Диди брала с комода холодного мопса. Целовала его, пока он не становился теплым, живым. А Кемблу снился электрический утюг: громадный, сверкающий, ползет и приглаживает все, и не остается ничего – ни домов, ни деревьев, только что-то плоское и гладкое – как зеркало.
Любовался Кембл и думал:
"И только ведь десять шиллингов!.."
11. Слишком жарко
Викарий Дьюли не упускал случая внедрить в сознание Джесмонда свой "Завет". В субботу он выступал на митинге Армии Спасения. Если государство еще коснеет в упрямстве и пренебрегает своими обязанностями, то мы, мы – каждый из нас – должны гнать ближних по стезе спасения, гнать – скорпионами, гнать – как рабов. Пусть будут лучше рабами Господа, чем свободными сынами сатаны…
Речь была потрясающая, и джесмондская секция Армии Спасения решила взяться за дело немедленно, завтра же.
Это было воскресенье – сияющее, солнечное, жаркое. В половине девятого утра Армия Спасения тронулась из штаб-квартиры. Со знаменами, гимнами, барабанным боем, мерным военным шагом двести воинов Армии Спасения прошли по городу. И у каждой двери длинная, строгая женщина-офицер, в синей лопоухой шляпе останавливалась и колотила молотком.
– Господин Христос призывает ваc в церковь!
– Гелло! Господин Христос призывает вас… Гелло, гелло! – колотила до тех пор, пока внутри не просыпались, не начинали выглядывать изумленные лица.
Церковь Сент-Инох сегодня была полна. Викарий вернулся домой счастливо-утомленный. За ним почтительно следовал Секретарь корпорации Почетных Звонарей Мак-Интош, восхищенно покачивая головой: какое красноречие, какая неистощимая энергия!
– Итак, дорогой Мак-Интош, сегодня – ваша очередь, – прощался с ним викарий. – Пусть это – тяжелая обязанность, но это – обязанность.
Мистер Мак-Интош отправился гулять. Он выбрал для прогулки не очень живописное место: ту улицу, где помещались меблированные комнаты миссис Аунти. По-видимому, иногда ему приходили в голову странные фантазии.
А викарий, позавтракав, уселся в кресло. Было очень жарко. Сквозь верхние граненые стекла в столовую сыпались десятки маленьких отраженных солнц. Викарий любовался: удобные портативные и неяркие солнца. Сидя задремал: это входило в воскресное расписание. Лицо и во сне хранило выражение изысканно-вежливое; все было готово, чтобы в любой момент открыть глаза и сказать: прекрасная погода, не правда ли?
* * *
Армия Спасения не пощадила, конечно, и артистических меблированных комнат миссис Аунти, переполошила обитателей ни свет ни заря. Обитатели не выспались, громче чем нужно хлопали дверью и громче чем нужно плескались в ванной.
Диди вышла к завтраку со сжатыми бровями. За завтраком с некоторым изумлением, как будто видя в первый раз – внимательно оглядела Кембла, хотя он был такой же, как всегда: громадный, непреложный, прочный.
Чтобы поскорее добрать нехватающие тридцать фунтов, Кембл брал теперь частную работу на дом. Тотчас же после кофе он отстегнул манжеты и отправился в свою комнату заниматься.
Сдвинувши брови, Диди сидела рядом и гладила мопса. Солнце поднялось и назойливо стучало в окно. Кембл встал и задернул шторы.
– А я хочу солнца, – вскочила Диди.
– Но, дорогая, ведь вы знаете, я работаю для того, чтобы мы могли скорее начать покупку мебели – и затем…
Диди вдруг засмеялась, недослушав, и ушла к себе. Поставила мопса на камин, посмотрела в очаровательно-безобразную морду.
– Как ты думаешь, Джонни?
Джонни явно думал то же самое. Диди стала поспешно прикалывать шляпу…
А через десять минут – взволнованный блестящим успехом своей прогулки Мак-Интош стоял перед миссис Дьюли.
– Нам надо поехать в Санди-Бай, – таинственно подчеркивал он "надо".
Пенсне миссис Дьюли на секунду вспыхнуло нехрустально:
– Вы – вы уверены?
Мистер Мак-Интош только обиженно пожал плечами и взглянул на часы:
– Нам до поезда семь минут.
Второпях миссис Дьюли задела рукавом пенсне, пенсне упало. Миссис Дьюли прочнее укрепила пенсне и снова стала миссис Дьюли. Теперь можно ехать.
…Не было спасения от солнца и в Санди-Бай: слепило, кипятило кровь, кипел и бился пеннобелый прибой.
О'Келли и Диди лежали на горячем песке. Вероятно, от солнца – у Диди в висках стучало, и, вероятно, от солнца – О'Келли с трудом подыскивал слова.
– Слишком жарко. Давайте купаться, – встала Диди.
Бледно-желтый от зноя песок. Яшмово-зеленые, с белокипенной оторочкой, шипучие волны. Прыгающие на волнах головы в оранжевых, розовых, фиолетовых чепцах. Приглушенные волнами солнце и смех.
Вода освежала, не хотелось выходить из воды. Диди говорила себе:
"Нет, только выкупаемся – и сейчас же вернемся домой…"
Но волны уносили все дальше. Набегали, подхватывали, крутили, и так хорошо не бороться, не думать, покоряться.
Над водой видна была только голова О'Келли – безобразная, усмехающаяся голова мопса. Выкрикивал что-то плохо слышное в шуме волн:
– …всю ночь… хорошо?
Диди – слышала она или нет? – кивала головой.
Когда после купанья вошли в кафе пообедать – О'Келли за одним из столиков увидал миссис Дьюли и с ней футбольную, глубокомысленную голову Мак-Интоша. О'Келли подбежал к ним:
– Вы? Какими судьбами вы – здесь? Я так рад, миссис Дьюли, что вы обызвестились еще не совсем…
– Обызвестилась?
– Да, я только что, вот, рассказывал… своей даме. Через несколько лет любопытный путешественник найдет в Англии обызвествленных неподвижных людей, известняк в форме деревьев, собак, облаков. Если не случится до тех пор землетрясения или чего-нибудь такого…
Пенсне миссис Дьюли холодно блестело. Она с усмешкой поглядывала на какой-то странный сверточек с ручкой: сверточком О'Келли оживленно размахивал.
– Это и есть, мистер О'Келли, ваш знаменитый надувной чемодан?
О'Келли немного смутился – на четверть секунды.
– О, вы знаете: хороший охотник без ружья не выйдет. Просто по привычке… Так вы в пять часов? Я надеюсь, в поезде встретимся, если не опоздаю.
– Буду очень рада. – Стекла миссис Дьюли сверкали.
Неаккуратность О'Келли хорошо известна: к пятичасовому О'Келли, конечно, опоздал.
12. Рождение кембла
Сразу спала жара, стоял молочный, мокрый туман. Особенно слышно было ночью: о подоконник чокали неумолчно отчетливые капли, как часы, отбивали кем-то положенный срок.
И когда этот срок настал – а случилось это как раз в день рождения Кембла, – было получено письмо в узком холодновато-голубом конверте. Письмо было без подписи.
"Милостивый Государь, будучи Вашими друзьями, мы не можем не осведомить Вас, что известные Вам мистер К. и миссис Д. дурно пользуются Вашим доверием, в чем Вы будете иметь случай достоверно убедиться".
Голубоватый узкий конвертик был чем-то знакомый, и подумавши – Кембл вспомнил. Все это было очень просто и ясно: чистейшая выдумка, Кембл уверен был непреложно.
И все-таки – шел в контору, и было как-то нехорошо: будто выпил чашку чаю и увидел на дне муху, муху выкинул, но все-таки… А может быть – это просто от тумана: душный, как вата, и закутанные странно звучат шаги – как будто кто-то неотступно идет сзади.
В конторе О'Келли встретил Кембла шумно и радостно – был еще шумней и пестрей, чем всегда. Оказалось, О'Келли не забыл, что сегодня – день не простой, а день рождения Кембла, и готовил Кемблу какой-то подарок, а какой – обнаружится вечером. И затем Сесили – с улыбкой пасхального барашка, поднесла Кемблу букет белых лилий. Кембл прямо растрогался.
А когда вернулся домой, его ждал еще один подарок: Диди сама – сама! – предложила пойти по магазинам и начать т е покупки. И Кемблова муха без следа исчезла.
– Утюг, – засиял Кембл. – Нет, сначала утюг, а уже потом.
– Утюг – тяжелый, надо под конец, чтобы не таскать его все время, – резонно возражала Диди.
Но Кембл настоял на своем, купили утюг, и Кембл радостно его таскал, и вовсе не было тяжело-легонький, как перышко, честное слово.
Зажигались огни, густел туман. Это был день рождения Кембла – настоящего рождения, начиналась новая жизнь. И новый был Джесмонд в тумане – невиданный, незнакомый город. Необычно и весело звучали шаги – будто кто-то неотвязно ступал, сторожил сзади.
И еще непременно хотел Кембл купить белья для Диди. Диди отнекивалась, но Кембл и слышать не хотел нынче – день его рождения.
– Для вашей жены?
– Нет… То есть… – Кембл смущенно улыбался приказчику.
Прозрачные, шелковые – тело через них должно нежно розоветь – сорочки и панталоны. Было радостно-стыдно перевертывать и разглядывать все это вместе с нею, с Диди. С каждой купленной вещью Диди все больше становилась его женой.
Уши у Кембла горели, и он заметил: Диди прятала лицо. Кембл засмеялся.
– Ну же, Диди, будьте же храброй: посмотрите на меня… – хотелось видеть и у ней тот же сладкий стыд. Но Диди лица так и не показала.
Вечером заявился О'Келли с массой свертков и в сопровождении мисс Сесили.
– …Чтобы было как в Ноевом ковчеге, – объяснил О'Келли. Повернулся к камину – и всплеснул руками: на камине, рядом с мопсом Джонни – красовался сверкающий утюг. – Рядом с Джонни? – с укором посмотрел он на Диди.
Потом обернулся к Кемблу:
– Итак, решено: "я твой навеки" – не правда ли, Кембл? Что касается меня, то я просто глуп: никогда не мог понять, как можно одну и ту же любить каждый день – как можно одну и ту же книгу читать каждый день? В конце концов – это должно сделать малограмотным…