- Ружьё Шасспо необходимо отправить обратно во Францию. Капитан-лейтенант вам разъяснит, как это сделать… - Он запнулся:- Нина Юлиановна.
- Прикажете унести ружье, ваша светлость?
- Да… Впрочем, обождите. Я позову вас! Ирина Ивановна! Документ, документ, во что бы то ни стало.
- Векселя мои я уже отправила. Нина Юлиановна отдала мне корректуру своей книги и обязательство перед газетой написать статьи на все темы, какие известная вам газета укажет.
- Благодарю вас, дети. Оставьте меня.
Горчаков вышел на террасу, смотрел в темноту и вспоминал слова Развозовского: "Пожалейте меня, ваша светлость…" Нет, не застрелиться ему, куда там… Надо пожалеть…
- Лаврентий, - кликнул он.
Возник слуга.
- Фонарь. Ружьё… что от французов. Патроны…
Раскрыл ключом дверь, пока слуга приготовлял приказанное.
- Пожалуйте, сударь.
Возле Александра Михайловича неожиданно появился Клейнгауз, наряженный почему-то в ливрею горчаковского слуги:
- Ваша светлость! Я всё слышал.
- Тем хуже для вас, Клейнгауз,
- Ваша светлость! Я не знаю, где проект договора. Не стреляйте в меня, ваша светлость.
Горчаков взял ружьё и приказал слуге:
- В парк никого не пускать. Закрой двери. Если кто придёт, пусть обождут: князь пьёт водку… с икрой. - Указал Клейнгаузу:- Берите фонарь. Вперёд.
- Ваша светлость, что вы будете делать со мной?
- Вперёд, мерзавец.
Едва они удалились, появилась Наталия Тайсич, бросилась к слуге, который запирал двери на террасу.
- Где их светлость?
- Их светлость изволят пить водку и закусывать икрой.
- Значит, их светлость в прекрасном расположении духа?
- Как уж всегда ведётся, барышня. А вот вам, хоть вы и горный житель, по ночам ходить не надо бы. Вы уж простите меня, старика.
- Князь приказал мне прийти. Я хочу с ним говорить.
Возвратившийся в комнату Ахончев увидел Наталию, и лицо его озарилось радостью, смешанной с тревогой.
- Наталия! Это вы увели коня из австрийского посольства?
- Нет.
- Я видел следы ваших башмаков в княжеской конюшне.
- Да. Это мои следы. Часа три назад я приехала поздравить князя… верхом… в амазонке… Меня сопровождал наш слуга… Мы подъехали к конюшне, чтобы поставить лошадей… и взять платье… переодеться… И тут я увидела привязанного Августа, моего коня, моего Гордого. Я очень обрадовалась, но радость моя прошла быстро…
- Немцы проследили, что вы бродили возле австрийского посольства и украли коня, надеясь свалить покражу на вас, а подстрекательство на князя Александра Михайловича?
- Да. Это и мне стало ясно. Мы решили увести коня. Мы его увели немедленно! Отъехали три версты. Размышляем, куда мы его поведём? В нашу миссию? Скажут, русские подговорили сербов спрятать у себя коня…
- И вы вернули коня австрийцам?
- Вы не любите меня! И вы не можете меня любить…
- Да разве мне сейчас до любви? Продолжайте!
- Вы меня не любите, иначе б не говорили - вернуть коня в австрийское посольство, к графу Андраши!.. "Никогда! Лучше туркам!" - сказала я.
- Так это вы отвели Августа туркам? - Он захохотал. - Так это за коня благодарил Кара-Теодори-паша? - Опять смех. - Наталия! Вы действительно сделали туркам божественный подарок! Ведь они же знают, что на этом коне наш фельдмаршал собирался въехать в Константинополь. Ха-ха-ха! Ну что стоит вся наша дипломатия перед чудесной наивностью этой девушки? Наталия, я вас люблю, люблю безумно, и я хочу вас поцеловать.
- Нет! Вы - герой, вы - витязь, и вы не способны меня целовать. Вы ненавидите меня.
- Я вас ненавижу? Ха-ха-ха. Повторяю, я вас люблю.
- Сербская девушка, которая отвела такого коня туркам, недостойна любви. Она глупа и достойна смерти, в крайнем случае - монастыря, если найдётся подходящий.
- Наталия, вы - прелестны! И вы ещё прелестней тем, что не знаете, какой великолепный и умный поступок вы сделали. Наталия, о вас будут петь песни не только в Сербии, но и в России, во всей Европе, чёрт возьми! Дайте я вас поцелую, Наталия.
Но Наталия заплакала.
- Нет!.. Я - подлая, глупая, пустая. Как могла пойти к туркам и сказать, что князь прислал коня? Что со мной произошло? Откуда это ослепление? Ведь я раньше никогда такой не была!.. Вам смешно на меня смотреть? Вы смеётесь над сербами?
Ахончев нежно взял её руки, посмотрел долгим взглядом ей в глаза:
- Наталия! Дорогая! Вы трогательны, а не смешны, и если все сербы похожи на вас, если у них такое пылкое сердце…
- Но я - глупа, глупа! - убеждала его Наталия. И вы скажете - все сербы глупы, они могут делать такое же, как я.
- Успокойтесь. Во-первых, всем сербам не двадцать лет, как вам, во-вторых, у сербов великая история и множество великих людей, и если одна маленькая, немного растерянная девочка ошибётся, то история не осудит её, а сербский мудрый народ тем более. - Ахончев целовал её руки, слабо пожимая их. - А что касается умного турка, то неужели вы думаете, что он поверил вам, будто коня ему мог послать князь Горчаков? Без письма? Без посредничества посольства?.. Для турка это был предлог явиться к князю… - Он опять взял её руки.
- Не трогайте меня! - вскричала Наталия. - Я презираю себя. Я недостойна вас. Я недостойна того, чтоб говорить с князем Александром Михайловичем. Я, я… умерла для вас и для него!..
Она оттолкнула Ахончева и порывисто выбежала из комнаты.
- Наталия! Наталия! Но мы так любим вас все. Неужели это-то вам непонятно. - За окном послышался топот коня. - Ускакала. Ну, разве не удивительно? Люди делают в тысячу раз более глупые вещи и не убегают, а эта сделала умнейший поступок и убежала от стыда. И неужели она действительно навсегда убежала от меня?
Сердцу его стало очень больно.
Горчаков, без ружья, уставший, поставил фонарь на пол и повалился в кресло. Лицо его выглядело удовлетворённым. Ахончев с удивлением наблюдал за ним.
- Выполнил поручение? Хорошо. Ты свободен, голубчик. - Князь зевнул и добавил по-старчески. - О-хо-хо…
- Разрешите спросить, ваша светлость?
- Покороче, голубчик. Мне, кажется, спать пора.
- Что с изменником?
Горчаков, зевая, переспросил:
- С каким? А-а, с графом?.. Он наказан, голубчик. Как я и обещал, жестоко наказан. А что это с вами?
- Я тоже жестоко наказан, ваша светлость, хотя и по другому поводу.
- Наказаны?.. - И позвал: - Лаврентий, халат!
Слуга входит.
- Лаврушка, ты что, спишь, негодяй? Халат!..
Опять к Ахончеву:
- Наказаны, голубчик? Значит, несчастны? Я вам дам совет, как найти лучший способ быть счастливым. Для этого надо полюбить несчастье…
- Я полюбил своё несчастье, ваша светлость, но отнюдь не получил счастья.
- Ещё придёт. А ты думаешь, ко мне счастье пришло уже? Э, куда! Заглянет на минуточку, и то спасибо. Я и рад. Вот сейчас на тебя гляжу, радуюсь - счастье.
Слуга принёс и подаёт Горчакову халат.
- А халат зачем?
- Приказали халат, ваша светлость.
- Вот и врёшь. Я приказал вместо фрака, что на мне, сюртук.
В парке ударил звонкий выстрел.
- Слышишь звонок? - зевнул Горчаков.
- Выстрел? - встревожился Ахончев.
- Холостой, голубчик. Значит, всё хорошо сделано, и я могу работать спокойно. Россия! Силищи-то много, а вооружения не хватает, вот и приходится таким, как я, работать день и ночь… Пиши вот теперь письмо турецкому министру, объясняй, как это я ему подарил подарок, а какой - неизвестно…
Ахончев делает движение, чтобы что-то сказать, Горчаков не заметил этого.
Глава четвёртая
Зал во дворце, где заседает конгресс, поражал обилием дверей, золочёных, широких, громадных, будто приспособлены они для великанов. Посередине зала тянулся стол, поставленный "покоем", то есть в виде буквы "П".
В самом центре стола приставлено высоченное кресло для председателя конгресса, а между усечёнными концами расположился стол поменьше, на нём же постелена громадная карта Балкан.
Разгар дня. Бисмарк и Радовиц беседовали у окна, не обращая внимания на то, как изредка открывалась та или иная дверь, в зал заглядывал чиновник и, увидав Бисмарка, испуганно скрывался.
- Особенно же Москва недовольна поведением немцев, - сказал Радовиц.
Бисмарк задумчиво повторил:
- Особенно недовольна поведением немцев на конгрессе? А немцы довольны Москвой, спросили бы вы?
- Как Берлин является воплощением молодой Германии, так и Москва молодой России. Если б мне удалось, не сочтите это, ваша светлость, за хвастливость, если б мне удалось попасть в Москву на положении Наполеона, я б её сжёг с большей тщательностью.
- Однажды я возвращался с охоты… там я встретил трёх медведей… но, кажется, я уже рассказывал вам это? - Радовиц сделал предупредительный отрицающий жест. - Впрочем, мне сегодня не до медведей и охоты. О чем это я?
- По-видимому, о Москве, ваша светлость.
- О Кремле. Я стоял на его стенах и думал о несчастной доле немецкого народа, осуждённого проливать кровь за приобретение Москвы ради интересов Наполеона. А стыд поражения, который немцам пришлось разделить? О, вы правы, Радовиц, хотя вы и мыслите крайне резко. Москва всегда мешала мне, ей полезно б погореть, как и Парижу.
- Москва интригует и поддерживает князя Горчакова, ваша светлость. Простите меня, но вы держитесь с ним слишком мягко. Он закусил удила, срывает нам союз с Австрией и хочет добиться, чтоб конгресс голосовал за передачу Бессарабии России.
- Конгресс - Европейский конгресс, а Горчаков - Восток.