Безнадёжно махнув рукой, развенчанный Оймякон ушёл в тень: полюс холода переместился на ледяной купол Антарктиды 70… 75… 80 градусов ниже нуля! 87,4 градуса! Таков был минимум, зафиксированный на первой зимовке, — немыслимый холод, не укладывающийся в сознание. Может ли человек целый год жить в таких условиях? «Может, и не один год», — утверждал Сидоров, вновь прозимовавший начальником станции в составе Пятой советской антарктической экспедиции. И — новый мировой рекорд холода: 88,3 градуса ниже нуля.
— Василий Семёнович, хочется пощупать живого человека, который хлебнул такого мороза!
— Сам помёрзнешь в своё удовольствие, — засмеялся Сидоров, но разрешил «пощупать». — Поехали дальше. До сих пор я вас пугал общими словами, а теперь — конкретно. Расшифрую сравнение с подводной лодкой. Вы знаете, что Восток находится в полутора тысячах километрах от моря, на куполе Антарктиды, и на высоте три с половиной тысячи метров. Наша станция — самая высокогорная; к Южному географическому полюсу, где на станции Амундсена — Скотта зимуют американцы, купол снижается на целых семьсот метров. Значит, готовьтесь к горной болезни, будете ощущать острую нехватку кислорода. Она обостряется четырьмя обстоятельствами. Первое: по мере приближения к полюсу атмосфера вообще более разреженная, и подсчитано, что содержание кислорода в атмосфере Востока эквивалентно высоте пяти тысяч метров. Второе: количество осадков, выпадающих в районе станции, ничтожно, и это предопределяет почти абсолютную сухость воздуха, — суше, чем в пустыне Сахаре. Третье: сильнейшие морозы, при которых дыхание вообще затрудняется. Четвёртое: давление воздуха на Востоке почти вдвое ниже нормального… Иван Васильевич, правильно я говорю?
— У первые дни в голове будэ гудэть, як в трансформаторе, — подтвердил механик-водитель Луговой. — Да ишо юшка з носу…
— Не пугай, — небрежно отмахнулся другой ветеран, инженер-радиолокаторщик Борис Сергеев. — Жить можно.
— Жить будешь, но водку пить не захочешь, — обнадёжил геофизик Павел Майсурадзе. — Не возражаешь, Боря?
Сергеев кивнул, но при этом усмехнулся, явно подвергая серьёзному сомнению тезис Майсурадзе.
— А что? Со спиртом у нас получалось забавно, — припомнил Сидоров. — Казалось бы, вот оно, искушение, стоит в буфете графин со спиртом, протягивай руку и наливай! А пили мало, так как потом бывало худо. Случалось, что именинник обижался: «Эх вы, за моё здоровье выпить не хотите, а ещё друзья!» Обычно несколько человек отказывались, несмотря на упрёки… Вернёмся, однако, к первым дням пребывания на станции. Хотя все вы прошли специальное для восточников медицинское обследование и испытания в барокамере, ещё неизвестно, как ваши организмы перенесут акклиматизацию, А это, товарищи, серьёзный экзамен на звание восточника. Акклиматизация в зависимости от индивидуальных особенностей продолжается от одной недели до одногодвух месяцев и сопровождается головокружением и мельканием в глазах, болью в ушах и носовыми кровотечениями, чувством удушья и резким повышением давления, потерей сна и понижением аппетита, тошнотой, рвотой, болью в суставах и мышцах, потерей веса от трех до пяти, а бывает, и до двенадцати килограммов.
— Не знаю, как вы, а я возвращаюсь обратно, — вставая, под общий смех провозгласил геохимик Генрих Арнаутов. — Понижение аппетита — это не для меня. Капитан, остановите «Визе», я выхожу!
Арнаутов изменил своё решение только тогда, когда Сидоров заверил, что понижение аппетита в первые дни с лихвой компенсируется его неслыханным повышением в последующие — причём блюда будут самые изысканные и в неограниченном количестве.
— Поначалу рекомендую двигаться так, словно ты только что научился ходить, — медленно, с остановками, иначе начнётся одышка. Упаси вас бог глотать воздух ртом! Это неизбежное воспаление лёгких, которое в условиях Востока вряд ли излечимо.