- О, тогда бы это была "адская колонна"! - восторженно заметил адъютант-мальчик. - А хорошо бы, в самом деле, назвать эскадрон "адской колонной", или "красными чертями"… а?.. "Красные черти" - ей-Богу не дурно! В одном названии уже какая сила и выразительность!
- Нет, "эскадрон бессмертных" или "легион смерти" гораздо поэтичнее: оно и мрачнее, и грознее, и внушительнее! - возражал статный поклонник Цезарины.
- Хорошо, - охотно согласился адъютантик, - но тогда отчего же бы не сделать так: одну часть назвать "эскадроном бессмертных", другую "легионом смерти", третью "адской колонной", а четвертую "красными чертями"; разве у нас не хватит людей на все четыре части?
- Пан ма рацие, - заметил граф Сченсный, сделав адъютанту благосклонное движение рукою. - Ваша идея мне нравится! Пожалуйста, заготовьте приказ об этом и, поскорее, на завтра же!
Адъютант поднялся с места и слегка щелкнул шпорами, явно желая сделать поклон совсем "по-военному".
- Но… вот что, - в покровительственно-начальственном тоне отнесся к нему через плечо граф Маржецкий, - скажите, мой милый, отчего я на вас не вижу аксельбантов?.. Вы, кажется, адъютант, а аксельбанты, сколько мне известно, есть необходимая принадлежность адъютантской формы.
- Мне бы и самому очень хотелось, - с легкой застенчивостью залепетал вспыхнувший юноша, - но… я не смел… я не знал, можно ли это…
- Не можно, мой милый, а должно! И вообще, прошу вас всех, господа, строжайше соблюдать принятую форму, потому что… это вообще очень важно… Не забывайте, что мы будем "партизаны регулярные", это не то что всякий сброд… А вы, мой милый помощник и интендант, - обратился граф к пану Копцу, - пожалуйста распорядитесь, чтобы мой фактор Шмуль завтра же съездил в Августов, и - как знает, как хочет, но чтобы непременно привез две пары аксельбантов… Я желаю, чтобы мой штаб вообще носил аксельбанты. О, красивый мундир… это вообще очень, очень много значит и многое придает человеку!.. Не так ли, графиня? Вы, как женщина, конечно, вполне понимаете это?
- Мундир хорош на параде, а мы готовимся к бою, - мягко заметила Цезарина.
- О, конечно так! Но неужели вы думаете, что ваш старый поклонник решился бы уйти из родового замка графов Маржецких, не сделав парада в честь такой прелестной хозяйки и такой патриотки?! Вы будете царицей нашего военного торжества, и я сам проведу пред вами мои войска церемониальным маршем, сам буду парадировать во главе и отсалютую вам моей дедовской саблей… И тем более, что как генерал целого военного отдела, я даже обязан - понимаете ли - обязан, по долгу службы, сделать смотр всем моим силам, прежде чем поведу их против неприятеля… Мы должны взаимно познакомиться, они должны узнать и полюбить своего начальника. Не так ли, господа?
Генеральский штаб вполне согласился с мнением своего принципала, потому что, более или менее, каждому улыбалась приятная идея попарадировать красиво на конях пред графиней и соседними паннами, которые, под предлогом воскресной "мши" в костеле, непременно съедутся посмотреть на "волков народовых".
- Но жаль, что музыки не будет! Парад хорош при звуках воинственной музыки, - опять решился вставить свое скромное слово пан поручик из бедных шляхтичей.
- Успокойтесь, милейший! Ваш генерал уже все предусмотрел и обо всем позаботился! - с благосклонной улыбкой через плечо заметил граф своему поручику. - Мой Шмуль сообщил как-то, что здесь по Августовскому повету, шатаются какие-то чехи-трубадуры, семь человек, просто себе странствующие музыканты, и я приказал ему порядить их за хорошую плату в мой корпус… Надо только придумать этим чехам соответственную форму… Я займусь этим вопросом. Мне иногда, после хорошего обеда, за доброй сигарой, за рюмкой ликера приходят хорошие идеи… будьте спокойны, я непременно займусь этим вопросом, и наверное изобрету и придумаю.
Цезарина приладила наконец красный плюмаж, прикрепила кокарду и, любуясь на свою работу, подала конфедератку статному красавцу.
- Жозеф, наденьте на себя, примерьте, - сказала она. - Я хочу посмотреть, как к вам идет.
Молодой человек исполнил ее просьбу и стал пред ней в непринужденной, но красивой позе, искоса поглядывая на свое изображение в зеркале. Самодовольная улыбка невольно скользила слегка по его губам: он чувствовал, что красивая шапка необыкновенно идет к нему, что он очень хорош, что на него невольно любуются все и прежде всех и более всех любуется она, его королева. Но почувствовав, что нельзя же долго и без нужды оставаться в шапке, он, не без внутреннего сожаления, снял, наконец, свою конфедератку и благодарно поцеловал руку Цезарины.
- Ну-с, милостивый государь, а вы как же? - шутливо и ласково обратился к нему Маржецкий, - так-таки и не желаете у меня командовать эскадроном?
- Оставьте меня, генерал, при моей скромной роли, - вежливо уклонился молодой красавец; - все равно я, по обязанности, буду впереди всех: я понесу знамя, которое дарит нам графиня, и этой завидной доли мне бы никому не хотелось уступить.
- В таком случае, я ничего не имею против, оставайтесь нашим "хорунжим" и… я уверен, что знамя графини поведет нас к победам… Оно будет вдохновлять нас воспоминанием о лучшей женщине, какую я только знаю на свете, а этого одного уже достаточно, чтобы разбить хоть сорок, хоть пятьдесят тысяч дрянных москалей. Не так ли, господа? вы согласны?
Лица штаба щелканьем шпор и легкими кивками изъявили и на сей раз полное свое согласие с принципалом.
- Трем-брем! Плюск! и готово! - выпалил вдруг пан Копец, одной рукой расправляя усы, а другой описав разящее движение по воздуху.
- Браво, мой интендант, мой кавалерист! браво! - слегка похлопал его по колену Маржецкий. - Что мне в вас необыкновенно нравится, так это ваша прямая старопольская удаль.
- Всегда был, есть и останусь кавалеристом! - снова выпалил экс-улан, с немалым самохвальством, которое в нем однако все признавали за откровенную прямоту и простоту натуры, свойственную старому рубаке.
- Разделяю вашу страсть к кавалерии, - благосклонно похвалил его граф Сченсный! - Поляк по натуре своей рыцарь, человек благорожденный, и потому он кавалерист… Я понимаю, что у нас никто из порядочных людей не хочет идти в пехоту: пехота это войско рабов, войско немцев и москалей, а нам, полякам, нам прирожденно чувство шляхетности, и потому каждый из нас стремится быть кавалеристом. Не так ли?
- А я слыхал, - начал вдруг адъютантик, очевидно стараясь опять навести разговор на любимую свою тему, - я слыхал, что в корпусе Чаховского все лица штаба носят очень красивые мундиры, аксельбанты, плюмажи и кроме того красные панталоны, как у французов.
- Красные панталоны? В самом деле? - осведомился граф. - А это действительно должно быть очень красиво… И притом красный цвет - традиционный цвет демократизма и революции, цвет либеральной Франции… Parbleu! мне это нравится… в этом есть идея… хорошая демократическая идея!.. Как вы думаете об этом, мой милый интендант? Не послать ли нам заодно Шмуля, чтоб он купил в Августове и красного сукна для меня и для штаба? Распорядитесь-ка об этом завтра же. А вы, господин адъютант, составьте приказ, что для лиц отрядного штаба, в дополнение установленной формы, учреждаются красные панталоны; и хорошо бы было, если бы вы постарались при этом как-нибудь, отчасти, провести идею… идею - вы понимаете?
- Будет исполнено! - с сияющим лицом поспешил заверить Поль Секерко, вне себя от радости, что отныне будет щеголять в красных панталонах.
В эту самую минуту вошел ливрейный гайдук и доложил, что приехали двое каких-то господ, которые спрашивают ясневельможнего пана грабего.
- Меня? - нахмурив бровь, повернулся к нему Маржецкий. - И сколько раз еще повторять мне вам, чтобы не смели величать меня ясневельможным графом?.. На свете много графов есть, а генерал августовского военного отдела только один… Я - генерал, и не сметь меня величать иначе!.. Кто такие?
- Не знаю… Один цивильный, а другой войсковый.
- Войсковый?.. Польского войска?
- Н-нет… Сдается так, будто бы москаль.
- Москаль? - невольно вырвалось у присутствующих, и все в тревожном недоумении переглянулись друг с другом.
- Господа, что ж это значит? - пробормотал Маржецкий, не умея скрыть внутреннего беспокойства.
- Э, чего там, что еще значит! - похрабрился экс-улан, - просто, плюск! и баста!
- Тс… постойте, не кричите так! - досадливо остановил его за руку граф Сченсный и поспешно обратился к остальным мужчинам. - Господа, вы в шпорах и при саблях… Бога ради, снимите ваши сабли, спрячьте их… да и сами-то лучше уходите, скройтесь на время…
- От-то еще! Чего бояться?! - похрабрился Копец, однако уже не совсем-то уверенным тоном.
- Позвольте, - нетерпеливо перебил его Маржецкий. - Надеюсь, господа, вы понимаете, конечно, что не трусость говорит моими устами, но благоразумие… спасительное благоразумие… - торопливо заговорил он, перебегая взором с одного на другого.
- Погодите, - спокойно перебила графиня. - Ты видел их? - обратилась она к лакею. - Сколько их? Только двое или есть еще с ними какие-нибудь солдаты, жандармы, казаки там, что ли?
- Э, нет! только двое, дали Буг, как есть двое, и никого больше нету, - заверил гайдук. - Я видел, как они еще по аллее подъезжали: только двое и было.
- В таком случае, господа, позвольте мне, как хозяйке, принять их; а вы все, не исключая даже и вас, мой милый граф, удалитесь на время… Вы выйдете потом, когда я разъясню в чем дело… Вас позовут тогда.