Подобный-то нехитрый жарт в стародавнем вкусе, к общему удовольствию состольников, сопровождал у ксендза Игнацего каждую перемену блюд и напитков. Он уже начал было приговариваться к тому, как после обеда станет почтенное панство подпивать "тэго-овэго, по трошку вшисткего, запалим фаечки и бендзем гадаць баечки", а пан Копец уже задекламировал:
Еще польска не сгиняна,
Кеды мы жиемы,
Еще вудка не сплесняла,
Кеды мы пиемы,
как вдруг, где-то вдалеке раздался выстрел.
- Чу!.. Что такое? что это, Панове? - сторожко подняв палец, в некотором смущении заговорил граф Маржецкий, обводя собеседников пытливыми и встревоженными глазами.
- Выстрел, - ответил ему Бейгуш, который во весь обед не проронил еще ни одного слова.
- Как выстрел!?.. Зачем выстрел?.. Кто смеет стрелять без спросу?
- А хотя бы москали, почем знать?
- О, полноте, что это вы говорите!..
Однако беспокойство сильно-таки заиграло в подвижном лице графа. Он не умел скрывать своих ощущений.
- Не пугайтесь, надо узнать наперед, - холодно успокоил его Бейгуш.
- С чего это вы взяли, что я пугаюсь, черт возьми!? "Пугаюсь" это мне нравится! - бормотал граф, силясь придать себе небрежную улыбку.
Раздался еще один выстрел… другой, третий… еще и еще.
- Милейший майор… Бога ради, что ж это такое однако?
- Перестрелка, ваше превосходительство; разве вы не слышите? - иронически усмехнулся Бейгуш.
- Перестрелка?!.. Зачем? где перестрелка?..
- Судя по звуку, у нас в тылу. Барабанщик!.. Тревогу! - крикнул Бейгуш, вставая из-за стола. - Гей! Коня мне!.. Живее!..
- До брони, панове! до брони! - понеслись по лагерю крики урядников, мешаясь со звуком трубы и рокотом барабана. Вмиг поднялась величайшая сумятица, беготня и бестолочь.
- Гей, живее запрягать экипаж! - крикнул гайдукам своим граф Сченсный.
- Не экипаж запрягать, а седлать коня, ваше превосходительство! - выразительно поправил его Бейгуш, уже занося ногу в стремя.
- Я не для себя… я для графини, - пробормотал покрасневший довудца, которого как школьника поймали на затаенной мысли.
- Графине ехать в ту сторону нельзя: дорога отрезана. Разве вы не слышите, откуда приближаются выстрелы?
- Но… в таком случае, можно в другую сторону?
- Я никуда не поеду, я остаюсь здесь! - решительно объявила Цезарина, с сияющим лицом и пылающим взором, натягивая на руку перчатку.
Вдруг прискакал улан из цепи, вопя что есть мочи: "москале! москале, панове!.. Москале!"
- Я поеду разузнать в чем дело, - сказал Бейгуш Маржецкому, но тот стремительно вдруг кинулся к нему и схватил коня его за повод.
- Не уезжайте, Бога ради! - растерянно бормотал он. - Не уезжайте!.. С кем же я… с кем же войско останется?!
- Войско остается с вами: вы его начальник…
- Нет, Бога ради… Примите уж вы сами начальство… хоть на первое время… Видите, какая каша идет… Надо устроить их… надо вести… Ведите, майор… умоляю вас, ведите! Не стесняйтесь мною… я после, после уж… я потом… Ах, да ведите же, Бога ради!
- Хорошо. Только пустите прежде повод моего коня! - нетерпеливо и досадливо откликнулся Бейгуш и, дав шпоры лошади, поскакал к переполошенному отряду. Там все еще шла сумятица. Лишь немногие из офицеров находились на своих местах, между солдатами, устраивая их во взводы; большинство же кинулось к своим повозкам и лошадям, думая более о том, как бы удрать, нежели о том, чтобы сражаться. Урядники были значительно лучше этих офицеров: они ругались, кричали, дрались кулаками, фухтелями, саблями, но все ж таки старались восстановить хоть какой-нибудь порядок. Пан Копец оказался однако исправнее тиральеров и косиньеров. Несколько лишних стаканов, выпитых за обедом, немного придали ему храбрости и самоуверенной продерзости. Работая, что называется, всеми легкими и нелегкими, он довольно живо успел выстроить свои "несмерцельные шквадроны", пред фронтом которых красовался уже на лихом коне пан хоронжий, с развернутым знаменем Цезарины. Она же, смеясь, как шальной ребенок, легким ударом хлыста подбодрила своего сиятельного кузена, чтобы тот проворнее карабкался на лошадь, и рядом с ним загарцевала сдержанным троттом, подъезжая на своем Баязете к кавалерийскому фронту.
- Иль со щитом, иль на щите! Не правда ли? - бросила она мимолетное слово, проезжая мимо красавца Жозефа.
Тот молча кивнул ей головою.
- Э, я вижу, один только Бейгуш молодец между вами, - засмеялась графиня, - с ним весело и любо! Ей-Богу!.. Посмотрите, как он живо устроил и косиньеров, и стрелков, а вы-то!..
Эти слова заставили Жозефа встрепенуться и построже заглянуть в свою помутившуюся душу. Меж тем все уже было готово, и Бейгуш, не адресуясь более ни с чем к графу Маржецкому, как полный и самостоятельный начальник, сам двинул отряд на позицию.
Выстрелы слышались все ближе и ближе, огонь становился сильнее и чаще, - но с кем же это там дерутся москали? Что за отряд и кто его довудца?
IX. Мы и Они
Пока Хвалынцев оправлялся от раны, нанесенной ему кинжалом пана Тршидесентего, восстание, подобно костру, сложенному из сухих поленьев и хворосту, успело с треском и дымом ярко распылаться по целому краю. В Варшаве со дня на день ожидали всеобщего взрыва; поляки сами неоднократно уже назначали день и час, обещали поголовную резню с 22-го на 23-е марта, а после Пасхи зловещие слухи и физиономии еще более стали гулять по Варшаве; потом подобные же посулы были на 3-е мая - исторический день "заложения крулевства", то есть основания польского государства и день знаменитой конституции Чарторыйского, - словом, обещания, угрозы и застращивания повторялись почти периодически; но грозные пушки Александровской цитадели, могущие чрез три часа обратить Варшаву в груду развалин, глядели спокойно и строго из своих амбразур, и Варшава, volens-nolens, ограничивалась одним глухим волнением. Теперь уже было не то, что в период демонстраций 1861-62 года: теперь, в случае открытого нападения вооруженных масс городских обывателей, едва ли кому из русских властей пришло бы в голову шутить и деликатничать. Ржонд народовый, хотя и собирался бомбардировать цитадель конгревовыми ракетами, однако в то же время очень хорошо знал и свойство пушек этой цитадели, а потому решился щадить Варшаву, полагаясь на своевременность европейского вооруженного вмешательства. Ржонду хотелось сохранить в целости столицу Польши для будущей Ржечи Посполитой.