Декабрь семьдесят седьмого и январь семьдесят восьмого года следователи посвятили, в основном, "разоблачению клеветнического характера документов", под которыми стояла моя подпись, - таковых было около ста. В них упоминались имена узников Сиона, многих отказников, говорилось о борьбе властей с еврейской культурой и языком иврит. Кроме того, в деле фигурировало два десятка материалов Хельсинкской группы, где речь шла о других нарушениях прав человека в СССР. Позднее, готовясь к суду и читая материалы дела, я узнал, что еще в начале следствия КГБ разослал во все концы страны - в ОВИРы, суды, психбольницы, разные государственные и общественные организации, начальству тюрем и лагерей - запросы с примерно таким текстом: 'В следственном отделе КГБ СССР рассматривается дело изменника Родины А.Щаранского, который в течение длительного времени оказывал помощь иностранным государствам в проведении враждебной деятельности против СССР, готовил и распространял за рубежом клеветнические документы, грубо искажал советскую действительность. В них, в частности, упоминается гражданин N, которому якобы необоснованно отказано в выезде из СССР (или: который якобы необоснованно осужден, помещен в психиатрическую больницу - и тому подобное). Просим сообщить подлинные факты".
В некоторых случаях добавлялось: "Просим проверить, упоминаются ли в деле гражданина N Щаранский и его сообщники: американские шпионы Прессел, Френдли, Тот, Оснос, Крымски, а также Лунц, Лернер, Бейлина, Рубин, Нудель, Слепак..."
Когда я читал все это в мае семьдесят восьмого года, то спросил Илюхина: законно ли то, что еще до суда меня называют изменником? Он откровенно ответил:
- Да, пожалуй, с юридической точки зрения допущена неточность, но вы ведь понимаете, что на конечный результат повлияет не терминология...
Он был прав: результат был известен заранее. Суды присылали выписки из уголовных дел, ОВИРы - из выездных, психбольницы - копии эпикризов... Сейчас мне Солонченко подолгу, часами, торжественно зачитывал все эти материалы, каждый раз в конце добавляя:
- Как видите, и здесь вы клеветали.
По поводу, к примеру, необоснованных отказов, которые мы перечисляли в наших обзорах "Выезд евреев из СССР и эмиграционная политика Советского Союза", ОВИРы отвечали стандартно: "В выезде временно отказано, так как это противоречит интересам государства" или "... так как нет факта воссоединения семьи". Интересно, что последний аргумент был приведен по поводу Иды Нудель и в доказательство московский ОВИР прислал ее анкету от семьдесят первого или семьдесят второго года.
- Но ведь с тех пор в Израиль уехала ее сестра с семьей, единственная близкая родственница, и Нудель после этого уже несколько раз переподавала! - возразил я.
- Мы доверяем официальным документам, а не вашим голословным утверждениям, - заявили Солонченко и Илюхин.
Вскоре выяснилось, что и у меня нет родственников в Израиле.
- А как же моя жена, о моем скорейшем воссоединении с которой так трогательно пеклось следствие в первые месяцы допросов?
- Что еще за жена?! - возопили оба в один голос и дальше продолжали уже по очереди.
- Нет у вас никакой жены! - воскликнул Илюхин.
- До вашей так называемой жены мы еще дойдем. Кем бы она себя ни объявляла, даже вызов выслать вам не захотела! - добавил Солонченко.
В том, что КГБ со временем сменит в отношении Авитали милость на гнев, я не сомневался и был даже рад, услышав такую резкую и злобную реакцию: видно, Наташа крепко их допекла! Но что значит - не послала вызова? В конце семьдесят четвертого года я получил его, собрал все необходимые документы - вместо старых, поданных еще до встречи с ней, - и отослал их в ОВИР, а вскоре мне пришло уведомление о том, что они получены! Потом последовал отказ, и не один, - так где же все эти бумаги?
- Раз их в деле нет, значит, и не было! - философски резюмировал следователь.
А через некоторое время мне зачитали справку из московской синагоги о том, что наш брак недействителен, и предъявили ксерокопию какого-то интервью Авитали из канадского журнала, такую "слепую", что можно было разобрать лишь одну фразу: "Провести хупу в московской синагоге нам не удалось".
- Видите, даже ваша так называемая жена подтверждает в западной прессе, что хупы у вас не было. Не было у вас ни гражданского брака, ни религиозного - все это ложь и провокация.
Я внимательно всматривался в стертый оттиск интервью, текст которого был обрамлен какими-то фотографиями - должно быть, Наташи, пытался рассмотреть ее лицо... Рука невольно потянулась к карману, где хранилась фотография жены. Нет, эти вопросы я с КГБ обсуждать не стану, не дождутся.
Немало времени уделял Солонченко моему участию в демонстрациях, послуживших поводом для ареста Марка Нашпица и Бориса Цитленка, осужденных на пять лет ссылки, вспомнил о деле Натана Малкина, получившего три года за отказ служить в армии, и наших "клеветнических" заявлениях по этому поводу, а однажды посвятил целый день моим связям с евреями села Ильинка. Это история со счастливым концом, и потому я всегда рассказываю ее с удовольствием.
Как-то весной семьдесят шестого года, в субботу, я встретил возле московской синагоги странного старика. Сухощавый, с длинной бородой, в одежде русского крестьянина, он искал евреев, знающих Володю Слепака. Мы разговорились. Старец объяснил, что приехал издалека - из села Ильинка Таловского района Воронежской области.
- Мы, евреи, хотим уехать в Израиль, а нам мешают. Знающие люди мне сказали: есть, мол, в Москве два человека, которые могут помочь, -Подгорный и Слепак. У Подгорного в приемной я уже был - меня к нему не пустили. Теперь ищу Слепака.
Варнавский - так звали этого человека - был скорее похож на "друга степей" калмыка, чем на еврея. Но он запел на иврите псалмы, и пришлось признать, что знает он их гораздо лучше нас. Так началось наше знакомство с жителями Ильинки.
Что же это за загадочное еврейское село в самом центре кондовой Руси, далеко от черты оседлости, которую евреям до революции запрещалось пересекать? Наши новые знакомые считали, что всегда были евреями. Но в своде законов царской России я нашел два любопытных документа.
В 1825 году Синод представил на рассмотрение государя императора Александра I доклад, который император и утвердил, - о борьбе с распространением иудаизма среди христиан Воронежской губернии. В нем, в частности, предлагались следующие меры:
"1. Всем, отступившим от христианской веры в жидовство, сделать в их селениях через достойнейших людей из тамошнего духовенства надлежащее увещевание при чиновниках со стороны гражданского начальства и тех из них, которые обратятся в христианство, присоединить к православию по чиноположению.
2. Лжеучителей и руководителей их обращать в военную службу - строевую и нестроевую - и отсылать в войска, в Грузии расположенные...
3. После того всех таковых не возвращать на места прежнего их жительства, дабы от водворения их вновь не соблазнились православные и не могла паки возникать жидовская секта.
4. Тем, которые за означенным увещанием останутся упорными в отступничестве, запретить строго всякое внешнее действие, показывающее отступление от веры и всякие соблазны".
В другом указе разъяснялось, какие именно "внешние действия" запрещаются: "Иметь субботние сонмища и делать обрезания младенцам, за чем неослабно смотреть земской полиции, сельскому начальству и приходским священно- и церковнослужителям". Предписывалось также "всех настоящих жидов выслать из уездов и впредь в оные не пускать".
Насколько мне известно, на сегодняшний день среди ученых нет единодушия по поводу происхождения этой еврейской группы. Есть такие, кто считает их потомками евреев-кантонистов, осевших в тех краях после завершения воинской службы и вернувшихся к религии отцов; существует мнение, что какие-то евреи загадочным путем попали в те края в XIX веке и обратили жителей русского села в иудаизм...
Так или иначе, "субботние сонмища и обрезания младенцев" продолжались вплоть до наших дней. И надо признать, что жители Ильинки сохранили еврейские традиции куда лучше, чем подавляющее большинство советских евреев.
Если царские власти всячески сопротивлялись появлению островка "жидовства" в христианском мире, то советскую власть с ее воинствующим атеизмом это вначале не смущало. В двадцатые годы в селе даже появился колхоз "Еврейский крестьянин". Со временем он, правда, влился в укрупненный колхоз "Родина", но власти все же не мешали жителям Ильинки записывать себя и своих детей евреями.
Ситуация резко изменилась, когда у этих людей появились в Израиле родственники, приехавшие туда, кстати, с Северного Кавказа. Уж не потомки ли они тех "жидовствующих", которых высылали по царскому указу из Воронежской губернии в Грузию? С ними евреи Ильинки поддерживали тесные отношения, заключали браки, и неудивительно, что почти все они - и на Кавказе, и в Ильинке - связаны семейными узами, у них существуют лишь три-четыре фамилии, так что стоило одной-двум семьям репатриироваться в Израиль, как у каждого жителя Ильинки там появились родственники. Короче, чуть ли не все село изъявило желание объединиться с ними.
Тут-то советская власть и вспомнила, что они... не евреи. На этом основании местное начальство попросту не выдавало людям вызовы, приходившие на их имя, ильинцам пришлось заказывать новые на адреса кавказских родственников и буквально контрабандой ввозить в родное село. Но ОВИР отказывался эти вызовы принимать, а те, кому все же удавалось оформить документы для выезда, получали отказы. Варнавский оказался самым настойчивым: он проложил дорогу в Москву, и вслед за ним в гостеприимный дом Слепаков потянулись и другие ильинские евреи.