустить. Во всяком случае, умоляю тебя, не падай духом, возьми хорошего адвоката, чтобы он руководил тобой в моем деле.
Не успел Николай Герасимович окончить беседу с Мадлен, как в дверь раздался стук и, не дождавшись даже разрешения войти, ее отворили, и в комнате очутились два господина - полицейский комиссар, опоясанный своим официальным шарфом, и мнимый чиновник статистического бюро - сыщик.
Такое более чем бесцеремонное появление в спальне, где лежала еще в постели дама, взбесило Савина и он бросился к ним навстречу.
- Что вам угодно, и какое вы имеете право врываться в мою и моей жены спальню?..
- Входим мы сюда вследствие законного права, - ответил сухо комиссар, - я пришел именем закона вас арестовать, господин Савин.
- Меня зовут маркизом Сансаком де Траверсе, а не Савиным, и вы, должно быть, ошиблись, явившись сюда. Во всяком случае, прошу вас немедленно выйти отсюда, так как вы видите, что моя жена еще в постели и не одета.
- Все эти басни нам давно известны и не подействуют на меня, господин Савин… - возразил комиссар. - Мы знаем, что вы русский офицер, а не французский маркиз, вследствие этого вы обвиняетесь в ношении чужой фамилии. Лежащая же в постели женщина не ваша жена, а парижская кокотка Мадлен де Межен.
- А вы сыщик и нахал! - воскликнул Николай Герасимович вне себя от бешенства. - Вон отсюда! Я у себя, а та, которую вы осмелились сейчас оскорбить, женщина, которую я люблю и уважаю, и за которую я сумею постоять!..
С этими словами он схватил комиссара и его спутника и выгнал их в шею за дверь спальни, после чего запер за ними дверь на ключ.