Глава двенадцатая
В тихой, отдаленной от Преслава подземной обители и в глубине души своей Воян радовался о наступившем благоденствии Болгарии. Племенники и Райна умоляли его жить с ними, но он не мог расстаться навсегда с уединением. Он привык к тишине подземной. В свете копится богатство вещественное, а в уединении душевное. И то и другое не для одного себя: есть какая-то потребность делиться с любимыми и добрыми людьми. Каждую неделю являлся Воян в Преслав с богатыми дарами души своей. Борис ждал всегда от него мудрого совета, а Райна утешительной беседы. Несколько уже дней прошло, как он не был в Преславе, никакой недобрый слух не дошел до него. И через кого бы мог дойти? Разве вещун черный ворон сел бы над ныришом и прокричал: "Горе, горе!"
Спокойный, с благими надеждами, выехал Воян из пещеры, сопровождаемый одним из своих собратий. Выбравшись из ущелья гор на дорогу к Преславу, вдруг видит он, что навстречу им едет отряд конницы.
- Что за люди? - сказал товарищ Вояна. - По одежде не Болгары и не Руссы.
- Одежда, кажется, македонская.
- Куда, старцы? - крикнул начальник отряда по-гречески, подскакав к ним.
- В Преслав едем, храбрые воины, - отвечал Воян, удивленный встречею с греческими войсками.
- О, да какие у вас кони! слезайте-ка, поменяемся!
- Возьмите, пожалуй, - сказал Воян, - только чтоб после беды не было, кони с королевской конюшни.
- Неужели? тем лучше! Если ты из Эллинов, отец калугар, так поздравляй и молись богу! Преслав наш! Э нет, стареньки! съели зубы! - продолжал Грек, осматривая коней.
- Чей наш? - спросил Воян.
- Вот хорошо, чей! Здесь сам василевс Иоанн; король болгарский со всей семьей в плену.
- О, неисповедимы дела твои, господи! - проговорил Воян, и у него невольно выступили слезы на глазах.
- Что, заплакал от радости?
- Плачу, - отвечал Воян, - и не постигаю, что вы говорите.
- Да, отец калугар, случилось же так, что в Преславе не успела заняться заря, а мы уже взяли город! Орлами перелетели через горы и стены!
- А Руссы где? - спросил Воян.
- Что нам Русь - петухи, а Болгары мокрые куры; да они же сами просили василевса, чтоб избавил их от насилия Руси.
- Когда сами просили?
- А как же, тайно прислали комитопулов на переговоры.
- Комитопулов! - вскрикнул Воян.
- Чему тут удивляться? Верь мне, что так.
- Не удивляюсь; если комитопулы взялись за дело, так иначе и быть не может! - отвечал Воян. - Прощайте же, боюсь опоздать к вечерни.
- Ну, прощай! а славные кони! Жаль, что стареньки!
Грек поскакал с отрядом; а Воян, склонив уныло голову, продолжал путь в Преслав. То пустится быстрой рысью; то думы так отяготят его, что конь чувствует их и шагом везет свою ношу.
Когда из-за утеса открылся город, стан греческий и легионы войска, которые тянулись по дороге к Дунаю, Воян приостановился, вздохнул глубоко и отер слезу.
- Душан, - сказал он спутнику, - посмотри, столица это болгарского царства или могила?
- На какую беду ехать нам туда? - отвечал Душан.
- Что ты это говоришь, Душан! - произнес Воян с упреком и быстро пустил коня по дороге, извивающейся к городу, мимо греческого стана, расположенного на возвышении.
Смиренно просил он на заставах пропустить его в город, называя себя иноком метрополии преславской, из Греков.
- Ступай, ступай, да не в болгарский Преслав лежит этот путь, а в греческий город Иоаннополь, слышишь, старец? - повторяли ему тщеславные покорители столицы.
- Боже небесный! что сталось с Райной? - произнес Воян, подъезжая к королевскому двору, еще дымившемуся после пожару.
Дом ключаря Обреня был подле двора; но все дома на площади и поблизости заняты греческими войсками. Жители стеснились в отдаленных частях города. Туда поехал Воян и по расспросам отыскал Обреня. Старик сидел на завалине одной хижины.
- Все погибло, брат Воян! - сказал он, качая головою. - Сгорело гнездо наше! Злодеи комитопулы продали нас!
- Где король? - спросил Воян.
- В плену.
- Где Райна? - спросил Воян.
- Где? - повторил Обрень и закрыл лицо руками.
- Говори, брате! Умерла?
- О, верно, умерла в руках злодея Самуила!
Белые, волнистые волосы на голове Вояна распустились, повисли куделью, лицо помертвело, но ярко вспыхнули глаза.
- Самуил? - повторил он, слушая рассказ Обреня о событии, которого он был свидетелем. - В палате королевской Самуил? - повторил он еще грознее… - Пусть накажет меня бог вечными муками! Прощай, Обрень!
- Куда, брате?
- Куда! не оставить ли голубя в когтях ястребиных! Нет, найду я ущелья хищника!
- Ищи, брате, ищи! - повторял Обрень вслед Вояну, который вскочил на коня и помчался обратно к своему нырищу.
- Маврень! - сказал он одному из своих собратий. - Помоги горю! Коршун-комитопул похитил племеннйцу мою, унес в свое гнездо! Негде ему свить его, кроме трущобы шумекой, там нанимал он свою шайку. Тебе известны все притоны: ступай, брате, разведай, за какими оградами, за сколькими замка ми темница королевны!
- Знаю, знаю! - отвечал Маврень. - Где быть, как не в куле главаря урманской вольницы.
И Маврень вооружился с ног до головы, накинул на себя вместо черной ризы суконный красный пласт и отправился в непроходимый лес, который покрывал горы на запад за Преславом.
- Дубравец! - сказал Воян другому старцу. - Ступай, брате, к Доростолу, туда пошел Цимисхий со всеми силами. Разведай, что там деется, чем решится бой Греков с Руссами. Узнай, не прибыл ли сам Святослав из Руси.
Дубравец отправился к Доростолу смиренным иноком, собирающим подаяния. Воян провел три дня, как изнеможенный дряхлый старик, лишившийся уже всех чувств жизни. Как пробужденный от сна, вздохнул он, когда возвратился Маврень.
- Так и есть, в куле у главаря! Я приехал прямо к старому своему побратиму Годомиру. "Откуда, браца?" - "Из сербского плену ушел!" На радости выпили коновку руйного вина. "Ну, как поживаете? где главарь, где момцы гусары? Что нового?" Он и развязал кошель, высыпал все, что за душой было: главарь со всей вольницей на службе у комитопула Самуила, которого царь греческий обещал сделать королем болгарским, и отдал в залог ему королевну. "А где королевна?" - "Здесь, в куле".
С меня и довольно было этих вестей. "Прощай же, браца, - сказал я ему, - еду на войну, что мне здесь делать". И уехал.
- Ну, Маврень, спасибо! - сказал Воян, оживая. - Теперь на долю нам трудная работа; надо выкрасть королевну, покуда тать не возвратился в вертеп свой.
- Выкрасть? нет, Воян, из кулы не выкрадешь! Высоки стены, крепки замки! Там взаперти живут жены главаря; ни входа, ни выходу, ни им, ни к ним. Сторожат их обрезанцы да старые ведьмы. А вокруг стен стража, день и ночь. Можно бы взять теперь кулу силой, да где силы взять.
- Где взять? - повторил Воян, задумавшись. - Едем, Маврень, найдем силу!.. Эх, из Доростола нет вестей! Да все равно, нечего медлить! в Святославе русском наша помощь, другой нет, едем к нему, хоть в Русь!
На пути встретил Воян Дубравца, посланного в Доростол.
- Что нового? Что нового?
- О, битва великая идет на Дунае, Святославу бог помогает!
- Там он? - вскричал радостно Воян и, не ожидая других вестей, помчался во весь опор, как лихой, смелый юнак, гонящийся за славой.
Между тем как быстро всходили и созревали горькие беды Болгарии от семян, насажденных коварством комиса и комитопулов, между тем как народ поливал слезами опавший цвет блага своего, а Райна, измирая в печалях и ужасе, молилась о смерти, стоя на коленях перед светом божиим, проникавшим через окно под потолком в келий её заключения, - Святослав летел на крыльях к Дунаю и прибыл в Доростол, когда над любимцем его, Огнемиром, совершалась тризна и войско пало духом.
- У кого на душе горе и отчаяние, на лице печаль и боязнь, кому смерть страшна, вон из рядов и из стана русского! - вскричал он к воинам.
- Нет нам страху с тобою! - крикнули воины, и душа встрепетнулась у всех, взоры ожили.
- Братья и дружина, - возгласил он, устроив рать к бою. - Все воротим, кроме мертвых!
И дружина русская, ударяя радостно в щиты, двинулась за ним на горы, возвышающиеся над Доростолом, где был укрепленный стан Цймисхия, облегавший город.
Началась сеча. Десять тысяч Руссов шли на сто тысяч Греков.
- Братья и дружина! - возгласил снова Святослав к утомленным воинам, - собирайте последние силы! Не устыдим земли Русской! победим или сложим головы!
- Где твоя ляжет, там и свои сложим! - возгласили воины, прогремев мечами в щиты*.
Цимисхий почувствовал присутствие Святослава; имя русского князя разнеслось по рядам греческим, и, разбитые, разметанные, сто тысяч в беспорядке отступили с поля.
Укрепленный стан достался в добычу Руссам; ночь прекратила сражение. Святослав стал под черным знаменем на костях греческих, в шатре Цимисхиевом и послал сказать Грекам: "Потяну на вас, до града вашего, и стану на костях ваших посереди града!"
Могучий борец Цимисхий, надеясь на свою личную силу более, нежели на войско, предложил Святославу вызов на поединок: "Кто из нас победит, тот и владеет обоими народами".
- Во чье имя и место царствует Цимисхий в Греции? - спросил Святослав посланного.
- Во имя и место малолетнего сына Романова Василия и брата его Константина, - отвечал он.