да, да... обратиться... хорошая ряса... Я всегда хорошие рясы любил... грех... ох, на старости-то все припомнишь и обо всем снова передумаешь... цветики... речка... Дуняша голубушка... все в голове... бабочек мы с ней ловили... за речкой... у рощицы... не знаешь ты. - Нет, не знаю. Детство свое вспоминаете? - Детство, ты говоришь... да, да... детство. - Отец Дамиан, мне страшно и вымолвить то, что нужно. Вы, может быть, сами слыхали: матушка наша пропала без вести. - Да... пропала... пропала, сыночек, пропала... не вернулась... батюшка твой заезжал... сказывал. Кто же из нас без греха... простится, сынок, простится... я Богу молюсь денно и нощно... - Батюшка тут был? А когда же? - Заезжал, сынок, заезжал... Сказывал... жаловался... утешал я его... мудрый человек твой батюшка. - Отец Дамиан, помогите мне... я хочу повидаться с матерью. Ведь она все вам говорила. Никто лучше вас ее дел и намерений не знал и не знает. - Дел и намерений, говоришь... знаю, говоришь... да, да, все говорила, все знаю... вернется, думаю, матушка... вернется... - Так скажите мне, отец Дамиан, что знаете. Вы простите меня за дерзость. - Сказать, говоришь... какой же ты, сынок, глупый да смешной... Ведь она же мне на духу говорила... как я скажу?.. - Да как же мне быть? - А что тебе быть, сынок?.. Я подумаю... Ты поживи тут денька три, обожди... я подумаю и скажу... Ну, прощай, сынок. И, благословив Никодима, старец пошел на свое прежнее место. Никодим не посмел идти за ним. Подумав, он уж решил было остаться в монастыре дня на три, кчк советовал Дамиан, и, постояв немного в коридоре, вернулся в келью и запер за собой дверь. Но случай решил иначе.
Глава XIX Облачение беса.
Захлопнув за собою дверь в келью, Никодим снова услышал шорох за печкой, совершенно схожий 'с прежним, и сказал: "Неужели и вправду бес?". Он кликнул: "Кто там?" - но никто не отозвался. Никодим придвинул кресло к окну, полуотдернул занавеску, но за окном было еще совсем темно, и ни малейший свет не намечался. Однако он стал упорно смотреть наружу, приложив лоб к запотевшему стеклу. Его очень взволновал разговор с отцом Дамианом, и он был задет в душе словами старца: "Какой же ты глупый да смешной"... Шорох за^печкой снова повторился. Никодим обернулся, пристально посмотрел туда, подошел к печке, сунул за нее в отдушину руку - ничего. Отойдя назад к окну, он уселся в кресло и вдруг чрезвычайно остро почувствовал свое прежнее разделение. На кровати же, напротив от кресла, что-то неясно зашевелилось. - Ах, вот оно что! - догадался Никодим,- мне ли первому поздороваться или ждать, когда он заговорит? Но по направлению от кровати послышалось: - Поздоровайся! - Здравствуй,- сказал Никодим и понял, что сделал ошибку, поддавшись этому приказанию, но было уже поздно. С кровати раздался придушенный смех. - Здравствуй, мой милый, - ответил тот, давясь смехом,- знаешь, что я тебе скажу? Нет, конечно, не знаешь: я хочу пожить "в свое удовольствие. - Так живи,- отрезал Никодим сердито,- что же ты ко мне пристаешь? Только убирайся от меня подальше. -' - Ох-хо-хо! Убирайся подальше. Как же я уберусь? Желание-то во мне, а соки-то в тебе. - Какие соки? - А те самые, без которых я и жить не могу. Без соков неинтересно. Одно развращение ума. - Так ты высасывать меня что ли будешь? - Ну да. Вроде этого. - А я не хочу! - Не хочешь? Это меня не касается. Я не привык спрашивать. Сам же ты мне сказал: "Здравствуй". - Я с тобой поздоровался только. - Прекрасно ты знаешь, что со мной здороваться нечего. А сказал: "Здравствуй",- значит, и сказал: живи здоров, в свое удовольствие. - Нет, нет, я ничего такого не думал. - Не думал? Не понимаю, чего ради ты отнекиваешься: ведь тебе со мной вовсе не плохо будет. Пальцы Никодима забегали по ручке кресла. - Послушай,- сказал Никодим немного просительно, но вместе с тем и достаточно твердо,- послушай, я тебе тоже скажу такое, чего ты не знаешь. Тот молчал. У Никодима мелькнула мысль: "Ну как не знает - все знает!". Но лицо .его осталось неподвижным, а молчание собеседника заставило его продолжать: - Так вот - есть что-то такое, чего ты не знаешь и напрасно ты так мерзко хохочешь. Если бы ты был бес, ну, самый настоящий бес (не объяснять же тебе, какой именно), а то ведь ты только мошенник. Вот, который раз ты со мной разговариваешь; а не сказал мне, кто ты таков и как тебя зовут разве поступают так порядочные существа? Никодим в точности произнес: "Существа",- хотя не мог бы объяснить, что он думал сказать этим. - Да, да! - продолжал он.- Вот, например, с рясой - разве я не видел, что ты менй обманул: ты вовсе не надевал рясу; ты только положил ее на себя сверху, прикрылся ею, и, когда встал - она упала, потому что не была надета в рукава. Я видел. - Ну так что ж? - Как, ну так что ж? Как, ну так что ж? - вскипел Никодим, вскочив с кресла и с кулаками подступая к кровати.- Я не хочу вести разговор с мошенниками. Так порядочные... не поступают. Он опять хотел сказать "существа", но запнулся и сказал одно "порядочные". - А если я бес? - вопросительно ответил собеседник. ' - Ты бес? Прислужник Сатаны? - рассмеялся Никодим. - Ну да, бес. Чего же тут смешного? А Сатана здесь ни при чем. Разве бес не может существовать сам по себе, без Сатаны? - Конечно, не может. - Много ты знаешь! А я вот существую. - Хорошо! Существуй себе без Сатаны. Но рясу в рукава ты не мог надеть. Это я знаю. - Я могу! - Покажи! И не можешь показать, потому что рясы с "тобой здесь нет. - ан есть! На кровати действительно зашевелилось что-то черное. "В самом деле, ряса",- подумал Никодим, но, точно хватаясь за соломинку, сказал: - Да это не та ряса: не отца Дамиана. Ты^ здесь у кого-нибудь, у какого-либо монаха ее стащил. - Нет, это ряса отца Дамиана, смотри. И черное взмахнуло рукавами: ряса была действительно надета в рукава. Но все же на постели ничего определенного не намечалось. - Господи, что же это такое? - беспомощно и с тоской спросил Никодим, вынул часы и поглядел на них: был на исходе третий час. - Ничего особенного,- ответило существо,- ты не беспокойся, я ведь умею и определиться. Только ты поговори со мною подобрее. - Как же подобрее поговорить? Определяйся скорей. Право, я устал. Или уступи мне постель - я лягу спать. ' , - Нет, погоди! Как же я определюсь так, сразу. Ты лучше реши, каким я тебе больше понравлюсь? - Ты смеешься надо мною,- пожаловался Никодим,- ты для меня во всех видах хорош. - Ну тогда я тебе помогу,- сказало существо.- Погладь меня по головке. И темное сунулось Никодиму под руку, отчего Никодим опасливо отстранился. Но это что-то уже определенно приняло человекообразные очертания - во всяком случае, сидело на кровати, подобрав к себе ноги и охватив колени руками. Лица сидевшего не было видно: монашеский клобук совсем затенял его, а руки белели неживой белизной. - Да ты покойник! - воскликнул Никодим. - Нет,- запротестовало существо,- я не покойник: я бес. - Бесы или нечистые духи,- отступая два шага назад и поднимая правую руку для убедительного жеста, возразил Никодим,- бывают или мерзкого вида, или демонического. А таких бесов не бывает. Ты, голубчик, слишком прост, чтобы провести меня. - Я проведу тебя, когда мне понадобится. Если же ты мне не веришь, что есть бесы несколько иные, чем ты полагаешь, то еще раз прошу тебя: погладь меня по головке. - А что же у тебя там? - Рожки, самые настоящие. И существо скинуло с себя клобук (но лицо его от этого вовсе не определилось) и подставило опять голову Никодиму. - Никодим опасливо протянул руку и погладил череп сидевшего: действительно там намечались рожки - . маленькие, совсем телячьи. - Вот как! - сказал он удивленно. - А это что, по-твоему? - хвастливо заявил бес и, спустив одну ногу с кровати, постучал ею по полу.- Видишь? Никодим нагнулся, посмотрел: копытце, совсем козлиное. Существо опять подобрало ногу: - Теперь веришь? - спросило оно. - Да,- убежденно ответил Никодим,- верю. Я не столь уж наивный человек, чтобы можно было поймать меня на неверии. - Вот это мне нравится! - заявило существо, ударяя себя ладонью по колену.- Вот это мне нравится! Но, однако, я надул тебя самым бессовестным образом: рясу я в рукава не надевал, а только прикрылся ею - смотри! И с этими словами существо подпрыгнуло на постели, а ряса упала к его ногам. Никодим отскочил в сторону кресла, существо же повернулось, стоя в постели, три раза на одной ножке. Если бы ряса, свалившись, открыла под собою какую-либо другую одежду Никодим, возможно, и не поразился бы до такой крайности, как он поразился тогда, увидев' существо нагим. Но вместе с тем он разглядел его с головы до пяток. Во-первых, у существа появилось лицо. Это было странное лицо и странное от всей необыкновенной головы, суживающейся кверху, а не книзу, с сильно выпяченным и даже загнутым толстою кромкой подбородком; притом подбородок лиловел и багровел вместе, а нижняя челюсть составляла половину всего черепа; рот у существа расположился не поперек лица, а вдоль, под едва намечающимся носом и глазами без бровей, будто нарисованными только, рот этот по временам старался придать себе законное положение и растягивался вправо и влево, но от этого становился только похожим до чрезвычайности, до смешного, на карточное очко бубновой масти; на голове у существа не было вовсе ни курчавых волос, ни рожек - лысина розовела и подпиралась тоже голым затылком, с двумя толстыми складками, шедшими от шеи и сходившимися углом на середине затылка; зато туловище было снизу густо покрыто волосами. Собственно туловище это особенно заслуживает описания: оно не было противно на вид - даже, напротив, довольно приятно: белого, свежего цвета, с лиловатыми жилками, просвечивающими сквозь кожу; сзади к нему, там, где начинались ноги, прицепился какой-то мешок, а может быть, и не прицепился, а составлял неотъемлемую принадлежность существа; и в этом мешке что-то болталось - словно арбузы какие,- будто весьма ценное для существа, но возможно, что и ужаснейшая дрянь.