ТАЙНЫЙ ЗНАК
Есть тайный знак любви и тайный знак привета, когда - глаза в глаза мы на людях одни, когда и говорить не надобно об этом, об этом говорят в твоих глазах огни. Друг друга в толкотне заметить невозможно, едва ли разглядеть друг друга в суете… И как же распознать: что истинно? что ложно? и те пришли слова на ум или не те?
Но есть один секрет: взглянуть в глаза друг другу и тайный взгляд души вмиг высветит во мгле всю подлинность любви и отведет разлуку, и нас вдвоем одних оставит на земле. О, глаз голубизна! Сорочьей оторочкой пушистый край зрачка отделан, как костюм. И где-то в глубине настойчиво и срочно, по-женски шаловлив, мерцает юный ум.
Кто взглядов смысл постиг, не говорит об этом, надолго поражен открытием своим. Есть тайный знак любви и тайный знак привета, есть любящих язык, неведомый другим!
ПРОЗРЕНЬЕ
Человеческой страсти разряд поражает мгновенностью оклика, и уже невозможен возврат к состоянию зыбкого облака междометий, словечек и фраз… И соленые губы кусая, в первый раз, в первый раз, в первый раз выбегает Наташа босая… В первый раз - о, любимая! - звук не стыдится прослыть поцелуем!
О, прозренье, возникшее вдруг: кто ускорит развязку земную?!
Позже облако станет дождем громоносным, смертельным, горючим, ослепит на мгновенье огнем и в сердцах окрестят его тучей…
НЕПРОИЗНЕСЕННЫЙ МОНОЛОГ
расплакаться в своем бессилии смахнув ладонью со щеки слезу и в слабости красивая сказать что это пустяки что все пройдет и образуется что скоро будет новый год что муж конечно образумится заметит холодок поймет давно лица его не видела все у стола и за столом читает пишет ли обидно не человек а метроном размеренны его движения холодные его глаза и не любовь а уважение сулят пустые небеса когда он книгами насытится разбить бы хмурые очки
А слезы сыплются и сыплются,
стучат, как в спину кулачки…
МЕДИЧКИ
1
Воспоминания, как наручные кварцевые часы: снимешь с руки, положишь на стол, пройдет часа полтора-два, они и замерли; утром наденешь на руку, они опять затикали, жизнь пошла. Отправишься к часовщику с вопросом: "Что, батарейки сели?" Он проверит: "Почти на нуле". Заплатишь восемь тысяч, он сменит батарейку, часы опять как новые. То же и воспоминания - лежат себе на дне памяти, безгласные, чуть ворохнешь, они зашевелятся, уже тепленькие, разогрелись, задвигались и пошло новое кино, поехало. Надо заметить, что своих однокурсниц по мединституту я, конечно, примечал, иногда и глаз клал, но романов у меня с ними не завязывалось. Не то, что со студентками других вузов, и дело не в какой-то излишней мудрой щепетильности, или в извращенности вкуса, или в пуризме каком, а просто, поступив в институт шестнадцати лет, я оказался моложе почти всех однокурсников и однокурсниц на 2–3 года. Была тогда административная мода на "стажистов", выпускников сразу после школы старались не принимать, особенно в медицинский, куда предпочитали брать человека со средним специальным образованием, уже утвердившегося в выборе будущей самой гуманной профессии в мире. И правильно делали, надо заметить. Что зря государственные деньги переводить! Вот я окончил серьезный вуз и даже ординатуру сдал кандидатские, а проработал на медицинской ниве всего ничего, польстился на эфемерную литературную славу и с медпрактикой завязал. Тоже мне. Чехов или Аксенов выискался. А ещё клятву Гиппократа давал, а ещё в очках! Вот погоди, дождешься маски Гиппократа в урочный час на своем лице, то-то запоешь… не своим голосом…
Кратковременное увлечение ещё одной Ниночкой запомнилось больше потому, что именно ему я обязан стихотворением "Александрит", бывшем в середине шестидесятых как бы моей поэтической визитной карточкой.
Простое милое лицо, на пальце девичье кольцо. Переливается - горит в нем камешек александрит. И возникает в глубине страна, неведома мне, заветная страна любви, где ходят песенки твои…
Какие песенки? Обычные встречи. Обычные разговоры. Один или два захода в гости. Мои робкие попытки. Её томные увертки. Беганье вокруг стола, застеленного тяжелой плюшевой выгоревшей от солнечного света скатертью. Отец у Нины умер, когда она была ещё школьницей. Осталась в наследство старая "Волга" в гараже, недостроенная дача и полубезумная мать. Мать её помню смутно: странно одетая женщина психопатологического вида, скорее всего шизофреничка. Любопытно, что за Ниной параллельно ухаживал Саша, учившийся на курс раньше меня юноша с редкими усиками и масляно поблескивающими глазками, сын бегемотно-толстой служительницы читального зала, с которой я обменивался дефицитными книгами и мнениями обо всем на свете. Она вроде как держала салон в стенах библиотеки. Впрочем, впоследствии я бывал у неё дома и говорил, говорил, говорил…
Когда я узнал о Сашином томлении, то сразу же прекратил все ухаживания, наверное, прекратил бы и без этого. Загорался я мгновенно и столь же мгновенно гас. А чего хотите? Типичный Овен. Через год или два Нина вышла за Сашу замуж и стала делать мне откровенные намеки. Но жены не только друзей, но и просто знакомых, были для меня всегда табу.
Убила она меня морально тем, что как-то, разыскав меня по телефону в Москве, попросила зайти с расспросами в мастерскую по ремонту дубленок в нашем районе, о которой до её звонка я не имел ни малейшего представления, а затем сразу же резво стала набиваться мне в подружки, поведав при этом о замечательнейшем любовнике-фотографе, с которым провела незабываемые три года своей столичной аспирантуры, жаль только, что фотограф этот недавно уехал надолго за рубеж и приходится простаивать волей-неволей. Саша, ребенок - они были для неё далеко, совсем в другой жизни и не сдерживали, и не обязывали. Наверное, я все-таки ханжа. И я сильно разочаровал её, когда мягко и вежливо отказался от предложенной чести.
2
Еще одна медичка училась на курс младше меня, хотя и была на год старше. Я гулял с ней по городу, ходил в кино, обсуждал разные разности, читал ей свои очередные стихи. Словом, просто дружил. Платонически. Конечно, раз или два в самом начале знакомства (кстати, произошло оно в том же читальном зале при посредничестве бегемотной салонодержательницы, приискивавшей для Саши приличных девочек я, естественно, сделал попытку, но не встретил взаимопонимания на этот счет и успокоился. Как оказалось, навсегда.
В меру миловидная, простовато одетая, целомудренная подружка моя жила отдельной, впрочем, не особенно интересовавшей меня жизнью. К тому же у неё не было телефона, что затрудняло общение. (У меня-то его просто и быть не могло по причине проживания в отдаленнейшей части города П.). И как я был поражен, когда во время островолнующего романа с будущей женой стал встречать скромную медичку по несколько раз в день в самых неожиданных местах, не однажды нарываясь на попытку серьезного объяснения, от которого всячески уходил и, наконец, получил от неё письменное объяснение в любви (чем, признаться, избалован не был) и утверждение, что только она, скромная медичка, и только она может быть моей настоящей женой. Женой во всех смыслах этого слова. Никто меня лучше не поймет и не поддержит. Тогда я не принял этого всерьез. Меня просто отягощала подобная настойчивость. Вот когда я понял женщин, которых достают влюбленные мужчины. А тогда я был, надо отметить, весьма примитивен и грубоват Возможно, сейчас я бы вел себя несколько иначе.
Вторая моя медичка - по слухам - вышла замуж после рождения моей дочери Златы. Сейчас она врачует больные тела и души где-то в Сибири, чуть ли не в Братске. Бывая в Иркутске и Ангарске с литературными выступлениями, я обязательно про неё вспоминаю и жалею, что нам, видимо, никогда больше не встретиться и не поговорить. Ей, возможно, уже не до поэзии и что эпохальное я смогу ей предложить?
3
Третья героиня полусостоявшегося романа - Вика (Виктория) Курочкина. Помнится, я учился на третьем курсе, она была первокурсницей. На новогоднем институтском вечере она блистала своей длинноногостью, белозубостью, глазастостью. Может быть, мы протанцевали один или два танца. Но золотая молодежь нашего вуза держала её в плотном кольце. Честно говоря, я не настаивал и не помышлял.
Новое знакомство произошло года через два, не помню как, но зато четко помню зачем. Вы, дорогие читатели, будете смеяться, но я стал встречаться с Викой с одной-единственной целью: прочитать с её помощью "Доктора Живаго". Книга эта в далеком уральском городе меня обходила, ну не попадалась она ко мне в руки, хотя я видывал её издали в руках симпатичных аспиранток, но не давалась она мне. А ведь тогда это была одна из самых загадочных, культовых книг, читательская мечта моей юности. И вот я прослышал, что у Вики есть в столице знакомый англичанин, у которого, конечно же, есть этот знаменитый роман Пастернака, переполошивший десять лет назад всю страну
Мои однокурсники сладострастно жмурились, когда Вика безропотно поджидала меня после занятий. Слонялась со мной по городу. Её понять я не мог. Безусловно, красивая, эффектная, она в то же время была какая-то заблудшая и несчастная: не жила дома, училась кое-как, была без царя в голове… Думаю, она принесла массу сладких минут взрослым любителям сладкой жизни. Потребности её были небольшие: сигареты, чуть-чуть алкоголя и верх блаженства - кофе в постель. Одни черные вязаные "в сеточку" колготки поверх длинных стройных ног искупали - даже при визуальном знакомстве - все её запросы.