Старуха видела, что без чар не обойдешься. Велось некогда доброе поверье: "будет у тебя голубиное сердце, будешь любим всеми". Заветный смысл этого поверья исчез посереди невежества и обмана; потому что легче было вынуть сердце из голубя и велеть носить его за пазухой, нежели научить, что, уподобляясь нежностью и добротою души белому голубю, можно приобрести взаимную любовь. И вот умному поверью дали толк безумный, на зло истине и на гибель белым голубям.
Тулла добыла голубя и голубку, вынула из них сердца, нашептала что-то над ними, высушила в печи, зашила в ладонку и велела Самуилу надеть на себя.
Доверчиво исполнил он наставления старухи; для него было все равно, чем бы ни приобрести согласие Райны отвечать на его любовь: взаимным ли сочувствием любви или соблазном и чарами старух.
Глава вторая
Посереди общего расстройства дел дух короля Петра также был расстроен.
По смерти королевы Марии он сложил все заботы на комиса, который издавна приучил его тяготиться ими и любить только блеск и свои преимущества. Торжественность празднований, охота, травля и ловля были главными его занятиями, а все остальное время - негой отдохновения. Ничто не доходило до слуха его иначе как через уста комиса. Однажды что-то разбудило его; он очнулся и видит перед собой старца, совершенное подобие отца своего.
- Петр, Петр, - произнесло видение, - вверился ты в комиса, погубит он и тебя, и детей твоих, и царство твое; пришел я предупредить тебя…
Петр вскрикнул от ужасу.
Видение скрылось. Наяву было это или во сне; но он не мог уже сомкнуть глаз до утра и встал мрачен и задумчив. Воспитанный в суеверии дядькой и кормильцем своим, он верил в предвещания: явление и слова отца совершенно возмутили его душу; комис вдруг стал ему страшен, и он думал, как бы удалить его от себя.
Петр никогда не любил комиса; но уважение к воспитателю своему и убеждение в его верности и преданности, привычка зависеть от его советов сделали комиса правой рукой Петра, которую страшно было отнять от плеча.
Когда комис вошел, Петр содрогнулся.
- Ты что-то не в добром духе, король, - сказал он ему.
- Да, задумался о детях… они живут при Никифоре как заложники мира, а мы нарушаем мир.
- Не бойся, король, мы их выручим из рук Никифора, - отвечал комис, - он не смеет ничего сделать королевским твоим детям, или мы снесем весь Царьград в море!
- Послушай, Георгий… - произнес Петр нерешительно.
- Что повелишь, государь?
- Проси у меня милости… я готов для тебя все сделать… вознаградить твою верную службу.
- Государь, отец твой и ты осыпали меня своими милостями, - отвечал комис, - какой же милости остается мне желать?.. Я возвеличен уже до родства с царской кровью, ношу имя твоего дяди, хотя покойная королева, мать твоя, и не была родной мне сестрою, но если воля твоя…
- Проси, проси! - сказал Петр.
- Как к родному лежало мое сердце к тебе… и если оно чувствовало, что предстоит мне высокая почесть…
- Какая же? - спросил Петр, скрывая гнев и догадку свою. - Говори, я воздам тебе почесть…
- Дозволь мне умолчать теперь, король;- сказал комис, целуя руку Петра, - милости твои неизглаголанны, и если ты изречешь и эту милость, то старость моя не перенесет счастья…
- Догадываюсь я, - сказал Петр с притворным спокойствием, - да знаешь ли ты, Георгий, сердце моей дочери?
- О, если дозволишь сказать тебе истину: знаю, - отвечал комис, радостно целуя руку Петра, - с малолетства отличила она сына моего Самуила милостями своими.
- И я знаю сердце своей дочери и говорю за нее, что за моего раба она не пойдет замуж, - произнес горделиво Петр.
Комис побледнел.
- Скажи же свату, - продолжал Петр грозно, указывая на дверь, - чтоб он съезжал со двора!.. Когда я возвращусь, чтоб его ноги здесь не было!..
Глаза комиса запылали зверским мщением; он вышел; а взволнованный Петр, казалось, сам испугался гнева своего и последствий и немедленно поехал в Малый Преслав, где был красный дворец королевский и зверинец.
Прошел день, другой, король Петр не возвращается. Райну, привыкшую видеть отца ежедневно, начинает беспокоить его отсутствие. Вдруг на третий день рано утром раздался соборный звон.
- Неда, Неда! - вскричала Райна к подруге своей. - Слышишь? Что это значит? Звон набатный!
- Ах, не сбор ли на войну против Греков! - отвечала Неда.
- Что ты это говоришь, Неда! братья в Цареграде.
- Так слышала я, королевна, давича побоялась я спросить при Тулле, зачем это вооружается дружина королевская и строится на дворе.
- Это недаром, - проговорила печально Райна, - а отца нет!.. Не дядя ли Иокица сделал опять набег?
- Королевна, Иокица, говорят, давно умер.
- Умер! все говорят, что умер; а комис Георгий говорит, что не умер, что его и мертвого надо бояться.
- Против шайки тати и гусаров будут ли собор собирать?
- Что ж это такое, Неда? - спросила опять Райна.
- Ой, война, война, кровавая постеля! - проговорила печально Неда.
- Ой, Неда, Неда,
Не хладный камень -
Сердце опало! -
проговорила Райна со вздохом слова одной песни.
- Чу, по всем монастырям звонят… точно как плачевный звон по покойной королеве.
- Ой, Неда, Неда,
Не из-под камня
Бьет ключ горючий! -
продолжала Райна; и на очах ее копились слезы.
- Ни отца, ни братьев со мной! и головы приклонить не к кому!.. Майя моя! были мне радости, покуда ты была жива, а умерла, горький мне плач и огненные слезы!
- Чу, бубны и трубы! Шум какой! - вскричала Неда. - Пойдем на вышку, призови Туллу! да узнай, не приехал ли король!
Неда выбежала; а Райна боязливо смотрела в окно, из которого видны были сквозь деревья только скалы над монастырем и виноградники маторские.
Красота юной Райны уже славилась в народе. "Добросанна, добра и благородна королевна наша, - говорили все, кто видел ее, - красен и чуден ее образ, ясны очи, черны зеницы, румяный лик приосенен долгою владью; нет ей двойнички на белом свете!"
- Да, верно, недобрая весть пришла! - кричала Тулла, входя в горницу королевны.
- Какая же весть? скажи, Тулла! О боже, пронеси мимо нас печали!.. Что ж ты молчишь, Тулла?
- Не знаю, не знаю сама, что такое! - отвечала старуха. - Да чему ж худому быть? Ведь над нами бог.
- Отчего ж измерла душа моя!.. Пойдемте на вышку. И Райна, схватив старуху за руку, повлекла ее за собой.
Они прошли сени и переходы, вышли на стену и потом взобрались на башню летнего дворца королевского, возвышавшегося на одном из холмов посереди саду.
С вышки открылся весь Преслав. Он лежал в ущелье хребта, отделявшегося от Гема; с юга и севера его ограждали скалистые крутизны, а со стороны восточной каменная стена, за которою взор блуждал по цветущей, роскошной природе, по горам, одетым лесом, по скатам, устланным бархатными цветными коврами лугов, по мрачным ущельям, по холмам и скалам.
Вышеград, или главный королевский двор, венчал зубчатой оградой холм, над ручьем, извивающимся от "святаго кладезя" в горах, с западной стороны города. На луговой стороне были палаты митрополичьи, при соборном храме Святого Георгия; вокруг стен гостиный двор с лавками Греков и Армян. Домы жителей были разбросаны по скатам между виноградниками и по холмам посереди фруктовых садов.
Соборный храм Святого Георгия был одинакового зодчества со всеми храмами, которые мы привыкли называть храмами греческой архитектуры, но которые свойственнее называть зодчеством восточной Церкви; оно существовало в Галин еще при Меровингах. Это было четвероугольное здание с мрачными сводами на четырех столпах, с главой и кровлей, крытой медными и вызолоченными листами. Внутренние стены покрыты были священной живописью, мозаикой, позолотой и резьбой; перед алтарем иконостас. Вокруг храма крытая паперть, украшенная также рядами изображений святых Старого и Нового завета, ликами патриархов, пророков и великомучеников. С восточной стороны паперти была крытая площадка, выдающаяся на площадь; здесь у стен было место королевское, и отсюда повещали народу решения собора.
Весна только что водворилась посереди очаровательной природы, которая, как щедрая, богатая мать, устилала детскую колыбель шелковыми узорчатыми тканями и дышала так благотворно, убирая вязями цветов майское дерево к наступающему семейному празднику. На яблонях, черешнях и абрикосах распустились опалы; капли росы то искрились, как алмаз, то, подернувшись инеем, осыпали листья мелким перловым бисером. Тут все богатство было живое, вся роскошь одушевленная, весь блеск неискусственный; тут была не безобразная пустыня, куда изгнанник и отшельник от бытия райского сносили камни и металлы с кладбищ природы и посереди труда, уныния души и вечного недостатка в жизни становились живыми мертвецами.
- Неда, Неда, - вскричала Райна с смущенным чувством, когда перед ней открылся весь Преслав, - посмотри, народ стекается со всех сторон, звон по всем монастырям!.. Дружина выступает со двора на площадь!..
- Да, да, - сказала Тулла, всматриваясь, - это комитопул Самуил ведет ее.
- Ах, Неда, Неда, мне что-то страшно! - проговорила Райна.