XVII
Спал или не спал он, добравшись домой? До головокружения живы и беспокойны были сновидения. Казалось, что он все еще в гостях: люди двигались, перетасовывались, проходили перед ним как в пантомиме, и он сам во всем участвовал и чувствовал, что все выходит хорошо и ловко, хотя и беспокоит что-то, спутывает все. Турбин старался вспомнить, что же это мешает, и никак не мог, и мучился, осаждаемый сновидениями. Истомленный до последней степени, он наконец открыл глаза. Дневной свет сразу отрезвил его, - стыд, жгучий стыд до слез, до физической боли пронзил его душу. Он стиснул зубы, крепко прижал голову к подушке.
Вдруг он вскочил. Он решился переломить себя, задавить все эти воспоминания. Он поспешно одевался, убирал комнату. В ногах была слабость, но голова не болела. Он старался делать все как можно правильнее и серьезнее. И в то же время беспокойно выискивал оправдания себе…
Отворилась дверь.
- Самовар-то ставить, что ль? - спросил Павел.
- А почему же не ставить? - хрипло крикнул Турбин.
- Да то-то, мол, надо ли?
Турбин отвернулся и еще крепче стиснул зубы. Павел помолчал, потом вдруг лукаво заглянул Турбину в глаза и, с просиявшим лицом, быстрым шепотом спросил:
- Ай слетать к Ивану Филимонычу?
- Это зачем?
- За похмелочкой? А?
- Убирайся ты от меня к шуту со своими бессмысленными глупостями! - закричал Турбин, багровея от злобы.
После чая он лежал на кровати и с глухой яростью придумывал самые оскорбительные фразы, которые, вероятно, посыпались по его адресу, как только он вышел, в доме Линтварева. А на селе! С какими глазами показаться теперь на село?
Однако он заставил себя одеться и пошел к дьячку обедать. "Знают или нет?" - думал он, боязливо глядя на заводскую сторону.
Около лавки он постарался идти как можно медленнее.
- С праздником, Иван Филимоныч! - сказал он, увидя лавочника, стоявшего около саней с ящиком водки.
Лавочник считал бутылки, передавая их в лавку мальчику, и ответил учтиво и поспешно:
- И вас также! Милости просим.
- Постараюсь.
- Николай Нилыч теперь загордел, - вдруг раздался голос лавочницы с крыльца.
Она смотрела на Турбина насмешливо-пристально. Лавочник вдруг обернулся к ней с строгим взглядом, и по одному этому взгляду Турбин понял, что все известно, все… и с замирающим сердцем поспешил скрыться в избе дьячка.
Обед прошел спокойно. Но, когда Турбин уже поднялся из-за стола, дьячок, глядя в сторону, сказал так, словно продолжал давно начатый разговор:
- И совсем не стоило туда ходить. И батюшка то же говорит, и Иван Филимоныч.
Турбина словно ударили по голове.
- Куда это? - через силу спросил он.
- Если, гырт, - продолжал дьячок уныло-невозмутимым тоном, - если, гырт, съесть-спить, так и у меня был бы сыт, не попрекнул бы куском… Да и правда: не нам с вами бывать у таких персон!
- Ну, да я… я, отец Алексей, кажется, сам не маленький…
Дьячок только вздохнул. Дрожащими руками Турбин нашел скобку и хлопнул дверью.
- И прекрасно! И прекрасно! - с злобной радостью похохатывал он, почти бегом взбираясь на гору.
XVIII
- Дома? - раздался в передней голос Слепушкина, как только Турбин вошел к себе и, скинув пальто, упал на постель.
Павел отвечал что-то торопливым шепотом.
- Ну, ну, не надо; не буди… бог с ним.
Дверь хлопнула, все стихло. Турбин лежал без движения…
- Поздравляю! - раздался вдруг крик Кондрата Семеныча, со смехом ввалившегося в комнату. - Ты, говорят, черт знает каких штук там натворил? Какой это ты танец своего изобретения плясал?
- Оставьте, пожалуйста, меня в покое! - тихо ответил Турбин.
- Да нет, как же, брат, ты, говорят, вдребезги насадился?
Ухмыляясь, Кондрат Семеныч присел на кровать и продолжал уже с искренним участием, обращаясь к Турбину, как к заведомому пьянице:
- Гм, пожалуй, правда, свинство! Ты бы хоть на первый-то раз поддержался немного… Надо сходить извиниться. Еще, пожалуй, с места попрут…
А через полчаса на столе стояла бутылка водки. Турбин, уже захмелевший, облокотившись на стол и положив голову на руки, сидел молча.
- Черт знает что! - говорил Кондрат Семеныч, - говорят, тебя за крыльцо выкинули?
- Кто это?
- Что?
- Говорит-то?
- Слепушкин.
Турбин злорадно захохотал.
А Кондрат Семеныч с серьезным лицом грустно продолжал:
- Он, брат, Линтварев-то этот, глумился над тобой. Оплевать, воспользоваться твоей необразованностью! Подло, брат! Мне тебя от души жаль.
Турбин вдруг сморщился, захлюпал, хотел что-то сказать, но захлебнулся слезами и только зубами скрипнул.
- Ну, вот, опять готов! - сказал Кондрат Семеныч с сожалением. - Тебе, брат, стоит бросить пить.
- Да не пьян я! - закричал Турбин бешено, с красными, полными слез глазами, и треснул кулаком по столу.
XIX
- Э-эй, держись! - крикнул Васька, когда рыженькая троечка что есть духу разнеслась в темноте под гору и толпа ребят и девок, как стадо овец, шарахнулась в сторону.
Взрыв хохота и криков на время покрыл звон колокольчиков… Мелькнули огни кабака… Турбина охватило отчаянное чувство смелости и веселья.
- Делай! - крикнул он Ваське.
Сани налетели на водовозку, сбили ее в сторону. Около завода какая-то фигура вынырнула из темноты и упала на ноги Турбина.
- Митька? Ты? - крикнул Кондрат Семеныч.
- Ребята гнались, - молчи!
И на повороте в село фигура выпрыгнула из саней и опять скрылась в темноте.
В избах светились огни, чернели кучки народа на улице, шум и гам покрывали горластые песни, толкотня, пляска, гармоники. Стоном стояла и разливалась протяжная "страдательная", ее заглушал азартный трепак, топот ног и взвизгивания…
Сперва попали в какую-то избу, битком набитую народом. С непривычки Турбину показалось даже страшно в ней: так было жарко, низко и людно… Шла игра в "короли". Неиграющие, ложась друг другу на плечи и почти доставая головами до потолка, покрытого от черной топки словно черным густым лаком, теснились к столу.
За столом сидели ребята в расстегнутых полушубках и чистых рубахах, девки в красных ситцах, сильно пахнущих краскою. У всех были сжаты корабликом карты в руках и напряженно веселы лица. Ребятишки шмыгали по ногам, лезли из сенец в избу. "Выстудили избу, окаянные!" - кричала на них хозяйка и громко спрашивала Кондрата Семеныча:
- А это чей же будет?
- Свой, тетка! - ответил Турбин с хохотом и, севши на лавку, не удержался, завалился за сидящих и задрал ноги.
А через минуту он был опять в санях. Кондрат Семеныч втащил в них какую-то хохочущую солдатку и, стоя, крикнул Ваське:
- К печнику!
- Попала шлея под хвост! - подхватил Турбин.