III
Газета "Голос мудрости" писала в передовой статье:
"Мы давно призывали общество к более тесному единению и борьбе со страшным бичом русского крестьянина - урожаем! Что мы видим: в нормальное, спокойное время, когда ряд недородов усыпляет общественное внимание, все забывают, что коварный враг не спит и в это же самое время, может быть, продирает ростками землю, чтобы выбиться наружу зловещими длинными колосьями, словно рядом бичей, угрожающих нашему сельскому хозяйству. А потом ахают и охают, беспомощно мечась перед призраком бедствия:
- Ах, урожай! Ох, урожай!..
И нищает сельское хозяйство, и забиваются железные дороги пробками, тормозя нормальное развитие отечественной промышленности. Сельские хозяева! Помните: враг не дремлет!"
IV
По улице большого города шел прохожий.
Истомленные оборванные люди, держа на руках двух ребят, подошли к нему и зашептали голодными голосами:
- Господин! Помогите пострадавшим от урожая!
- Неужели вы пострадавшие? Может, вы только симулируете пострадавших от урожая? - спросил сердобольный прохожий.
- Де там! Хворменный был урожай!
- И много у вас уродилось?
- Сам-двадцать!
- Несчастные! - ахнул прохожий. - Нате вам три рубля. Может, поправитесь.
Мученик науки
Провинциальные губернаторы предписали местной полиции следить за внешкольным поведением учащихся.
Когда околоточный входил в комнату, шашка его зацепилась за ручку двери.
Отцепить старались: он сам, Мишка, Мишкин отец и горничная. Все были смущены, и околоточный больше всех.
Он потер красные большие руки, для чего-то надул щеки и, с деланной развязанностью, сказал:
- Ну, как сынок ваш?
- Ничего, здоров, благодарю вас. Мишка! Оставь нос - по рукам получишь.
Постояли все, помолчали.
- Погодка-то нынече, а?
- Да.
Околоточный подошел к стене и с нескрываемым интересом стал рассматривать картину, изображавшую "Бабушкины сказки".
- Вы бы присели!
- Благодарю вас. Прекрасная картина!
- Да.
Околоточный сел и опять потер руки.
- Ну, как дела, молодой человек?
Царапая ногтем спинку кресла, Мишка застенчиво ответил:
- Благодарю вас. Ничего.
Околоточный подергал головой, вскочил с кресла и опять подошел к картине.
- Масляными красками?
- Нет премия к "Ниве".
- Ага. Так-так. Хороший журнальчик.
- Да.
- Престранная вещь у нас вчера в участке случилась: привели какого-то пьяного, а он по-русски ни слова!
- Подожди ж ты! Иностранец, значит, - догадалась мать. - Мишка! По рукам получишь!
- Вы, молодой человек, тово… маменьку слушайтесь. Они вас кормят.
Мишка в паническом ужасе посмотрел на околоточного и прошелестел:
- Я… слушаюсь.
- Эти картины вообще вещь превосходная. Заплатил семь рублей в год - и Салтыкова тебе какого-нибудь дадут двенадцать книжек, и украшение для гостиной.
- Да.
- В этом году какое приложение дают?
- Не знаю. Мы теперь перестали выписывать.
Околоточный встал и потрогал рукой картину.
- Совершеннейшие масляные краски. Даже удивительно!
Он вытер холодный пот со лба и застегнул верхнюю пуговицу мундира.
Сел и снова ее отстегнул.
- Вы, может быть, посмотрели бы, как мальчик занимается?
Околоточный даже икнул от радости.
- Да, да! Это очень интересно.
- Пойдемте в его комнату.
Все встали и пошли через темный коридор.
Идя впереди, околоточный попал в самый конец коридора и, когда открыл преграждавшую ему дальнейший путь дверь, то сейчас же отшатнулся и быстро ее захлопнул.
- Не сюда! Здесь не хорошо, - предупредил отец, а Мишка сзади тихонько хихикнул.
Вошли в небольшую комнату Мишки и сели. Мать села на кровать с таким расчетом, чтобы можно было ногой незаметно пододвинуть вглубь какую-то вещь, которая, поместившись на виду, могла своим видом шокировать благовоспитанный глаз.
Околоточный обвел глазами комнату и с тайным ужасом заметил, что стены были без картин, совершенно голые.
Он обратил свое внимание на стол, закапанный чернилами. Взял истерзанный атлас и стал его внимательно перелистывать.
- Америка… А ну, молодой человек, покажите, где здесь город… Трансвааль, что ли?
Мишка придвинулся к столу и уверенно сказал:
- Трансвааль на три страницы дальше: в Африке.
Околоточный насильственно улыбнулся и неумело подмигнул.
- Ишь ты! Вас не поймаешь… Я-то знал, а вот хотел вас подвести.
И соврал. Решил, на всякий случай, запомнить.
- А историю вы знаете?
- Древнюю или новую?
- Ну да, поновее что-нибудь… Как звали, например, того царя, у которого из живота дерево выросло?
- Это не у него, а у его мамы. Снилось ей. Его звали Кир.
- Вот, вот. А то, представьте, - обратился он к отцу, - был еще такой чудак: взял и высек плетями море. Как вам это нравится?
- Да, вообще… Комичные эти греки были.
Околоточный передвинул чернильницу и спросил Мишку с неожиданною строгостью:
- А Берлин где?
- В Германии.
- Молодец! Ловко угадал. Ну, ты учись тут, слушайся родителей, а я пойду.
Все сразу повеселели.
Отец пожал уходившему руку, а мать приветливо спросила:
- Чаю хотите?
- Нет-с, не пью, то есть уже пил. Всего лучшего.
* * *
Стоя на улице, околоточный долго вытирал платком лоб и щеки и злобно озирался.
Потом, увидя проходившего мороженщика, набросился на него.
- Морроженое продаешь, рракалия?! Кричишь, мерзавец?! За нарушение тишины, знаешь…
И, закусив белыми зубами губу, он ударил мороженщика в ухо.
Спермин
Это была самая скучная, самая тоскливая сессия Думы.
Вначале еще попадались некоторые неугомонные читатели газет, которые после долгого сладкого зевка оборачивались к соседу по месту в трамвае и спрашивали:
- Ну, как Дума?
А потом и эти закоренелые политики как-то вывелись…
Голодным, оборванным газетчикам приходилось долго и упорно бежать за прохожим, заскакивая вперед, растопыривая руки и с мольбой в голосе крича:
- Интересная газета!! Бурное заседание Государственной думы!!
- Врешь ты все, брат, - брезгливо говорил прохожий. - Ну, какое там еще бурное?..
- Купите, ваше сиятельство!
- Знаем мы эти штуки!..
Отодвинув рукой ослабевшего от голода, истомленного нуждой газетчика, прохожий шагал дальше, а газетчик в слепой, предсмертной тоске метался по улице, подкатывался под извозчиков и, хрипло стеная, кричал:
- Интересная газета! На Малой Охте чухонка любовника топором зарубила!! Купите, сделайте милость!
И жалко их было, и досадно.
* * *
Неожиданно среди общего сна и скуки, как удар грома, грянул небывалый скандал в Думе.
Скандал был дикий, нелепый, ни на чем не основанный, но все ожило, зашевелилось, заговорило, как будто вспрыснутое живительным летним дождиком.
Негодованию газет не было предела:
"После долгой спячки и пережевывания никому не нужной вермишели Дума наконец проснулась довольно своеобразно и самобытно: правый депутат Карнаухий закатил такой скандал, подобного которому еще не бывало… Встреченный во время произнесения своей возмутительной речи с трибуны общим шиканьем и протестами, Карнаухий выругался непечатными словами, снял с ноги сапог и запустил им в председательствующего… Когда к нему бросились депутаты, он выругал всех хамами и дохлыми верблюдами, и потом, схватив стул, разбил голову депутату Рыбешкину. Когда же наконец прекратятся эти возмутительные бесчинства черносотенной своры?! Исключение наглого хулигана всего на пять заседаний должно подлить лишь масла в огонь, т. к. ободрит других и подвигнет на подобные же бесчинства! Самая лучшая мера воздействия на подобных господ - суд и лишение депутатского звания!"
Газетчики уже не бегали, стеная, за прохожими. Голодное выражение сверкавших глаз сменилось сытым, благодушным…