Через ворота прошло уже человек шестьдесят, когда какой-то мальчишка, взобравшись из любопытства на стену, отделяющую рынок от святилища, увидел, что происходит перед храмом огня. Он замахал руками и завопил. К нему быстро поднялся по лестнице Фрада.
- Боже! - крикнул пораженный чеканщик. - Вот что они задумали! Эй, народ! Юнаны обманули нас! Они хватают каждого, кто выходит к храму!
На миг базар умолк - и вдруг заревел, забушевал, как горный поток весной. Толпа ремесленников и селян опрокинула македонцев, стоявших у ворот, вырвалась на храмовую площадь. Поодаль от святилища, возле стены, сбились в кучу шестьдесят избитых и связанных людей. Македонцы пятились, выставив сариссы.
- А, шакалы! В рабство на с хотите продать? Бейте их!
Базар в одно мгновение превратился в поле боя; хотя у согдийцев и не было оружия, они сражались с ожесточением, - все пошло в ход: горшки, мотыги, палки, оглобли повозок.
Гефестион бросил на взбунтовавшихся согдийцев отряд тяжелой пехоты. Под напором длинных пик народ, после короткого, но яростного сопротивления, разбежался. Прятались по дворам, скрывались в окрестных полях и садах. Многих убили. Многих забрали в плен.
- Итак, они захватили семь приречных городов? - Спантамано не заметил, как загнул на руках семь пальцев. Его взгляд упал на три оставшихся перста. Он быстро загнул и эти и стукнул кулаком о кулак. Сначала Клит… Потом бранхиды и узрушаны… Затем погром в Мараканде… Ясно! Пора за дело, согдийцы. Баро, позови Алингара.
Наутакец, возвратившийся в Мараканду с тайным посланием от Варахрана, со всех ног бросился вниз и привел жреца Алингара - сумрачного мужчину с кривым носом и длинной бородой. Алингар слыл мудрецом, знал наизусть священную книгу зороастрийцев "Авесту" и хорошо писал не только по-согдийски, но и на многих других языках Востока.
Потомок Сиавахша поискал глазами чего-то и, не найдя, рассердился:
- Где этот проклятый сосуд?
- Какой? - спросил Баро.
- Серебряный. В котором вино.
С каждым днем он испытывал все больше влечения к вину. Никогда еще у Спантамано не напрягались так душевные силы, а напряжение требовало какой-то разрядки. И Спантамано, начав однажды в Наутаке, когда выбирал между Искендером и Бессом, не мог уже остановиться и незаметно для себя пристрастился к пьянящему напитку.
Баро покосился на предводителя и принес серебряную вазу. Спантамано жадно выпил вина и облегченно вздохнул:
- Пойдем, Алингар.
Оба закрылись в угловой комнате и не впускали туда никого, кроме Баро. Наутакец приносил хлеб, мясо и вино и мягко отстранял Зару, когда она приближалась к резному входу. Это обидело женщину. Спантамано важным делом занят? Но ведь он мог сам об этом сказать! Да и какое дело важней, чем их любовь? Зара хотела узнать, что затеял супруг, и беспокойно прислушалась к тихим голосам, доносившимся из комнаты. Говорил обычно Спантамано. Жрец чаще молчал. По временам Баро вызывал наверх какого-нибудь воина. Выйдя от господина, тот прятал что-то за пазухой, выбегал во двор, садился на коня и поспешно исчезал.
Через пять дней Спантамано покинул убежище и объявился перед Зарой. Он похудел, но зато его глаза сверкали сейчас особенно ярко. Улыбка была веселой, а руки порывисто взлетали, как у танцующего горца.
Услышав быстрые шаги мужа, Зара тут же забыла свою обиду. Только сейчас поняла, как сильно по нем соскучилась. И если бы он предстал тоже опечаленный разлукой, она бросилась бы навстречу. Но его веселая улыбка… Значит, не грустил о ней? Зара опустила глаза и отвернулась.
- Не обижайся! - Он сел рядом и притянул ее к себе. - Сам не знаю, как получилось… Дело захватило.
Вот как! Он даже виноватым не считает себя? Она отстранилась, хотя ей хотелось обнять его. В первые дни замужества она уже испытывала такое двойственное чувство. Что победит в сердце женщины - зависело от Спантамано. Он догадался - и не поскупился на поцелуи.
- Не огорчай, звезда неба, - прошептал он ей на ухо. - Твой раб не совершил ничего зазорного.
- Чем ты занимался?
- Крепко думал, сочинял послания.
- Какие? - суховато спросила она, постепенно сдаваясь.
- Разным старейшинам. Скоро я… скоро мы с тобой… совершим великое!
- Что ты задумал? - воскликнула она испуганно.
- Великое дело задумал! Я так верю в удачу! О! Ты не знаешь, Зара, как мне хорошо… - Он засмеялся от избытка радости, бурлящей в нем, поцеловал жену в лоб и вскочил.
- Ты оставайся, я скоро вернусь.
Он исчез так быстро, что Зара не успела даже поймать его за край одежды. Женщина покраснела и опустила руку, протянутую супругу во след. Лицо Зары стало злым, утратило красоту. Она не понимала, чего добивается этот человек. Дочь Оробы смутно догадывалась: стремления Спантамано угрожают ее благополучию. Долго, до самого вечера, сидела она у окна, сердитая и молчаливая, и так как Спантамано не появлялся, сердце женщины все более плотно окутывалось холодной мглой отчуждения.
Спантамано мчался вверх по лестнице во дворце Оробы. Ноги его мелькали с такой быстротой, как будто он обулся в крылатые сандалии бога эллинов Гермеса. Голос потомка Сиавахша раскатился по всем залам, точно крик глашатая:
- Ороба, ты где?
- Здесь! - отозвался Ороба с террасы. - Ты явился н-наконец. Где п-пропадал? О! Ты ч-чему-то рад? Ну, рассказывай…
Старейшина захлопотал вокруг зятя, точно клушка возле цыпленка. Еще бы! Не каждый становится тестем сатрапа.
- Налей вина! - Спантамано швырнул в сторону свою пятнистую шапку и растянулся на ковре. - Пей и радуйся - пришел твой час, Ороба!
- Искендер богатые д-дары прислал? - заискивающе спросил наутаке, разливая по чашам вино.
- Дары, - Спантамано приподнялся, изумленно уставился на тестя. Его охватило бурное веселье. - Ах-ха-ха-ха! Так ты ничего не знаешь? Правда, я тебе и не говорил ничего. Теперь можно раскрыть тайну. Я поднимаю восстание.
- А?.. - Ороба выронил чашу. Напиток растекся по ковру темной лужей. - К-какое в-восстание?
- Против Искендера!
- Что? - Наутакец отпрянул от Спантамано, будто внезапно увидел прокаженного. - Что т-ты г-говоришь?
- Да, восстание! - продолжал Спантамано, не замечая состояния Оробы. - Сейчас самое подходящее время. Горцы Узрушаны отрезали грекам путь на Мараканду. Я отправил гонцов к сакам тиай-тара-дайра, тиграхауда и жителям Ферганы. Они окружат Искендера и не выпустят его из мешка до тех пор, пока сюда не подоспеют отряды Хориена, Вахшунварты и других старейшин. Тогда ударим на Искендера со всех сторон. Там и придет ему конец.
- Ума ли… лишился, - пробормотал Ороба, и Спантамано увидел, что от ласковой улыбки тестя не осталось и следа.
- Ты чего, а? - спросил он удивленно.
- Твоя з-затея мне не н-нравится, - сухо ответил наутакец.
- Почему?
- П-потому, что у т-тебя ничего н-не выйдет! Искендер разгонит всех в-вас, как с-стаю бродячих собак.
- Ты сам, видно, ума лишился! - рассердился Спантамано. - Кто нас разгонит, если поднимется вся Согдиана, если к нам присоединятся массагеты? Пойми - Искендер в ловушке. И он пропал, если мы разом на него навалимся!
- Не знаю, к-кто из вас п-пропал, - сказал Ороба. - Я думал, т-ты умней. Зачем ты с-сам лезешь в пасть тигра? Искендер сделал тебя с-сатрапом Согдианы. Чего тебе е-еще надо?
- О! Ты вот как заговорил! - Спантамано нахмурился. - Так знай же: для меня зазорно получить из рук чужого царя власть над Согдианой, по праву принадлежащей роду Сиавахша. Понятно? Не для того Спантамано избавился от Бесса, чтобы посадить на шею нового хозяина.
- Безумец! И ты в-веришь, что тебе э-это удастся?
- А почему бы нет? Где сказано: "Согдиана создана для того, чтобы ею вечно управляли иноземные цари? "Раз боги сотворили ее именно Согдианой, а не другой страной, значит, она заслуживает своего места под солнцем.
- Все это с-слова, - процедил наутакец злобно. - По мне, пусть Согдианой управляют х-хоть одноглазые духи гор, лишь бы они п-пощадили мою жизнь и о-оставили мне половину монго добра.
Спантамано долго молчал, пораженный такой откровенностью. Наконец он сказал хрипло:
- Вот ты, оказывается, какой. Не дума же, что тебе удастся заслужить благоволение юнанов, как ты заслужил своей низостью благосклонность персов. Ты слышал, какое преступление совершил Искендер в Узрушане?
- Слышал. И поделом дикарям. Пусть не плюют в пламя, зажженное богом. Не беспокойся, уж я-то не прогадаю.
Он говорил, не глядя на Спантамано. Глаза его блудливо бегали по сторонам. Таким гнусным показалось отпрыску Сиавахша худое, иссохшее от жадности и пороков лицо Оробы, что Спантамано едва не ударил по нему ногой. Самое страшное - Ороба был так туп и глуп, что непоколебимо верил в свою правоту и считал человека, сидящего перед ним, сыном осла и круглым дураком. И Оробу не переубедил бы сам Охрамазда.
- Да, ты никогда не прогадаешь! - Голос Спантамано сорвался от бешенства. - Прежде ты продавал себя персам. Теперь ты готов продать себя юнангам. Так продайся лучше мне, единокровному согдийцу!
И он бросил Оробе горсть драгоценных камней. Ороба преобразился. Его глаза, миг назад темные от затаившегося в них страха, радостно заблестели. Но ненадолго. Ороба с огромным напряжением, с душевным скрипом и скрежетом отодвинул лалы и просипел:
- Не надо… не надо ничего. Ты думаешь, камни спасут от гнева Искендера, если я примкну к тебе?
- Значит не поможешь мне? - вскричал Спантамано. - Мне, мужу твоей дочери?