"…Ах, вот и я мышка несчастная, - думал он, глядя на студентов, - для вас кошка, а для них мышка-с…"
В этот момент скрипнула бывалая трактирная дверь и некий оборванец с лицом испуганного хорька, кутаясь в невообразимые доспехи, скользнул к стойке. Никто из присутствующих не обратил на него внимания, а тем более Шипов, сидевший к дверям спиною. Но именно Шипов не оборачиваясь вдруг сказал:
- Ай-яй-яй, Яшка, на чужие деньги пить собрался?.. На деньги вдовы? Она дома плачет, а ты с ее кошельком по питейным домам ходишь?
Тут оборванец кинулся на колени и, молясь на спокойный затылок Шилова, запричитал:
- Батюшка, Михалваныч, не погуби! Шипов, все так же не оборачиваясь, сказал:
- А ну, выкладывай кошелек и жди меня, и чтоб не вздумал убечь.
Кошелек, расшитый бисером, почтительно плюхнулся на стол. Шипов потыкал в него пальцем и сказал, обращаясь ко всем:
- Господин пристав велел мне этот кошелек найти. Вот он, нате вам.
Городовой засмеялся, и все в зале засмеялись следом.
- Великий вы человек, - сказал городовой.
Ситуация снова заметно накалилась. Какое-то легкое возбуждение, подобное невидимому электричеству, вспыхивало то здесь, то там. Приглушенный говор усиливался. Все выражали восхищение, глядя, как Шипов вертит в руках спасенный кошелек.
- У меня есть в затылке такая струночка, - засмеялся Шипов. - Как что - она у меня, лямур-тужур, тенькает - и готово. Чей это кошелек? А это, пуркуа, титулярной советницы Фроловой. Она мне сама челом била. Ну?.. Я свою струночку ррраз… И что же вы думаете? Знаю: Яшка украл. Простой мезальянс… А вот он и Яшка. Он-то думал, я за ним по шалманам лазить буду! Много чести. Нет, ты сам придешь да еще в затылочек поклонишься. Сам меня найдешь… - Он поднялся со своего места, потряс кошельком перед изумленными посетителями. - Моя струночка натянутая дрожит ради вас, господа!
- Ура! - закричал хозяин Евдокимов, и все подхватили. Все, кроме студентов.
Они как-то незаметно, бочком-бочком, и выкатились прочь. Шипов только посмеивался им вслед. Тут и остальные посетители, будто получив разрешение, потянулись к выходу, кланяясь Шипову, а некоторые, осмелев, и вовсе подмигивали по-приятельски. Шипов усмехался и отвечал поклоном каждому, словно хозяин бала. Востренькое лицо его раскраснелось. Он был доволен.
- Великий человек-с, - сказал городовой хозяину. - Всех жуликов в кармане держит. У нас в участке как что чего - сейчас Михал Иваныча… Незаменимы-с.
- Ох, правда, - шумно вздохнул хозяин, - великий человек.
- А не стыдно тебе, Потапка, - сказал Шипов, - студентов пужать? Это же я тебе по портрету провел, чтобы ты в разговоры не лез, быдло ты этакое… Ну, тре жоли теперь?
- Нет-с, - ответил Потап глупо, - это не вы-с, а они-с…
"Когда бы вы знали, пустоглоты, на какую я верхушку залетел, вы бы все в ножках у меня валялись", - подумал Шипов.
Не успел он тогда, окрыленный удачей, выскочить из канцелярии с прогонными и прочими ассигнациями за пазухою, как на него налетел, а кто он уж и не помнит, не успел разглядеть, и велел снова ему, Шилову, явиться к господину Шляхтину. У частного же пристава выяснилось, что надлежит Шилову лететь что есть мочи к самому обер-полицмейстеру Москвы, его сиятельству графу Крейцу Генриху Киприяновичу. Шипов побежал, ног под собой не чуя. Губы его стали совсем белые, нос еще более завострился.
Беги, беги. Кошка тебя дожидается. В теплых лапках у нее когти спрятаны, во влажной пасти зубки беленькие, один к одному… Только бы не растеряться. Глаз не отводить, глаз не отводить ни за что. А что ж, господа, у вас свое оружие, а у меня свое. А кто сказал, что я мышь? Да я и не мышь вовсе… Я им нужнее. Главное - на рожон не лезть, самому не встревать в разговоры, пущай их сами выговорются… Поглядим, поглядим… Ах ты господи, боже мой!
Но успокоился. В парадную дверь не вбежал, а вошел. Там его уже дожидались. Велели раздеться. Под гороховым пальто оказался на Шилове темно-серый, мышиный сюртук. И повели Михаила Ивановича по комнатам, лестницам, различным переходам прямо к логову кошки.
Тяжелая дверь обер-полицмейстерского кабинета словно и не открывалась, а Шипов уже стоял перед графом.
Не успел граф опомниться от этого явления, как маленький агент юркнул к его руке и потянулся к ней белыми губами.
- Дозвольте-с…
"Вот бестия!" - возмутился граф, попытался не глядеть в зеленые глаза Шилова и не смог.
- Да как ты смеешь! - крикнул Крейц, багровея. - У меня по отношению тебя… - И замолчал. Шипов едва заметно улыбнулся. - По отношению к тебе, поправился граф с отчаянием. - Я имею по отношению к тебе серьезные намерения, а ты черт знает что… - И провел платочком по высокому лбу.
Шипов не шевелился. Граф неотрывно глядел ему в глаза. Потом он все-таки опомнился, поворошил бумаги на столе.
- Ну, - сказал граф, - дай-ка я на тебя погляжу. Говорят, ты у князя Александра Васильевича человеком был?
- До эманципации-с… - прошелестел Шипов.
- Скажи пожалуйста, "до эманципации"! - сказал граф с любопытством. "Эманци-па-ци-я", - повторил он насмешливо. - Ну, и что же ты там?
- Служил-с.
- Ну, а что служил?
- За столом служил, - откликнулся Шипов. - Подавал-с.
- Ах, подавал… - Граф помолчал мгновение, примериваясь. - Ну, а как, к Александру Васильевичу все еще питаешь привязанность?
- Ваше сиятельство, душа моя переполнена преданностью и любовью!
Граф шагнул поближе и замер, словно перед прыжком.
"Все равно, мон шер, поверишь, - подумал Шипов, - что я тебе ни скажи…"
- А ты умнее, нежели я предполагал, - сказал Крейц, недоумевая и раздражаясь. - Водку пьешь?
- По праздникам, ваше сиятельство! - крикнул Шипов.
- Князь Долгоруков надеется на твои к нему чувства, что ты, ежели что случись, не выдашь.
- Мерси, - выдохнул Шипов, - пусть они не сумлеваются…
"…Барин, барин, - подумал хозяин Евдокимов, глядя на Шипова, - хотя и за жульем охотник, а барин, полицейский барин, прости господи… А где же трость-то его? Он же с тростью вошел. Трость с серебряным набалдашником, серебро с чернью… Аи в углу позабыл?"
- Потапка, - сказал он, - принеси Михал Иванычу ихнюю трость. Они в углу ее позабыли.
- Хоп, - сказал Потап, - момент…
- Да какую еще трость? - удивился Шипов. - Никакой трости у меня, сетребьен, не было,
"Да как же не было, когда была? - подумал хозяин. - Так еще важно они вошли, чистый барин с тростью…"
- Ну, пора и честь знать, - сказал Шипов и открыл кошелек советницы, и оттуда появился рубль.
Яшка от дверей глядел на кошелек горящим взором.
- Больно много, Михал Иваныч, больно много, - сказал хозяин, принимая рубль.
Яшка застонал, завозился в углу,
- Да рази это много? - засмеялся Шипов, - В самый раз…
"Кабы вы знали, тараканы, куды я поднялси-и-и!" - подумал он. - "На какую ступенечку всходил! Какому коту в глаза глядел… Выше уж некуды! Тама - небеса одни…"
Действительно, поднялся! Нет, судьба не швырнула Шилова на произвол, не оставила в покое. Она тащила его за собой все выше и выше, тащила за руку, да он и не упирался. Лестницы из чистого мрамора покорно сияли под его ногами. Резные тяжелые двери распахивались перед ним. Среди надменных мундиров как равный мелькал его поношенный мышиный сюртук. И вот наконец такой взлет, который вчера и не приснился бы! И пусть пока не анфилады царских покоев разверзлись перед маленьким агентом, ибо что царь? Царь где-то там, в недосягаемости, прекрасный неодушевленный образ, робкая мечта… А тут живой, зримый, перенасыщенный плотью, вызывающий благоговение и дрожь, сам генерал-адъютант, генерал-губернатор Москвы Павел Александрович Тучков, член Государственного совета.
И ведь, кажется, следовало бы Шилову заорать, пасть в ноги, ползти, извиваясь, неведомо куда. Но странное дело - чем выше взлетал он, чем вельможнее, недосягаемее и страшнее возникали перед ним персоны, тем спокойнее становилось у него на душе.
"Это уже не кошка, - подумал он с восхищением. - Чистый кот, котище!"
Губернатор из-за стола не встал. Откуда-то оттуда, издалека, мельком оглядел Шилова, застывшего у дверей, и отвернулся к пышному адъютанту.
- Бонжур, - смело сказал Михаил Иванович.
- Где вы раздобыли это чудовище? - спросил генерал.
Адъютант наклонился к нему.
- Я понимаю опасения князя, - проговорил генерал, не замечая Шилова, но разве это надежно?
"Какая суета-то вокруг идет! - подумал меж тем Шипов. - Граф Толстой школу открыл. Да и пущай он ее открыл… Или там заговор готовят?.. А кто ж это благодетель мой? А, выходит, князь. Да рази я его выдам?! Большая суета идет. А этот в глаза не глядит, пренебрегает… Да без меня тоже не может. Что он без меня, котище?"
- Он обо всем знает? - спросил генерал адъютанта, имея в виду Шипова. - Это же крайне конфиденциально… - Он тяжко вздохнул. - Однако странно видеть это. Почему охотник за жуликами должен соваться в жизнь графа Льва Николаевича?.. Что?.. Нет, я понимаю желание князя, но я в недоумении.
"Неспроста это они все так, - подумал Шипов, и сердце его забилось. Ты гляди, какие персоны! Генерал-губернатор сам, князь - благодетель мой, обер-полицейский, да все, все… Петербург - Москва… Держись, Шипов! А может, там, в имении у графа, в Туле в этой, может, у него и впрямь бог знает что творится? Может, воистину заговор?.."