Но живой ум Новикова всё напряжённей и глубже обращался ко всей огромной совокупности совершавшихся событий, к великому потоку действительности источнику познания и мышления, главному контролёру формул и теорий.
Новиков торопливо шёл по улице. Он, не спрашивая, видел, где расположены отделы штаба: в окнах он узнавал знакомые лица, у подъездов и парадных дверей знакомых часовых.
В коридоре ему встретился комендант штаба подполковник Усов. Краснолицый, с небольшими, узкими глазами и сиплым голосом. Усов не был тонкой натурой, да и должность коменданта штаба не располагала к чувствительности. Опечаленное, расстроенное выражение казалось необычным для его неизменно спокойного лица. Взволнованным голосом он стал рассказывать Новикову:
- Летал, товарищ полковник, на "У-2" за Волгу, на Эльтон, там часть моего хозяйства стоит... солончак, степь, хлеб не растёт, верблюды. Я уже подумал: если там стоять придётся... куда размещать штаб артиллерии, инженерную часть, разведчиков, политуправление, второй эшелон - я даже не знаю. - Он сокрушенно вздохнул. - Вот только дынь там много, я их столько взял, что "кукурузник" еле поднялся, вечером пришлю вам парочку. Как сахарные...
В отделе Новикова встретили так, словно он год проблуждал в окружении. Оказалось, дважды в течение ночи его опрашивал заместитель начальника штаба, а под утро звонил секретарь Военного Совета батальонный комиссар Чепрак.
Он прошёл через просторную комнату, где уже были расставлены знакомые ему столы, пишущие машинки, телефонные аппараты.
Полногрудая, с крашеными волосами, Ангелина Тарасовна, считавшаяся лучшей машинисткой штаба фронта, отложив махорочную папиросу, спросила:
- Не правда ли, чудный город, товарищ полковник? Чем-то напоминает Новороссийск
Желтолицый, страдавший нервной экземой майор, картограф, поздоровавшись, сказал:
- Спал сегодня по-тыловому, на пружинном матраце. Младшие лейтенанты-чертёжники и завитые девушки-бодистки быстро поднялись и звонким хором оказали:
- Здравствуйте, товарищ полковник! А любимец Новикова - кудрявый, всегда улыбающийся Гусаров, - зная расположение к себе начальника, спросил.
- Товарищ полковник, я ночь дежурил, вы не разрешите мне после обеда в баню сходить помыться?
Он попросился в баню, зная, что начальники отпускают. В баню охотнее, чем повидаться с родными или в кино, либо выспаться после дежурства.
Новиков внимательно оглядел комнату, где стоял его стол, его телефон, запертый железный ящик с бумагами.
Лысый лейтенант, топограф Бобров, в мирное время учитель географии, принёс новые листы карты и сказал:
- Вот бы, товарищ полковник, во время наступления так часто менять листы
- Пошлите посыльного в разведотдел, а ко мне никого не пускайте, - сказал Новиков, разворачивая на столе карты.
- Тут подполковник Даренский два раза вас по телефону спрашивал.
- После двух пусть зайдёт ко мне Новиков начал работать.
Стрелковые части, поддержанные артиллерией и танками, Заслонили дальние подступы к Сталинграду, и на время приостановили движение противника к Дону. Но в последние дни начали поступать тревожные донесения. Армейские разведотделы сообщали о крупном сосредоточении немецких танков, моторизованных и пехотных дивизий.
Чрезвычайно усложнились вопросы снабжения. Степные железные дороги находились под воздействием авиации, в последние дни немецкие самолёты начали минировать Волгу.
Новиков обсуждал эти тревожные сведения с начальником отдела генералом Быковым.
Быков, со всегдашней недоверчивостью оперативщика к разведчикам, сказал:
- Откуда понакопали они эти новые номера немецких дивизий, где они их выискали? Разведчики любят пофантазировать.
- Но ведь не только разведчики, - сообщают и командиры дивизии, и командармы о сильном давлении и новых частях противника
- Командиры частей тоже не прочь преувеличить силы противника, а о своих скромно помолчать, - сказал Быков - У них одна мысль: просить у командующего резервы.
Фронт был растянут на сотни километров, и плотность боевых порядков была слишком невелика для того, чтобы сдержать подвижные войска противника, который мог быстро сосредоточить в любом месте большие силы Новиков понимал это, но в глубине души надеялся, что фронт стабилизируется. Он верил, надеялся - и боялся верить и надеяться. Ведь на подходе к фронту войск больше не было.
Вскоре начали поступать тревожные сведения, стало очевидно, что противник решительно атакует.
Удар немецких дивизий прорвал линию обороны.
Немцы бросили в прорыв танки. Новиков читал донесения, сличал их, наносил на карту новые данные. Ночные и вечерние сообщения не утешали.
Немецкий прорыв с юга расширялся, намечалось движение на северо-восток. На карте обозначались новые немецкие клещи, нескольким дивизиям угрожало окружение.
Как хорошо знал Новиков эти загнутые синие клыки, быстро растущие на карте! Он видел их на Днепре, на Северном Донце, и вот они вновь возникли здесь.
Но сегодня тоска и беспокойство по-новому овладели им.
На мгновенье чувство бешенства охватило его, он сжал кулак, хотелось крикнуть, ударить изо всей силы по синим клыкам, ощерившимся на извилистую голубую и нежную линию Дона.
"Что это за счастье, - вдруг подумал он, - если увидел я Евгению Николаевну лишь потому, что армия отступила до Волги. Нету радости в такой встрече".
Он курил папиросу за папиросой, писал, читал, задумывался, снова склонялся над картой. Кто-то негромко постучался.
- Да, - крикнул сердито Новиков и, поглядев на часы, потом на открывшуюся дверь, сказал: - А, Даренский, заходите.
Худощавый подполковник, со смуглым худым лицом и зачёсанными назад волосами, быстро подошёл к Новикову и пожал ему руку.
- Садитесь, Виталий Алексеевич, - сказал Новиков, - здравствуйте в новой хате.
Подполковник сел в кресло у окна, закурил предложенную Новиковым папиросу, затянулся; казалось, он удобно и надолго устроился в кресле, но, сделав ещё одну затяжку, он вдруг поднялся, зашагал по комнате, поскрипывая ладными сапожками, потом внезапно остановился, сел на подоконник.
- Как дела? - спросил Новиков.
- Дела? Фронтовые вы лучше меня знаете, а мои личные - никак.
- Всё же?
- Отчислен в резерв. Своими глазами видел распоряжение Быкова. И, представляете, настолько безнадёжно отчислен, что сам начальник кадров мне сказал: "Вы страдаете язвой желудка, я вас пошлю на полтора месяца полечиться". "Да не хочу я лечиться, я хочу работать!" Посоветуйте, товарищ полковник, что делать? - Говорил он быстро, негромко, но слова произносил чётко, раздельно - Как пришли сюда, знаете, предаюсь воспоминаниям, представляется всё первый день войны, - вдруг сказал он.
- Ну? - сказал Новиков. - И мне вспомнилось недавно.
- Обстановка сходная. Новиков покачал головой:
- Нет, не сходная.
- Не знаю, а я смотрю и вспоминаю: дороги забиты . потоки машин... Начальство нервничает, все спрашивают, как проехать, где меньше бомбят. И вдруг навстречу, с востока на запад, полк с артиллерией, по всем законам, как на манёврах, впереди разведка, боевое охранение, люди идут чётко, в ногу. Останавливаю машину: "Чей полк?" Лейтенант отвечает: "Командир полка майор Берёзкин. Полк движется на сближение с противником". Вот это да! Тысячи тянутся на восток, а Берёзкин наступает. Как на них смотрели женщины! Самого Берёзкина я не видел, он вперёд проехал. Вот я думаю: почему я этого Берёзкина никак забыть не могу? Всё хочется встретить его, руку пожать. А почему же со мной так получилось, что я в резерве? Нехорошо, нехорошо ведь, товарищ полковник?
С месяц назад Даренский не поладил с начальником отдела Быковым. Как-то перед началом наступления советских войск на одном из участков фронта он высказал и обосновал мнение, что несколько южней места предполагаемого прорыва противник концентрирует силы и готовит удар.
Начальник отдела назвал его доклад чепухой. Даренский вспылил. Быков, как выражаются, "поставил его по команде смирно", но Даренский продолжал утверждать своё. Быков обругал его и тут же дал приказ о его увольнении во фронтовой резерв.
- Вы знаете, я работников строго сужу, - сказал Новиков, - но определённо: если б мне дали командную должность, я бы взял вас к себе в начальники штаба. У вас нюх, интуиция хорошая, а это важно, когда глядишь на карту. Правда, вот насчёт женского пола у вас слабость, но кто без слабостей.
Даренский быстро оглядел его живыми, весело блеснувшими глазами и усмехнулся, сверкнув золотым зубом.
- Одна беда, не дают вам дивизии.
Новиков подошёл к окну, сел рядом с Даренским и сказал:
- Вот что, я сегодня с Быковым обязательно поговорю. Даренский сказал:
- Спасибо большое.
- Ну, это вы бросьте - "спасибо". Когда Даренский выходил из комнаты, Новиков вдруг спросил его:
- Виталий Алексеевич, вам новая живопись нравится? Даренский оторопело посмотрел на него, потом рассмеялся и сказал:
- Новая живопись? Отнюдь нет.
- Но ведь как ни говори - новая.
- Ну и что же, - пожал плечами Даренский. - Вот о Рембрандте никто не скажет: старое, новое. О нём скажут: вечное. Разрешите итти?
- Да, пожалуйста, - протяжно сказал Новиков я наклонился над картой.
А через несколько минут вошла старшая машинистка Ангелина Тарасовна и, вытирая заплаканные глаза, спросила:
- Это верно, товарищ полковник, что Даренского отчислили?
Новиков резко сказал:
- Занимайтесь, пожалуйста, своими служебными делами. В пять часов Новиков докладывал обстановку генерал-майору Быкову.