Можно ли увлекаться грязными бульварными романами, когда вокруг нас во всем мире грозно совершается трагедия! Все мощные силы мировой истории ныне приведены в движение, все человекозвери сорвались с цепей культуры, разорвали ее тонкие ризы и пакостно обнажились,- это явление, равное катастрофе, сотрясает устои социальных отношений до основания. И нужно призвать к действительной жизни весь лучший разум, всю волю, для того чтобы исправить последствия нашей трагической небрежности в отношении к самим себе,- небрежности, которая создала страшную ошибку.
Человечество века работало над созданием сносных условий бытия не для того, чтоб в ХХ-м веке нашей эры разрушить созданное.
Мы должны извлечь из безумных событий разумные уроки, памятуя, что все, что называется Роком, Судьбою, есть не что иное, как результат нашего недомыслия, нашего недоверия к себе самим: мы должны знать, что все, творимое на земле, творится единственным Хозяином и Работником ее - Человеком.
XXIII
Не дождавшись решения Совета Солдатских Депутатов по вопросу об отправке на фронт артистов, художников, музыкантов,- Батальонный комитет Измайловского полка отправляет в окопы 43 человека артистов, среди которых есть чрезвычайно талантливые, культурно-ценные люди.
Все эти люди не знают воинской службы, не обучались строевому делу. Они не умеют стрелять - только сегодня впервые их ведут на стрельбище, а в среду они должны уже уехать. Таким образом, эти ценные люди пойдут на бойню, не умея защищаться.
Я не знаю, из кого состоит Батальонный комитет Измайловского полка, но я уверен, что эти люди "не ведают, что творят".
Потому что посылать на войну талантливых художников - такая же расточительность и глупость, как золотые подковы для ломовой лошади. А посылать их, не обучив воинскому делу, это уж - смертный приговор невинным людям. За такое отношение к человеку мы проклинаем царскую власть, именно за это мы ее свергли.
Демагоги и лакеи толпы, наверное, закричат мне:
- А равенство?
Конечно, я помню об этом. Я тоже немало затратил сил на доказательство необходимости для людей политического и экономического равенства, я знаю, что только при наличии этих равенств человек получит возможность быть честнее, добрее, человечнее. Революция сделана для того, чтобы человеку лучше жилось и чтоб сам он стал лучше.
Но я должен сказать, что для меня писатель Лев Толстой или музыкант Сергей Рахманинов, а равно и каждый талантливый человек, не равен Батальонному комитету измайловцев.
Если Толстой сам почувствовал бы желание всадить пулю в лоб человеку или штык в живот ему,- тогда, разумеется, дьявол будет хохотать, идиоты возликуют вместе с дьяволом, а люди, для которых талант - чудеснейший дар природы, основа культуры и гордость страны,- эти люди еще раз заплачут кровью.
Нет, я всей душой протестую против того, чтоб из талантливых людей делали скверных солдат.
Обращаясь к Совету Солдатских Депутатов, я спрашиваю его: считает ли он правильным постановление Батальонного комитета Измайловского полка? Согласен ли он с тем, что Россия должна бросать в ненасытную пасть войны лучшие куски своего сердца - своих художников, своих талантливых людей?
И - с чем мы будем жить, израсходовав свой лучший мозг?
XXIV
На словах - все согласны, что российское государство трещит по всем швам и разваливается, как старая баржа в половодье.
Никто, как будто, не спорит против необходимости культурного строительства. И, вероятно, никто не станет возражать против того, что для всех нас обязательно крайне осторожное отношение к человеку, очень внимательное к факту. Мы никогда еще не нуждались столь жестоко в точных и мужественно-правдивых оценках явлений жизни, возмущенной до последней глубины,- явлениях, которые грозят всем нам в стране нашей бесконечной китайской разрухой.
Но никогда еще наши оценки, умозаключения, прожекты не отличались столь печальной поспешностью, как в эти трагические дни.
Я, конечно, вполне согласен с ироническими словами Вл. Каренина, автора превосходнейшей книги о Жорж-Занд:
"Политики,- консерваторы или либералы,- люди, убежденные в своем знании истины и в праве преследования других за заблуждения..."; я прибавил бы только - в интересах справедливости - к либералам и консерваторам радикалов-революционеров и прозелитов социализма.
"Борьба за власть" - неизбежна, однако над чем же будут "властвовать" победители, когда вокруг них останутся только гнилушки и головни?
Увлечение политикой как бы совершенно исключает здравый интерес к делу культуры,- едва ли это полезно для больной страны и ее жителей, в головах большинства которых "черт палкой помешал". Я позволю себе указать на такой факт: "Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук" вызывает в демократических массах чрезвычайно внимательное отношение к ее задачам.
Вот, напр., "обозные солдаты" Нижегородского Драгунского полка, посылая свою лепту в фонд "Научного Института", пишут, что "Ассоциация - великое национальное дело". Союз служащих Полтавы называет Институт "всенародным делом" и т. д. Можно привести десятки отзывов солдат, рабочих, крестьян, и все эти отзывы свидетельствуют о жажде просвещения, о глубоком понимании немедленности культурного строительства.
Иначе относится к этому делу столичная пресса: когда "Ассоциация" послала воззвания о целях и нуждах своих в главнейшие газеты Петрограда,- ни одна из этих газет, кроме "Новой Жизни", не напечатала воззвания. Организуется "Дом-Музей памяти борцов за свободу", нечто подобное институту социальных наук и гражданского воспитания,- только одна "Речь" посвятила этому делу несколько сочувственных строк.
Устраивается "Лига социального воспитания", в задачи ее входит и забота о дошкольном воспитании детей улицы,- и это лучший способ борьбы с хулиганством, это даст возможность посеять в душе ребенка зерна гражданственности.
"Свободное слово" столичной прессы молчит по этому поводу. Молчит оно и о "Внепартийном Союзе молодежи", объединяющем уже тысячи подростков и юношей, в возрасте от 13 до 20 лет. В провинции развивается культурное строительство,- не преувеличивая, можно сказать, что в десятках сел и уездных городов организуются "Народные дома", наблюдается живейшее стремление к науке, знанию.
Столичная печать молчит об этом спасительном явлении, она занимается тем, что с какой-то странной, бесстрастной яростью пугает обывателя анархией - и тем усиливает ее.
Газеты Петрограда вызывают впечатление бестолкового "страшного суда", в котором все участвующие - судьи и, в то же время, все они - беспощадно обвиняемые.
Если верить влиятельным газетам нашим, то необходимо признать, что на "Святой Руси" совершенно нет честных и умных людей. Если согласиться с показаниями журналистов, то революция величайшее несчастие наше, она и развратила всех нас, и свела с ума. Это было бы страшно, если б не было глупо, не вызывалось "запальчивостью и раздражением". Говорят: на улице установилось отвратительно грубое отношение к человеку. Нет, это не верно!
На ночных митингах улицы пламенно обсуждаются самые острые вопросы момента, но почти не слышно личных оскорблений, резких слов, ругательств.
В газетах - хуже.
"Подлецы",- пишет Биржевка по адресу каких-то людей, несогласных с нею. Слова - вор, мошенник, дурак - стали вполне цензурными словами; слово "предатель" раздается столь же часто, как в трактирах старого времени раздавался возглас "человек!".
Эта разнузданность, это языкоблудие внушает грустное и тревожное сомнение в искренности газетных воплей о гибели культуры, о необходимости спасать ее. Это не крики сердца, а возгласы тактики. Но, между тем, культура действительно в опасности, и эту опасность надо искренно почувствовать, с нею необходимо мужественно бороться.
Способны ли мы на это?