- Я?.. только вчера из Петербурга! - солгала она, и солгала очень искусно, то есть с безукоризненным видом правды, простоты и невинности. - Я еду за границу, - продолжала Цезарина как ни в чем не бывало, - но устала с дороги и думала хоть один день отдохну в Варшаве… Между прочим, мне было бы любопытно посмотреть что это здесь делается… В гостинице, где я остановилась, горничная девушка болтала что-то про какие-то гимны… Мне захотелось посмотреть, послушать… Я нахожу, что это довольно оригинально, эти гимны - vraiment.
Жандарм, уже не глядя на элеганта, был вполне убежден, что созерцает какую-нибудь русскую, петербургскую барыню. Хвалынцев тоже почти рот разинул от изумления, услыхав русскую речь из уст женщины, которая - насколько он знал ее - всегда тщательно избегала употребления этого ненавистного ей языка, так что он даже искренно был убежден до сей минуты, будто она очень плохо знает и понимает русскую речь.
- Однако, здесь такая толпа… - с легкой гримаской окинув взором паперть и улицу, заговорила Цезарина. - Будьте так любезны, дайте мне вашу руку и проводите меня до моего экипажа.
Константин не заставил ее повторить себе просьбу. Почти вне себя от восторга, возбужденного всей этой неожиданной встречей и любезностью, он подставил ей руку и - мимо жандарма, который даже слегка взял ей под козырек, словно бы извиняясь и давая дорогу - провел ее вдоль толпы арестантов и зрителей, занимавших ступени паперти.
- Вот моя карета, - сказала графиня, указывая глазами на очень изящный экипаж с английскою упряжью, который стоял тут же пред тротуаром.
Хвалынцев поспешил открыть ей дверцу.
- Благодарю вас! - протянула она еще раз ему руку. - Я могла быть арестована, но вы меня избавили от всех этих полицейских неприятностей, а мне, по некоторым очень важным для меня соображениям, было бы вовсе некстати теперь быть арестованною… Еще раз благодаря, вас!.. До свиданья!
И она легко порхнула в свою карету. Дверца захлопнулась. Кучер тронул вожжи - и экипаж помчался по Новому Свету.
Константин не успел еще опомниться. Все это произошла столь быстро, столь неожиданно и даже столь странно, что казалось ему каким-то тяжело-сладким сном, мимолетной грезой: сейчас вот была здесь, говорила… он слышал этот знакомый, милый сердцу, мелодический голос, он как будто еще чувствовал всеми нервами прикосновение ее руки, мягкое, легкое пожатие этих пальцев - все это было, и точно ведь было сейчас, сию минуту, и все это вдруг исчезло куда-то, почти мгновенно и без следа… куда? зачем? - Бог весть! И когда-то снова придется встретиться, да и встретишься ль еще? - тоже Бог весть! - "Однако же она сказала "до свиданья", а не "прощайте", смутно и радостно подумалось ему, - "до свиданья"… Значит, не всему еще конец; значит, еще увидимся…"
Вдруг, в эту минуту на улице раздались громкие дружные крики, перешедшие даже в какой-то свирепый рев громадной толпы…
Хвалынцев как бы очнулся и оглядел, что вокруг него происходит.
Полицейский конвой сводил с паперти арестованных, и это-то шествие было встречено ревом со стороны толпы, наполнявшей площадку пред Свентым Кржижем и памятником Копернику. В передних рядах этой толпы виднелось множество гимназистов, студентов Главной Школы и агрономов с Маримонта. Вдруг в полицию полетели камни. Полицейские обнажили сабли, и дело уже готово было тотчас же дойти до нового кровавого столкновения, но к счастию, показались штыки… подоспел сильный военный патруль - и массы народа вдруг смолкли… С тихим гомоном ропота и ругательств они тотчас же разбрелись в стороны. Патруль мерным шагом, в грозном молчании, спокойно и твердо прошел мимо площади, за минуту еще столь шумно волновавшейся.
IX. Слабая струна
Хвалынцев все еще под обаянием встречи с Цезариной, словно в чаду, медленно и почти бессознательно двигался вслед за толпою расходившегося народа по Новому Свету. Вдруг кто-то сзади ласково взял его под руку. Он оглянулся и вдруг:
- Здравствуйте, Константин Семенович!.. ха, ха, ха!.. Здравствуйте, батенька! Что, небойсь, не ожидали такой встречи? а?..
Пред изумленными глазами Хвалынцева предстоял и улыбался Василий Свитка.
- Какой встречи? - сухо и недоуменно проговорил Константин, не успевший сразу отрешиться от своей мысли о встрече с графиней. - О какой встрече вы говорите? с вами, что ли?
- Ну, да хоть бы и со мной, и… и еще кое с кем… ха, ха, ха!.. - шутил Василий Свитка. - Ну, дайте же пожать вашу лапку!.. Так не ожидали-с?
- С вами, признаться, не ожидал…
- А не со мной?
- Я не понимаю, что вы хотите сказать.
- Хе-хе… Полноте, дружище!.. А кого вы сейчас в карету-то подсаживали? ну-ка? - лукаво подмигнул Свитка. - Все, батюшка мой, видел, все-с!.. От нашего внимания ничто не ускользает!
Хвалынцев несколько смутился.
- Н-да, наблюдательные способности у вас таки развиты изрядно, - процедил он сквозь зубы.
- У меня-то? Еще бы!.. Мне бы только и быть шефом полиции! Ха, ха, ха!.. Да чего это вы точно бы дуетесь на меня? - спросил вдруг Свитка. - Расстались мы с вами, кажись, по-дружески.
Хвалынцеву был крайне неприятен этот фамилиарно-дружеский, лукаво-добродушный тон, которым непрошеный приятель нахально забирался к нему в душу. "Как бы отделаться от этого барина?" подумалось ему, но отделаться от Свитки вообще было не так-то легко, если сам он не желал этого.
- Быть не в духе, кажись, вам неотчего, - продолжал меж тем Свитка, - потому что встреча с графиней… это не должно действовать на вас дурно…
- Оставьте вы, пожалуйста, мои встречи! Они до вас нимало не касаются! - без всякой церемонии огрызнулся Хвалынцев, высвобождая свою руку из-под руки приятеля.
- Уй, какой сердитый! - шутливо и как ни в чем не бывало воскликнул Свитка. - Да что это с вами, голубчик?! Или вы и в самом деле на меня дуетесь?
- И на вас я нимало не дуюсь, будьте покойны!
- Да я-то не беспокоюсь; но… этот тон, эта сухость… вы: ъ точно и говорить не хотите со старым приятелем.
- Да говорить-то нам не о чем.
- Как! - изумился Свитка. - У нас с вами было столько общих интересов…
- Да, было, но теперь их нет, - подчеркнул Хвалынцев.
Приятель на мгновенье нахмурился и закусил губы. Он быстро сообразил нечто в уме своем.
- Послушайте, Константин Семенович, - начал он тихо и кротко, но вместе с тем очень серьезно. - Если у нас уже нет общих интересов по известному делу, то все-таки остается личное знакомство… Против меня, как частного человека, надеюсь, вы ничего иметь не можете? Мы можем не говорить и даже, пожалуй, совсем забыть про общее дело, как про дело не состоявшееся с вашей стороны по каким бы то ни было причинам… вас к нему никто тянуть и насиловать больше не станет; но за всем тем пред вами остается ваш старый знакомец, как частное лицо. Неужели и в этом разе вы имеете против меня что-либо?
- Господь с вами, ничего я против вас не имею! - успокоительно произнес Хвалынцев, думая посредством такого маневра поскорее отделаться и от докучного объяснения, и от самого Свитки.
- Ну, а если ничего, так что же это за тон такой со старым приятелем?
- Э, Боже мой, да мало-ли что может в иной час быть на душе у человека! Нельзя же вечно быть ровным!
- Да, ну, это другое дело!.. В таком случае я нимало не в претензии! - успокоился Свитка, возвращаясь к своему веселому настроению. - Вы куда теперь направляетесь?
- Прямо по Новому Свету.
- Ну, вот, стало быть, нам и по дороге!
Хвалынцев ничего не сказал на это.
- А в самом деле, что за прелесть эта графиня Маржецкая! - заболтал вдруг Свитка, после некоторого молчания, идя все рядом с Константином. - Вы были у нее здесь в Варшаве?
- Нет, не был, - вскользь сказал Хвалынцев.
- О? в самом деле? - удивился Свитка. - Она живет на Уяздовской аллее… у нее премаленький палаццо! Просто игрушка!.. Она ведь, впрочем, уже недель около трех как приехала в Варшаву, но живет очень замкнуто… хлопоты по имению, знаете… у наместника хочет просить освобождения из-под секвестра мужнина майората… Только не знаю, удастся ли ей…
Свитка, по-видимому случайно, а в сущности далеко не спроста заболтал о графине Маржецкой: он с умыслом распространился вскользь о ее делах, желая показать Хвалынцеву, что ему кое-что известно о женщине, составляющей самую слабую и отзывчивую струну в сердце его приятеля.
- Вы разве знакомы с ней? - спросил Хвалынцев.
Маневр, очевидно, стал удаваться. "Средство, как кажется, действует!"
- Отчасти, да! - подтвердил Свитка. - Раза два я был по делу, но у нас с ней есть один дом общих знакомых, где и она, и я очень коротки, так что могу сказать, знаю и ее, и про нее достаточно.
- То есть что же это "про нее"? - подозрительно спросил Хвалынцев.
- Да так, разное… То есть, конечно, ничего дурного или предосудительного, - поспешил заметить Свитка, - но собственно и о ее жизни, быте, привычках, симпатиях и антипатиях…
- Ого! даже и о симпатиях с антипатиями! - недоверчиво улыбнулся Константин. - Это заставляет предполагать очень короткое, хорошее знакомство.
- Да что ж, мудреного нет! - стал оправдываться Свитка. - У нас же, говорю вам, есть общие короткие знакомые, а Варшава относительно подноготной своего ближнего - город совсем провинциальный и благодушный.