IV
Приехали ко мне. У меня уже кое-кто: человек десять - двенадцать моих друзей, приехавших познакомиться поближе с провозвестниками нового искусства.
- Знакомьтесь, господа. Это все народ старозаветный, закоренелый, вы с ними особенно не считайтесь, а что касается вас, молодых, гибких пионеров, то я попросил бы вас подчиниться моим домашним правилам и уставам. Раздевайтесь, пожалуйста.
- Да мы уж пальто сняли.
- Нет, чего там пальто. Вы совсем раздевайтесь.
Молодые люди робко переглянулись:
- А зачем же?
- Чествовать вас будем.
- Так ведь так… не раздеваясь.
- Вот оригиналы-то! Как же так, не раздеваясь, вымазать ваше тело малиновым вареньем?
- Почему же… вареньем? Зачем?
- Да уж так у меня полагается. У каждого, как говорится, свое. Вы бросите на поднос дохлую крысу, пару карамельных бумажек и говорите: это картина. Хорошо! Я согласен! Это картина. Я у вас даже купил ее. "Американца в Москве" тоже купил. Это ваш способ. А у меня свой способ чествовать молодые, многообещающие таланты: я обмазываю их малиновым вареньем, посыпаю конфетти и, наклеив на щеки два куска бумаги от мух, усаживаю чествуемых на почетное место. Есть вы будете особый салат, приготовленный из кусочков обоев, изрубленных зубных щеток и теплого вазелина. Не правда ли, оригинально? Запивать будете свинцовой примочкой. Итак, будьте добры, разденьтесь. Эй, люди! Приготовлено ли варенье и конфетти?
- Да нет! Мы не хотим… Вы не имеете права…
- Почему?!
- Да что же это за бессмыслица такая: взять живого человека, обмазать малиновым вареньем, обсыпать конфетти! Да еще накормить обоями с вазелином… Разве так? Мы не хотим. Мы думали, что вы нас просто кормить будете, а вы… мажете. Зубные щетки рубленые даете… Это даже похоже на издевательство!.. Так нельзя. Мы жаловаться будем.
- Как жаловаться? - яростно заревел я. - Как жаловаться? А я жаловался кому-нибудь, когда вы мне продавали пятиногих синих свиней и кусочки жести на деревянной доске? Я отказывался?! Вы говорили: мы самоопределяемся. Хорошо! Самоопределяйтесь. Вы мне говорили - я вас слушал. Теперь моя очередь… Что?! Нет уж, знаете… Я поступал по-вашему, я хотел понять вас - теперь понимайте и вы меня. Эй, люди! Разденьте их! Мажь их, у кого там варенье. Держите голову им, а я буду накладывать в рот салат… Стой, брат, не вырвешься. Я тебе покажу сумерки насущного! Вы самоопределяетесь - я тоже хочу самоопределиться…
V
Молодые люди стояли рядышком передо мной на коленях, усердно кланялись мне в ноги и, плача, говорили:
- Дяденька, простите нас. Ей-богу, мы больше никогда не будем.
- Чего не будете?
- Этого… делать… Таких картин делать…
- А зачем делали?
- Да мы, дяденька, просто думали: публика глупая, хотели шум сделать, разговоры вызвать.
- А зачем ты вот, тот, левый, зачем крысу на поднос повесил?
- Хотел как чуднее сделать.
- Ты так глуп, что у тебя на что-нибудь особенное, интересное даже фантазии не хватило. Ведь ты глуп, братец?
- Глуп, дяденька. Известно, откуда у нас ум?!
- Отпустите нас, дяденька. Мы к маме пойдем.
- Ну ладно. Целуйте мне руку и извиняйтесь.
- Зачем же руку целовать?
- Раздену и вареньем вымажу! Ну?!
- Вася, целуй ты первый… А потом я.
- Ну, бог с вами… Ступайте.
VI
Провозвестники будущего искусства встали с колен, отряхнули брюки, вынули из петлиц ложки и, сунув их в карман, робко, гуськом вышли в переднюю.
В передней, натягивая пальто, испуганно шептались:
- Влетели в историю! А я сначала думал, что он такой же дурак, как и другие.
- Нет, с мозгами парень. Я было испугался, когда он на меня надвигаться стал. Вдруг, думаю, подносом по голове хватит!
- Слава Богу, дешево отделались.
- Это его твоя крыса разозлила. Придумал ты действительно: дохлую крысу на поднос повесил!
- Ну, ничего. Уж хоть ты на меня не кричи. Я крысу выброшу, а на пустое место стеариновый огарок на носке башмака приклею. Оно и прочнее. Пойдем, Вася, пойдем, пока не догнали.
Ушли, объятые страхом…
Борьба с роскошью
- Имею честь рекомендоваться: действительный член новооткрытой петроградской лиги для борьбы с роскошью и мотовством.
- А! Действительный?
- Да-с.
- Это хорошо, что действительный. Прошу покорнейше садиться…
- Куда?
- А вот в это кресло.
- В это кресло? Ни за что. Оно ведь, поди, рублей пятьдесят стоить?
- 120.
- Сто двадцать?! О, Боже! Какое возмутительное мотовство! Принципиально не сяду… Я лучше, тут, на подоконничке…
- Чем могу служить?
- Я пришел вам сказать одно только слово… Кажется, господин Фурсиков?
- Фурсиков.
- Одно слово: опомнитесь, Фурсиков! Нам сообщили, что вы живете роскошно и мотаете деньги без всякого толку и смысла… На чем, например, вы сейчас стоите?
- На полу.
- Нет, на ковре! А ковер-то персидский, а цена-то ему пятьсот рублей, а на ковре-то этом еще лежит медвежья шкура, тоже, поди, в два ста ее не уберешь?
- 550.
- Я не падаю в обморок от этой цифры только потому, что у меня крепкие нервы. Эх, господин Фурсиков! Нужен вам этот ковер? Нет, не нужен. Нужен медведь? Ни для какого черта не нужен. Это у вас что за комната?
- Кабинет…
- Так-с… А та?
- Столовая.
- Ну, скажите, пожалуйста… Неужели, эти две комнаты нельзя соединить в одну? Или обедайте в кабинете или занимайтесь в столовой. Ведь два дела за раз вы не будете делать - обедать и заниматься. Значит - для чего же две комнаты?
- Но у меня тут письменный стол…
- А для чего он вам? На обеденном и занимайтесь… Если бумаги какие есть, документы- их можно в ящичек из-под макарон класть. Макароны скушать, а в пустой ящичек прятать после работы бумаги… Наконец - чернильница! Для чего вам такая огромная - с каким-то орлом, с бронзой и мрамором? Прекрасно и баночка из-под горчицы служить может. Горчицу скушали, а в баночку чернил налили… Это что за комната?
- Спальня…
- Ну, вот, ну, вот! В кабинете есть огромный широкий диван, есть оттоманка, а вы еще спальню заводите. Что за мотовство?!..
- Но… у меня ведь жена…
- Ну, что ж… Прекрасно на этой оттоманке уместились бы с женой рядом…
- На ней нельзя спать… Плюш испортится.
- А зачем плюш? Клеенкой обтянули и конец. Что за швыряние деньгами. Лучше бы эти деньги на военные нужды пожертвовали… О! Там еще комната?
- Да… Это спальня моего брата…
- Зачем? К чему? Кому это нужно? Спальня! В том же кабинете можно и устроиться. Вы с женой на оттоманке, брат на диване. Когда брат раздевается - жена ваша выходить на минуту, жена раздевается - брат выходить. Господи! Только было бы желание, а устроиться всегда можно…
- Но… у жены есть туалетный столик… его некуда тут поставить…
- Как некуда? А на ваш письменный стол. Такой огромный дурак, - неужели он не сможет сдержать этого крошки… И преудобно будет: жена ваша взбирается на письменный стол (вы ее можете и подсадить) и садится за туалетный столик, причесываться или что она там делает, вы у ее ног сидите, работаете, а на другом конце стола может сидеть ваш брат и есть в это время колбасу.
- Нет, так неудобно… Жена любит, чтобы из спальни был ход прямо в ванную…
- О, Боже милостивый! Что вы, Ротшильд, что ли? Зачем вам отдельная ванная? Ванну можно поставить на место этой этажерки с безделушками и отгородить ее ситцевой занавесочкой… Да постойте! Ведь тут, вместо этого мраморного идиота, можно поставить керосинку… Тогда вам и кухни не надо… Жена будет жарить на керосинке яичницу, брат рубит, скажем, котлеты, а вы чистите картошку! Ни кухни, ни кухарки не надо… А экономию всю на нужды войны жертвуйте… Сколько у вас теперь комнат?
- Ш… шесть…
- Ну, вот! А я вам доказываю, что одной довольно… Тесновато, вы думаете? А на кой дьявол вам два шкафа книг? Что вы их все сразу читаете, что ли? Ведь больше одной за раз не читаете? Ну, вот! Запишитесь в какую-нибудь библиотеку и берите книги, а эти продайте, а деньги на Красный Крест пожертвуйте… Ведь сердце кровью обливается, когда на вас смотришь. Это что - жакет на вас?
- Жакет…
- Рублей 60, поди, стоить.
- 140.
- Ну, вот! Кому это нужно?! Взяла бы жена и сшила сама из трико по три двадцать аршин; и прочно и хорошо. Пальто, вон, я ваше в передней видел. Почему на меху? Можно и в весеннем проходить зиму, а ежели холодно, то не ездить на извозчиках или там на трамваях, а просто бежать по улице. И экономия времени, и согреешься… А это пальто спустить надо, а денежки на шитье противогазов пожертвовать. Гм… да! Позвольте, г. Фурсиков… Почему же вы плачете?
- О, г. действительный член петроградской лиги для борьбы с роскошью и мотовством! Вы так хорошо говорили, так убедили и меня, и жену мою, и брата, что мы решили во всем и везде следовать тем принципам, с которыми сейчас познакомились…
- Гм… Ну, да… Я очень рад… гм!.. Очень. Утрите слезы. Еще не все потеряно… Прощайте, г. Фурсиков, прощайте, мадам. А где же ваш братец?
- А он тут побежал в одно место… А, вот он! Вернулся.
- Прощайте, господа… Это что у вас, передняя? Ну зачем такая большая передняя… Все верхнее платье можно вешать в кабинете, около ванны… А экономию пожертвовать на нужды… гм! Где же мое пальто?
- Вот оно.
- Это не мое. У меня было с бобровым воротником, новое…
- Неть, это ваше. Это ничего, что оно старенькое и без воротника. Если вам будет холодно - можете бежать…
- Где мое пальто?!!