- Разогревать, что ли, щи-то?
- Какие щи? - спросила лениво Анна Каранатовна.
- Да барину-то: ведь он еще не кушамши…
- Луки Иваныча нет; что ты пристала?
- Что ж что нет? придет голодный…
- Вряд ли; вернее всего, что в трактире где обедал.
- В трактире где? - протянула Татьяна.
- Ну да, - с некоторым нетерпением ответила Анна Каранатовна.
- Так не разогревать, стало?
- Позднее, к ужину; а теперь ставь-ка самовар и собери чаю.
- Сюды или в залу?
- Сюды… Сливок возьми, копеек на пять.
- Иван Мартыныч, что ли, будет, - поджидаете? - Татьяна выговаривала вопрос простовато, но Анне Каранатовне он не понравился.
- Ему по делу надо зайти к Луке Иванычу, - серьезно ответила она.
- Получить нешто за работу? - полушепотом осведомилась Татьяна.
- Уж не знаю, как там, - протянула Анна Каранатовна и приколола к подушечке рукав детской кофточки.
- Так стакан, значит?
Анна Каранатовна кивнула, молча, головой. Татьяна скрылась. Она не была особенно болтлива, только двигаться очень не любила; ей уж и то было невкусно, что "барышня" (так она называла Анну Каранатовну) заставляла ее теперь спуститься за сливками в мелочную лавку.
Не успела она взяться за самовар, как позвонили. Пришел вчерашний писарь. Татьяна уже получила от него подарок и против его посещений ничего не имела; но когда она про себя сравнивала Мартыныча с "барином", то находила, что тот все-таки "кантонист", а Лука Иванович, хоть и не очень боек, а человек тонкий; днями ей даже жаль его было чрезвычайно.
Мартыныч принес что-то с собою в узле, чего Татьяна в полумгле кухни разглядеть хорошенько не могла. Узел этот он бережно поставил на стул, прежде чем снять пальто.
- Барин дома? - тихо спросил он Татьяну.
- Нету. И не обедал.
- А ждете скоро?
- Кто его знает!..
Татьяна подала Мартынычу узел, оказавшийся тяжеловатым.
- Точно утюг? - с недоумением выговорила она вслух.
- Мудреная штука, - пояснил он ей; но больше ничего не прибавил, взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке у него была книга, так что он должен был постучать в дверь своим узлом.
Анна Каранатовна быстро оставила шитье и широко растворила дверь гостю.
- Неужто принесли? - спросила она полуудивленно.
Мартыныч опустил узел на стул. Отпятившись сильно назад, он шаркнул ногой и приложился к ручке Анны Каранатовны.
- Извольте пользоваться, - весело и солидно выговорил он, указывая ей на узел.
Он помог ей развязать его. В платке оказалась небольшая ручная машинка, видимо, уже подержанная.
- Вот так прекрасно будет! - вскричала Анна Каранатовна и взяла в обе руки машинку.
На разговор явилась Настенька; но мать на нее тотчас же прикрикнула:
- Ступай, нечего тут тебе торчать!
Мартыныч кивнул девочке довольно ласково головой.
- Садитесь, садитесь, - заговорила первая Анна Каранатовна: - Вот вы какой ловкий… что сказали, то и в шляпе. Папиросочку не хотите?
- Сейчас курил.
Они присели к столу. Мартыныч положил на него книгу, заложенную бисерной закладкой. Анна Каранатовна продолжала осматривать машинку.
- Вы обучены, следовательно? - спросил Мартыныч.
- Немножко поразучилась, да это в один день опять ко мне вернется… Тут вот и иголки, и нитки.
- Весь комплект.
Анна Каранатовна довольно громко вздохнула и тотчас же, несколько исподлобья, взглянула на своего собеседника. В этот вечер курчавые волосы Мартыныча особенно блестели и отливали сизым колером. Из-под форменного галстука он выпустил полоску рубашки. Мелкие черты его красноватого лица также лоснились. Его в эту минуту подмывало приятное какое-то щекотанье.
Чуть заметно он подвинулся к своей собеседнице и заглянул ей в лицо. Вокруг лба Анны Каранатовны вились белокурые волосики. На них падал розоватый свет лампы. Мартыныч несколько сбоку оглядел все это, а потом пухлые, красивые руки, ходившие в разных направлениях по машинке.
- Так уж я вам благодарна, что и сказать не могу, - выговорила Анна Каранатовна с новым громким вздохом.
Мартыныч тряхнул кудрями.
- Помилуйте, стоит ли из-за этого разговаривать. Знай я прежде, что вы нуждаетесь в этой самой вещи, - я бы первым долгом.
Анна Каранатовна откинулась на стуле и отняла руки от машинки.
- Да, вот подите, - начала она, поведя рот легкой гримасой, - вы вон говорите: небольшого она стоит, а Лука Иваныч сколько времени мне обещал, и в одних разговорах время ушло. Тоже ведь сочинителем считается, нельзя сказать, чтобы совсем никакой получки не было…
И, понизя голос, она добавила:
- Квартира есть, как видите, и кухарка, и книжки разные, и девочке моей всякое баловство… А все с хлеба на квас перебиваемся.
Мартыныч снисходительно повел плечами и улыбнулся.
- Такое звание, - тихо выговорил он. - Я, Анна Каранатовна, между этих господ довольно походил и знаю, как они иной раз жмутся.
Откашлявшись, он спросил, заглянув опять ей в лицо:
- Лука Иваныч, поди чай, на пятидесяти рубликах состоят?
- Уж не знаю, как там: он мне про это не рассказывает.
- Это верно, на пятидесяти рубликах, т. е. это в журналах.
Мартыныч взял принесенную им книгу, развернул ее и стал про себя считать листики, перекладывая их из одной руки в другую.
- Вот видите, - указал он на листики, придерживая их широким и плоским большим пальцем левой руки, - вот видите, в этой пачке восемь листков. В каждом листке две страницы; выдет дважды восемь - шестнадцать; у них так и говорится: печатный, мол, лист. Значит, в нем таких шестнадцать страниц…
- Это все надо исписать? - наморщив брови, спросила Анна Каранатовна.
- Так точно. На рукописные-то листы выдет побольше. Вот, как я пишу, когда уговор такой есть, чтобы поубористее, так моих выйдет шесть больших листов, знаете - обыкновенных, по четыре страницы - выйдет двадцать четыре, вместо шестнадцати.
Низковатый лоб Анны Каранатовны принял почти болезненное выражение: видно было, что ей не по себе, когда нужно соображать какие-нибудь цифры.
- Ну, а коли разгонистее, - продолжал, одушевляясь, Мартыныч: - вот как у нас, в штабе, пишут, так и все десять листов можно вогнать, а то и больше…
- Однако, - вырвалось у Анны Каранатовны, - пятьдесят рублей - не малые деньги за каких-нибудь десять, что ли, или шестнадцать листиков?
- Известное дело - не наша работа, - выговорил уж совершенно серьезно Мартыныч.
- Еще бы! - повторила она.
- Только оно так спервоначалу кажется, а ведь в их звании разные ступени есть: пятьдесят-то рублей не сразу платят; и на двадцати рубликах посидит, или еще как в газетах…
- Да вот, в газете-то Лука Иваныч писал, - перебила Анна Каранатовна, - а его и разочли.
- Много нынче этого народу. Коли вам угодно знать насчет газеты, так оно прочнее как будто: по месяцам и по годам сидят в одном месте, иные и жалованье получают; а цена, я вам скажу, маленькая, особливо если переводы делают.
Анна Каранатовна взглянула на своего собеседника даже с некоторым удивлением. Должно быть, ее поражали его разнообразные сведения.
- Все это я довольно знаю, - еще серьезнее выговорил Мартыныч и выпрямил грудь. - Я ведь в рассыльных два года выходил; из типографии-то в редакцию раз, бывало, двадцать отмахаешь. Как я вам докладываю, плата в газетах уж не листовая, а со строки.
- А по скольку? - с заметным утомлением спросила Анна Каранатовна.
- Я вам докладываю: кто переводит, так, всякую мелочь - тому копейка либо копейка с четвертью; а вот главная работа, передовые статьи называются или опять фельетон, веселенькое там что - этим дороже: копейки три-четыре… больше пяти копеек никто не получает, хотя бы вот такие, как и Лука Иваныч, которые статьи доставляют.
- Однако, - перебила Анна Каранатовна, схвативши нить мысли, - вы ведь небось говорили: пятьдесят рублей за сколько там страниц? Посидел день-другой - вот и пятьдесят рублей в кармане, а в месяце-то тридцать дней, - сосчитайте сами!
- Это верно, Анна Каранатовна. Ежели теперь положить три дня на один, значит, лист, как я вам докладывал, в шестнадцать страниц - выйдет десять листов.
- Это, значит, десять раз по пятидесяти рублей! - вскричала Анна Каранатовна и даже немного приподнялась на стуле.
- Выходит так-с. Пятьдесят на десять помножить, в произведении получится пятьсот.
Неожиданность цифры заставила их с минуту молча глядеть друг на друга.
- Пятьсот рублей! - повторила почти подавленным голосом Анна Каранатовна.
- Расчет верный, - протянул Мартыныч.
- Сколько же это выйдет в год? - в большом смущении спросила Анна Каранатовна.
- Выходит-с, - Мартыныч сообразил в уме, - выходит сумма круглая: шесть тысяч рублей.
- Шесть тысяч!
- Позвольте кусочек бумажки я вам сейчас, - штука немудреная: двенадцать на пять помножить, к произведению нуль приписать, так как мы, собственно, не пять, а пятьдесят рублей берем и на двенадцать месяцев помножим, изволите соображать?
- Да уж я вам верю, - сказала Анна Каранатовна и махнула обеими руками.
Смущенное выражение еще не сходило с ее лица.
- Можете верить, - весело выговорил Мартыныч и потом тотчас же одумался, встряхнул рукой волосы.
- Где же они, эти шесть тысяч? - как бы про себя спросила Анна Каранатовна, и лицо ее, обращенное к собеседнику, получило почти жалобное выражение.