Недели эти были, конечно, страшные.
Пэт все время думала про русские сиротские приюты. Она заметила, что маленькие дети там вполне счастливы, им всегда есть с кем бегать, смеяться и играть. Они, показалось ей, как щенки: бегают друг за другом и вообще чудесно проводят время. Это - пока они маленькие. А лет в семь они теряют беспечность и начинают ко всем встречным обращать мучительные, убийственные вопросы: "Ты хочешь быть моей мамой? Ты - мой папа?" Пэт мне высказала предположение, что эта ситуация не очень подходит для воспитания сознательного гражданина.
Но все равно Пэт была восхищена людьми, которые заботятся о детях. Без выходных. И еще сами в воскресенье идут в грязное поле в негигиеничных резиновых сапогах и выкапывают из земли, лопатой, картошку, чтобы сварить из нее детям обед. Фактически без платы, потому что некоторым дают 30 долларов не в день, что тоже чудовищно мало, объясняет Пэт своим американцам, а в месяц. Американцы, конечно, переглядываются, они убеждены, что она просто все перепутала, от счастья "крыша поехала", ну и забыла к зарплате приписать нули.
Пэт решила сиротам помогать. Это у нее не минутный порыв, не такой она человек. Не то что она вернулась домой с ребенком и про все забыла. Она намерена собирать деньги, всякую помощь и посылать в Россию. Она уже говорила с разными людьми тут об этом.
- И первая реакция у всех была - что мы можем сделать? Что им нужно? Уже двадцать человек нашлось, которые сами дадут одежду и будут собирать у других. Нам только надо, чтоб потом прислали фото детей в наших вещах, чтоб мы точно знали, что все дошло, - и тогда еще пошлем.
А сестра, рассказывает Пэт, вот что придумала. Вот, например, Рождество, так это просто фиаско (она именно так выразилась). Каждый получает кучу подарков! Мы давно поняли, что это слишком. И сестра сказала: хватит. На этот раз каждый получит один подарок. А на сэкономленные деньги она купит подарки и отправит в русские детдома.
Но все, конечно, кончилось хорошо. Суд решил дело правильно, по справедливости. И судья - замечательная женщина, она нас поздравила и сказала "спасибо", что мы заботимся о русском ребенке. Только судье грустно, что Россия сама не может позаботиться о своих детях. И директриса детдома была страшно рада, что Оля будет жить дома.
Пэт и Олга Джойс долго летели домой на американском самолете. Олга Джойс целый час стояла у Пэт на коленях и ощупывала ее лицо, как слепая. Она как бы его запоминала. Может, она как-то догадалась, что теперь, когда самолет взлетел, старая жизнь кончилась без возврата и они с Пэт принадлежат друг другу.
А в самолете было еще двенадцать бывших русских детей. И новые американские родители хвастались ими друг перед другом.
- Вот, пожалуйста, - говорил один счастливчик, который сразу опознал в Пэт товарища по счастью, - у меня полный комплект, мальчик и девочка, четыре с половиной и три!
- А у нас, - это пара откуда-то из Новой Англии, - две девочки, семь и одиннадцать!
Из Сан-Франциско были семьи, из Техаса, Мичигана и еще откуда-то. Одна женщина, она сама из Канзас-Сити, так что ей еще из Нью-Йорка лететь дальше с пересадкой в Цинциннати, - так она взяла годовалого мальчика. У него что-то с головой. Но она этого не боится, потому что как раз работает в госпитале для детей с замедленным развитием. Она, Пэт осторожно рассказывает мне об этом даже для американцев сложном, малопонятном случае, так рассудила: в ее доме у больного ребенка все равно будет заведомо больше шансов, чем в русском сиротском приюте.
Ларри, конечно, встречал своих в Нью-Йорке, в аэропорту имени Кеннеди. Волновался ужасно и от волнения захлопнул дверь машины, а ключ внутри и мотор включен. Открыть никак не удавалось, он старался часа два, ну и пришлось стекло разбить. Сам-то Ларри раньше улетел (и в его самолете было всего-то семь бывших русских детей), потому что без него в школе была просто беда. Один мальчик, ему тринадцать лет, белый, принес в школу автоматический пистолет, папин, потому что его черный дружок после драки грозился его застрелить. Ну и этот решил перехватить инициативу, со стволом пришел. А другой мальчик, маленький еще, восемь лет всего, до пистолета не дорос, так он пришел с ножом и уже почти совсем было воткнул его своему главному врагу в спину, но тут учителя влезли и помешали. А еще одна девочка рисовала какашками на зеркале. Ларри срочно пришлось приступить к изучению психологической подоплеки этих странных поступков, но ему это совершенно нетрудно - он ведь любит детей и на работе, и дома. И дома - он гордится, что Олга Джойс таки заснула однажды у него на руках. У нее в детдоме не было такой привычки (только сама могла заснуть), и вот она ее начала приобретать.
"Надо же, как повезло!" - говорят американцы. При этом они по своей странной логике антиподов (с этой их привычкой ходить вверх ногами и вообще спать, когда у нормальных людей день) имеют в виду не бывшую приютскую сироту, но ее новых родителей. "Вот ведь удалось семье Биларди, - объясняют пенсильванские москвичи, - попасть в такое Эльдорадо, на золотое дно, где можно отыскать ничьего ребенка и взять его, усыновить и воспитать, и дать ему в жизни шанс, то есть сделать этот мир лучше. И всего-то за два месяца, и почти даром - 10 тыщ долларов! В Америке масштабы другие: срок может перевалить за десять лет, а сумма - за 30 тыщ, и то если повезет".
Да там еще полно таких!
Но американцы не верят, зачем, говорят, вы над нами смеетесь. Зря, обижаются, вы нас за дураков держите. Да если б там были ничьи сироты, да еще по дешевке, разве б русские сами их в пять минут не размели?
Глава 27. В прошлой жизни мисс Мэрфи была татарской сиротой
"В жизни все должно делаться медленно и неправильно".
Это сказал кто-то из русских классиков, кажется покойный Веня Ерофеев. Дальше в афоризме объяснялось, какой смысл терпеть такой дискомфорт: "Чтоб человек не успел загордиться". А в России, где периодически совершаются великие открытия, случаются большие изобретения, возникают "стройки века" и настают великие эпохи, эта тема, конечно, нелишняя… Вот помню, на днях мне встретились знакомые американисты, карьерные и успешные, и рассказали про наше превосходство над бездуховными американцами: те-де холодны, корыстолюбивы и нешироки и к широким поступкам неспособны. В ответ я им рассказал про знакомую американскую семью Мэрфи, которые привезли из Астрахани сироту-инвалида, взяли к себе жить и вовсе удочерили.
Американисты почесали в затылках и признали:
- Ну что, умыл ты нас. Нечего возразить. Это да.
Я теперь часто вспоминаю про Мэрфи, когда кто-то хвастается, ну или другим способом дает понять, что он - хороший, получше многих других. И это бывает часто - чтоб хвастали: ведь сейчас у нас все делается настолько быстро (правильно или нет, не нам и не тут обсуждать), что многие люди вполне успевают загордиться.
В доме Мэрфи я впервые в жизни увидел бывшего несчастного русского ребенка. У него на родине не было ни дома, ни родителей, ни счастливого будущего, ни даже - в три-то года - привычки ходить на горшок. А был скудный словарь на уровне годовалого младенца, хлеб с маслом в качестве любимого блюда, страсть к танцам и негнущаяся нога. Случай этот очень простой. И тут не надо большой фантазии, чтоб представить себе чувства девочки, а после девушки, далее женщины (слова "мать семейства" были уже почти написаны, но я сдержался, во избежание излишнего садизма). Она очень любит танцевать, и по младенческой простодушности поначалу даже и танцует на хромой своей несчастной ноге. Никто же не исключает, что ей могло в жизни повезти и ей могло выпасть счастье например, ее бы отговорили вешаться и она бы закончила балетную школу при Большом, и специально для нее сочинили бы партию хромой королевской фаворитки мадемуазель Лавальер, так ведь?
Так вот, посмотрел я на эту - не знаю, как ее теперь называть, то ли по-старому Леной, то ли вслед за приемными родителями Helena, - маленькую мисс Мэрфи, которая плавает в бассейне возле дома (и по совету доктора, для ноги полезно, и просто для развлечения), играет со своими мягкотелыми медведями, поет песенки из американских мультфильмов и каждые пять минут подбегает в миссис Мэрфи, тормошит ее, называет mummy, требует candy и получает их… Посмотрел - и испытал очень сильное и очень тяжелое чувство. Мы - я имею в виду граждан России - готовили ей унизительную и мучительную жизнь. И делали это со спокойной совестью, с чувством выполненного долга. Но в жизни ей выпало так - она просто еще не догадывается, - что она отказалась от нашей заботы и сообщила нам, что ничего от нас не возьмет, что тот приютский пустой суп, который мы ей дарили, теперь можем хлебать сами. И она нам прощает все, что мы ей должны. Это все, конечно, условная и воображаемая беседа. Например, потому, что она за год успела забыть почти все русские слова, которые выучила в Астрахани, а новые уже вряд ли выучит. Ну и кроме того, она будет расти в приличной активно христианской семье и, подождите, будет еще нас любить….
Ну а теперь по порядку. Кто такие эти Мэрфи и зачем им все это?
Это Майк и Роуз-Энн Мерфи, им обоим за сорок. Живут в городке Москва, штат Пенсильвания. Оба весьма серьезные католики, причем потомственные: он по линии ирландских предков, она - польских. У обоих кроткие глаза и тихие улыбки, безобидное выражение лиц. Оба спокойные и ровные люди, даже, может, медлительные. Они могут, пожалуй, показаться чуть нудноватыми только что приехавшим из России, ну или даже из большого американского города, - то есть тем наблюдателям, которые не остыли от суеты и не снисходят до организации своей жизни по принципам порядка, ясности и безжалостного выбрасывания всего лишнего, ненужного, не полезного для души.