- Петрик, - воскликнула она. Отчаяние было в ее голосе. - Петрик!.. да ведь это!..
И опять сдержалась. Она остановилась в углу спальни у большого зеркального шкафа.
С ее уст чуть не сорвалось имя - Ермократ! Но слишком казалось невозможным.
Если это он, значит, он до нее добирается. И доберется, и будет душить обезьяньими руками с широко отставленным большим пальцем, а потом распилит ее тело на куски и разбросает по полям.
- Да ты, Солнышко, не пугайся. Его теперь поймают. А не поймают - сам уйдет от греха подальше.
- Уйдет… Да, хорошо, если так!.. Но как страшно все это, Петрик!..
Она не спала ночью. И Петрик, несмотря на усталость, плохо спавший, часто просыпался. При свете лампадки видел, что она не спит и плачет.
- Что ты, Солнышко?
- Ничего, родненький, так… страшно стало… За тебя страшно… За Настеньку…
Какие люди тут ходят… И так близко.
- Сюда не придут.
За окном ровный лил дождь. Шумела вода по крыше. Громы ушли далеко. Зарницы не мерцали за портьерами.
- Это здешние грозы тебя раздражают.
- Да, может быть… Спи, мой ясный. Ты же устал. Обо мне не думай.
Он закрывал глаза и думал о ней. "Как ей одиноко и скучно, должно быть".
За ужином она рассказывала о посещении Старого Ржонда и приглашении к Замятиным.
"Она жидовка… и там игра будет", - думал Петрик. - "но для нее это развлечение. Не может она жить, как я, одними казарменными интересами. Там она поиграет на рояли. Может быть, и ценители найдутся".
Он открыл глаза. Она лежала на спине. Свет лампадки отражался искорками в ее широко раскрытых глазах. В них были слезы.
- Ты все не спишь? Спи, пожалуйста, - сказал он.
- Я сейчас засну.
- Знаешь, что я надумал. И правда: поедем к Замятиным девятнадцатого. Все людей повидаем.
- Там, Петрик, азартные игры. И нельзя там не играть… Они обижаются.
Петрик долго не отвечал. Какая-то, должно быть, дерзкая мысль пришла ему в голову. Он сел на постели.
- Ну, что же, Солнышко, - сказал он. - У меня есть отложенные на приданное Настеньки деньги… Там две тысячи… Игранем. С волками жить по-волчьи выть. С игроками надо играть… Ну, а если - с подлецами?
- Мы, Петрик, к подлецам не пойдем. Не думай об этом. Делай, как знаешь. Я вовсе уже не так этого хочу. Мне только не понравилось, как Старый Ржонд говорил о белой вороне… А потом эта история… Я боюсь… Друзей-то у нас так не будет, если тебя за гордого будут считать.
- Черного кобеля, Солнышко, не отмоешь добела… Да я решил… Меня это самого забавит. Офицер - кавалером при жидовке… Ну и сыграю… Я покажу им, как надо играть!
И злоба загорелась в его серых глазах.
- Спи… Не думай… Полно!.. Теперь ты не спишь. А уже светать начинает.
И точно: сквозь щели портьер серый свет входил в спальню. Дождь перестал и только еще из труб лилась на двор вода. Река Плюнь-хэ ревела грозным потоком.
Валентина Петровна закрыла глаза и заснула крепким сном переволновавшегося человека.
ХХIV
Валентина Петровна совсем не знала, что ей надеть к Замятиным. Все было здесь так необычно. И не по-петербургски, и не так, как бывало у ее отца в Захолустном Штабе. Обед - и после вечер… А если будут танцы?.. Здесь все возможно. Надеть платье из маркизеты?.. Не будет ли слишком просто? Инженерные дамы так наряжаются! Им китайцы-портные шьют платья по парижским моделям. Решила надеть то, что так нравилось Петрику: из белого креп-де-шина в сборках и с пунцовым бантом. Пыльник у ней был широкий из легкой кремовой чесучи… Таня его называла - "еропланом". Ехать придется и лошадьми, и по железной дороге. Для них остановят курьерский на станции Ляохедзы. На голову она наденет шляпу-будку (сароttе), покроет ее вуалью и подвяжет под шеей, как надевала для автомобиля… Оставался вопрос о башмаках. Их у нее была масса. Хорошая обувь была ее слабость… Ну, и то сказать - ножка того стоила! Их "бойка" китаец спрашивал Чао-ли, не держала ли госпожа раньше сапожного магазина. Дикарь!.. Не видал петербургской барыни!..
После долгого раздумья и колебаний над целой выставкой башмаков - остановилась все таки на простых, белых, полотняных. Очень хороша была в них ее ножка. И - стиль прежде всего! Притом: - лето и жара. Пусть другие носят, что им угодно…
Хоть красные или бронзовые.
Очень она была моложава и хороша в этом костюме. Скромно, просто, а оцените-ка: чего стоит эта простота! Петрик вырядился в сюртук с эполетами. Было это немного провинциально и слишком по-армейски, но Валентина Петровна не спорила. Здесь это было "так принято". И Петрик в длинном сюртуке в талию был очень хорош. Жаль только, что подкладка у сюртука была черная, а не белая.
Валентина Петровна даже радовалась своему "выходу в свет". Это вносило разнообразие в постовую жизнь. Смущал Петрик. Он все хмурил пушистые брови, и затаенная злоба вспыхивала в его глазах.
В городе их ожидал - какая любезность! - экипаж Замятина. Коляска была запряжена парой у дышла широких крупных томских лошадей. Кучер был в синей безрукавке и розовой рубахе с белыми ластовицами, в круглой, низкой ямщицкой фетровой шляпе с павлиньими перьями. Это было грубо, безвкусно и не стильно.
- Верно, ее затея, - брезгливо садясь в коляску, сказал Петрик. - Ей бы жидовскую балагулу подать, ту сумела бы обрядить.
Замятин, коренной русак, - он сам был курянин - Курской губернии, - в доме держал русский тон. Ничего китайского или японского. Ничего из Шанхая или Нагасак. Никаких шелков, вышивок, лака, слоновой кости или клуазонне. Все из Петербурга и Москвы. Прислуга тоже у него была русская.
Ранцевых встретил лакей из запасных заамурцев в чистой белой рубахе, подпоясанной зеленой шелковой ширинкой - по-московски, как у Тестова в трактире ходят половые, и горничная в кружевной наколке и белом переднике с фестонами на черном коротком платье, - субретка из оперетки. От лакея пахло грушевой помадой, от горничной - луком и дешевыми духами.
В гостиной, где их встречали хозяева, Валентине Петровне бросились в глаза безвкусица и смешение стилей. Фальшивые Обюссоны лежали на полу, по стенам были развешаны поддельные гобелены. Между ними в широких золотых лепных рамах висели пейзажи: зеленые парки с прудами, поросшими ряской, с отразившимися в них белыми березками "под Волкова" и дворики с лучом солнечного света на гнилых досках забора "под Левитана". Над диваном в черной раме висела хорошая копия Поленовской "Христос и грешница".
Старый Ржонд, перехвативший Ранцевых до хозяев, - он хотел "шаперонировать" им - шепнул Петрику:
- Не сочти, миленький, сию картину за веревку в доме повешенного.
Замятин, среднего роста, плотный человек, в русой мягкой бородке, сероглазый, веснушчатый в пикейном белом жилете и кителе чортовой кожи нараспашку, шаркающей походкой подкатил к Валентине Петровне.
- Как я рад вас видеть у себя, дорогая, - фамильярно обратился он к ней. - Матильда! - Валентина Петровна!
Матильда Германовна, разговаривавшая с генералом Заборовым, спокойно и величественно подошла к Ранцевым. Ей было под сорок. Она была красива той тяжелой, властной красотой, какой бывают красивы еврейки. Большие, миндалевидные, черные, томные глаза в глубоких синих обводах, с длинными в полмизинца, загнутыми густыми ресницами горели. Размах тонких бровей был правилен. Тяжелые, жирные, не очень опрятные волосы были убраны в модную прическу. Высокая, крупная, в меру полная, с открытой грудью, в ожерельи, она сразу обращала на себя внимание. Лицо было подкрашено. Румяные губы алчно улыбались. Тонкий нос с шевелящимися ноздрями выдавал ее восточное происхождение. На ее лице играла торжествующая, хищная улыбка. Она смотрела на Петрика, как богиня на жертву.
- Такая должна была быть Саломея, - шепнул Старый Ржонд Петрику и повел его навстречу Матильде Германовне.
- Вот вам, Матильда Германовна, и наш казарменный отшельник, - сказал он громко.
- Мы знакомы с мосье Ранцевым. Я его в церквэ видала на свадьбе, - жестко сказала хозяйка.
Гостиная была полна гостей. Но дам было мало, как и везде на Дальнем Востоке.
Была толстая, осанистая, в каком-то пестром платье - вероятно модели Харбинского портного-китайца - жена генерала Заборова, "обожавшая" карты и лото, и еще - очень тонкая, чернявая, совсем оса на задних лапках, жена одного инженера - и докторша Березова. Остальные, а было еще человек пятнадцать, были мужчины. Хозяева никого не представляли Ранцевым.
Петрик в толпе гостей узнал адютанта Ананьева, отрядного доктора Березова в черной прямой "ассирийской" бороде, следователя барона Ризена, проезжего - про него много говорили "на линии" - ученого батюшку в чесучовой рясе с большим академическим крестом, подрядчика Барышева в русской поддевке до колен и в высоких сапогах.
Остальные были инженеры. Одни были в форменных кителях с инженерными петлицами с топором и якорем, другие в легких летних штатских костюмах. Преобладал белый цвет, не шедший к тяжелой и аляповато убранной гостиной.
Отвыкшие от большого общества Ранцевы растерялись немного.
Матильда Германовна овладела Валентиной Петровной и повела ее к дивану, где молодой человек в пенснэ что-то с жаром рассказывал осе на задних лапках и двум пожилым инженерам.
Молодого человека представили Валентине Петровне.
- Имел удовольствие с супругом вашим осматривать Шадринскую заимку сейчас после преступления… Следствие в моих руках. И я все раскопал. Удивительное необычайное преступление… И уже все раскрыто. Вот я о нем и рассказываю.
- Ах, очень, очень интересно! - пожимаясь узкими плечами, жеманно сказала "оса на задних лапках". - Садитесь, душечка. Барон нам снова расскажет начало.