- Вы ли это мне говорите?
- Я, Лидия Кирилловна. В чем же вы можете себя упрекнуть теперь?
- Вы, стало, плохо слушали?
- Нет, превосходно!
- Я жертв не желаю, Крупинский. Он до сих пор ее идол… Такова женская доля. Но во мне, кажется, этого идолопоклонства нет. Он - ее дорогое чадо. Она надеется, что рано или поздно он вернется к ней и у него будет семья, у него будет мать, нянька, все, на что она способна для него и на что я неспособна.
- Вы?
- Нет, неспособна.
Ашимова провела по лбу рукой, и брови ее нервно сблизили свои концы.
- Зачем лгать самой себе? Я только воображала о себе многое. Смерть моего мальчика научила меня знать себя лучше. Да, живи он - я бы не отказалась быть женой Струева - для сына. И то, едва ли!
- Лидия Кирилловна!
- Едва ли, - повторила она с ударением. - Он бы и меня бросил, стало быть, и его покинул бы. Дать ему имя? Так ведь он был незаконный!
- Нынче стало легче вернуть права ребенку.
- Нет, я вряд ли бы пошла на это. Я хочу с совестью в ладу жить; всегда передо мной стоял бы призрак этой женщины… Как она тогда не выдержала и зарыдала, бросившись головой к ногам моим - такие минуты не забываются. Особенно когда страсть перегорела; а она перегорела.
- Однако… Явись он сюда, вот сейчас, вы бы кинулись к нему и пошли бы на все?
Не сразу ответила она.
- Не знаю… Вряд ли… Я ему - уже в тягость. Он меня зовет туда, но как? Для очистки совести. Да если бы я ему и по-прежнему нравилась - зачем я ему? Он идет полным ходом, и я для него обуза.
- Что вы говорите! Но вы пошли бы рука об руку!
- Я мечтала об этом. Голос у меня есть, но не Бог знает какой… Хорошо, если и в провинцию получу ангажемент. А уцепиться за него, чтобы он всюду меня таскал и, в виде подачки, выговаривал для меня места третьей конпримарии - я слишком горда. Что ж! Каюсь, гордость - мой коренной порок, но он, по крайней мере, удерживает от гадостей и унижений.
Горечь сложила ее губы, немного побледневшие, в усмешку.
- Вы не думайте, что во мне ревность, самолюбие говорят. До меня дошли слухи о его новых победах в Лондоне, об этой американке… с которой он пел в "Эрнани" с таким успехом. Нашлась какая-то добрая душа, анонимно прислала мне корреспонденцию, где есть прозрачный намек на то, что баритон и примадонна так искренно увлекаются на сцене, как могут только увлекаться взаимно любящие сердца. Есть и еще намек - на возможность свадьбы… Почему же нет?.. Крупинский, я не хочу говорить о нем дурно… У него такая уж натура: год - одно увлечение, следующий - другое. Неунывающий артист!.. Лучше я вам скажу про себя: настоящей, роковой любви к нему у меня нет… А ребенок наш умер! Стало… Остальное вы сами доскажете; вы в логике - первый мастер. Вы видите, я не рисуюсь, я - не в отчаянии… Буду жить, работать, за счастьем погожу гнаться. Обожглась! На первый раз довольно.
И она глухо засмеялась.
- Если так, - заговорил он, опять подсаживаясь к ней, - что ж!.. Я рад за вас, Лидия Кирилловна.
Он как бы перебил самого себя. Его речистость ему изменяла в первый раз с нею. Вбок поглядел он на нее с тревожным сочувствием. Можно было догадаться по движению рук и головы, что им овладевает волнение, которое ему трудно одолеть.
- Урок слишком тяжкий… И вы меня простите за все, что я в прошлом году изрекал, вот здесь.
- Напрасно!.. Если бы я помнила, как надо, ваши слова… о трупе, я бы не кинулась так напролом… не тешила бы так свое…
Она искала слова.
- Женское себялюбие, - выговорила она грустно и смолкла.
Крупинский протянул ей молча руку. Она пожала.
В его пожатии была дрожь, замеченная ею. Этот "сушка-прокурор", - как она его звала часто и в письмах, - человек с душой и предан ей.
Только ли предан? Не заговорило ли в нем более нежное чувство? Вопрос выскочил в ее голове сам собой… Она не устыдилась и не испугалась его.
Но голова продолжала работать. И сердце помогало этой работе головы.
Нет, - сказала она про себя, - не надо мне мужских подачек. И для меня, и для него унизительно, если он даже и полюбит меня.
Она способна была выговорить это вслух, начни он изливаться.
Что же тут мудреного? Мужчины, не меньше женщин, гоняются за миражем страсти, да вдобавок еще любят играть в великодушие, спасать, на каждом шагу принимать жалость за любовь.
А жалости она не хочет. И любить она не может, в эту минуту… Своего приятеля Крупинского способна полюбить, как хорошего человека.
Но такому человеку надо другую жену.
- Милая, - прошептал он и стыдливо прикоснулся губами к ее руке.
- Пойдемте… Мы старые приятели, - возбужденно и громко сказала Ашимова. - Нам нечего обижать друг друга жалостью.
И, молча, пошли они в обратный путь.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано: "Северный вестник", 1892, № 4. Публикуется по изданию: Собрание романов, рассказов и повестей П. Д. Боборыкина. СПб., 1897, т. XI.
Рассказ удостоился высокой оценки Л. Н. Толстого, записавшего в своем дневнике от 9 августа 1892 г.: "Вчера читал Бабар<ыкина> Труп, очень хорош<о>".
Стр. 449.…в поярковой темной шляпе… - т. е. в шляпе, сотканной или свалянной из поярки - шерсти с овцы первой стрижки, ярки.
Стр. 450. …гётевский Фауст <…> вскрикиваетno-латыни: Jncubus! Jncubus! - См.: Гете И. В. Фауст, ч. 1, карт. 1.
Стр. 454. Конкубина (конкубинка) - в Древнем Риме сожительница, не пользующаяся гражданскими правами законной супруги; положение конкубинки считалось позорным и потому недозволенным для римской матроны; здесь: любовница, содержанка.
Natura naturans <…> natura naturata - основные понятия философской системы Б. Спинозы (1632–1677), нидерландского философа-материалиста: natura naturans - порождающая природа; natura naturata - порожденная природа.
Стр. 455. "Вот они, вот - неземные создания…" - цитата из стихотворения П. Ж. Беранже (1780–1857) "Барышни" в переводе В. Курочкина.
Стр. 460. Царская вода - сорт туалетной воды.
Стр. 462. Eau de Botot - зубной эликсир, средство для освежения полости рта.
Стр. 482. Ковент-Гарден - королевский оперный театр в Лондоне.
С. Чупринин
Note1
Ни мне, ни тебе (нем.).