* * *
Придя в редакцию, Меньшиков подошел к столу Розанова и протянул ему руку.
- Здравствуйте, Василь Васильич!
Близорукий Розанов приветливо улыбнулся, осмотрел протянутую руку и повел по ней взглядом до плеча Меньшикова. С плеча перешел на шею, но когда дошел до лица, то снова опустил взгляд на бумагу и стал прилежно писать.
- Я говорю: здравствуйте, Василь Васильич!
- …Брак не есть наслаждение… - бормотал Розанов, скрипя пером. - Брак есть долг перед вечным…
От напряженного положения протянутая рука Меньшикова стала затекать. Опустить ее сразу было неловко, и он сделал вид, что ощупывает карандаш, лежавший на подставке.
- Странный карандашик… Таким карандашиком неудобно, я думаю, писать…
Меньшиков опустился на стул, рядом со столом Розанова, и беззаботно заговорил:
- А я сегодня тысячный фельетон написал. Ей-богу. Можете поздравить, Василь Васильич… Много написал. Были большие фельетоны и маленькие были. Да-с… Сегодня меня, впрочем, уже многие поздравляли: швейцар Никита - этакий славный чернозем! Алексей Сергеич поздравляли…
- Всякое половое чувство должно быть радостным и извечным… - бормотал, начиная новую страницу, Розанов.
- Я уж так и решил, Василь Васильич: напишу фельетон о печати! Хе-хе! Изволили читать? Вы где, на даче в этом году живете? Впрочем, я думаю, что разговор со мной отвлекает вас? Ухожу, ухожу. Люблю, знаете, с приятелем в беседе старое вспомнить… До свиданья, Василий Васильич…
Меньшиков протянул опять руку, подержал ее три минуты, потом потрогал пресс-папье и сказал одобрительно:
- Славное пресс-папье!
Старческими шагами побрел к кабинету А. Столыпина.
- Здравствуйте, Александр Аркадьич!
Меньшикову очень хотелось, чтобы Столыпин, хотя бы по случаю юбилея, пожал ему руку. Но старый, усталый мозг не знал - как это сделать?
Постояв минут десять у стола Столыпина, Меньшиков пустился на хитрость:
- А вы знаете - через три минуты будет дождь…
- Вечно ты, брат, чепуху выдумываешь, - проворчал Столыпин.
- Ей-богу. Хотите пари держать?
Простодушный Столыпин попался на эту удочку.
- Да ведь проиграешь, старая крыса?
Однако руку протянул. Меньшиков с наслаждением долго мял столыпинскую руку. Когда Столыпин вырвал ее, Меньшиков хихикнул и, довольный, сказал:
- Спасибо за то, что поздравили!
* * *
Потом Меньшиков ушел из редакции и долго бродил по улицам, подслушивая, что говорит народ о его юбилее.
Никто ничего не говорил. Только в трамвае Меньшиков увидел одного человека, читавшего "Новое Время".
Подсел к нему и, хлопнув по своей статье, радостно засмеялся.
- Что вы думаете об этой штуке?
Читавший сказал что он думает. Меньшиков вышел из трамвая и долго шел без цели, бормоча про себя:
- Сам ты старый болван! Туда же - в критику пускается.
* * *
Вечером сидел у кухарки на кухне и рассказывал:
- Устал я за день от всего этого шума, поздравлений, почестей… Начиная от швейцаров - до Столыпина - все, как один человек. А Столыпин… чудак, право… Схватил руку, трясет ее, трясет, пожимает - смех, да и только! Старик тоже - увидел меня, говорит: что нужно - проси! Отведи в уголок и проси. Ей-богу, не вру! Хочешь, говорит, надбавить - надбавлю. Публика тоже… В трамваях тоже… Обсуждают статью.
* * *
Ночью он долго плакал.
Робинзоны
Когда корабль тонул, спаслись только двое:
Павел Нарымский - интеллигент.
Пров Иванович Акациев - бывший шпик…
Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу.
Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, подождал Нарымского и, когда тот, задыхаясь, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его:
- Ваш паспорт!
Голый Нарымский развел мокрыми руками:
- Нету паспорта. Потонул.
Акациев нахмурился:
- В таком случае я буду принужден…
Нарымский ехидно улыбнулся.
- Ага… Некуда!
Пров зачесал затылок, застонал от тоски и бессилия и потом молча, голый и грустный, побрел в глубь острова.
Понемногу Нарымский стал устраиваться. Собрал на берегу выброшенные бурей обломки и некоторые вещи с корабля и стал устраивать из обломков - дом.
Пров сумрачно следил за ним, прячась за соседним утесом и потирая голые худые руки. Увидев, что Нарымский уже возводит деревянные стены, Акациев, крадучись, приблизился к нему и громко закричал:
- Ага! Попался! Вы это что делаете?
Нарымский улыбнулся:
- Предварилку строю.
- Нет, нет… Это вы дом строите! Хорошо-с!.. А вы строительный устав знаете?
- Ничего я не знаю.
- А разрешение строительной комиссии в рассуждении пожара у вас имеется?
- Отстанете вы от меня?..
- Нет-с, не отстану. Я вам запрещаю возводить эту постройку без разрешения.
Нарымский, уже не обращая на Прова внимания, усмехнулся и стал прилаживать дверь.
Акациев тяжко вздохнул, постоял и потом тихо поплелся в глубь острова.
Выстроив дом, Нарымский стал устраиваться в нем как можно удобнее. На берегу он нашел ящик с книгами, ружье и бочонок солонины.
Однажды, когда Нарымскому надоела вечная солонина, он взял ружье и углубился в девственный лес с целью настрелять дичи.
Все время сзади себя он чувствовал молчаливую, бесшумно перебегавшую от дерева к дереву фигуру, прячущуюся за толстыми стволами, но не обращал на это никакого внимания. Увидев пробегавшую козу, приложился и выстрелил.
Из-за дерева выскочил Пров, схватил Нарымского за руку и закричал:
- Ага! Попался… Вы имеете разрешение на право ношения оружия?
Обдирая убитую козу, Нарымский досадливо пожал плечами:
- Чего вы пристаете? Занимались бы лучше своими делами.
- Да я и занимаюсь своими делами, - обиженно возразил Акациев. - Потрудитесь сдать мне оружие под расписку на хранение, впредь до разбора дела.
- Так я вам отдал! Ружье-то я нашел, а не вы!
- За находку вы имеете право лишь на одну треть… - начал было Пров, но почувствовал всю нелепость этих слов, оборвал и сердито закончил: - Вы еще не имеете права охотиться!
- Почему это?
- Еще Петрова дня не было! Закону не знаете, что ли?
- А у вас календарь есть? - ехидно спросил Нарымский.
Пров подумал, переступил с ноги на ногу и сурово сказал:
- В таком случае я арестую вас за нарушение выстрелами тишины и спокойствия.
- Арестуйте! Вам придется дать мне помещение, кормить, ухаживать за мной и водить на прогулки!
Акациев заморгал глазами, передернул плечами и скрылся между деревьями.
Возвращался Нарымский другой дорогой.
Переходя по сваленному бурей стволу дерева маленькую речку, он увидел на другом берегу столбик с какой-то надписью.
Приблизившись, прочел: "Езда по мосту шагом".
Пожав плечами, наклонился, чтоб утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежном камне прочел надпись:
"Не пейте сырой воды! За нарушение сего постановления виновные подвергаются…"
Заснув после сытного ужина на своей теплой постели из сухих листьев, Нарымский среди ночи услышал вдруг какой-то стук и, отворив дверь, увидел перед собою мрачного и решительного Прова Акациева.
- Что вам угодно?
- Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основании агентурных сведений…
- А предписание вы имеете? - лукаво спросил Нарымский.
Акациев тяжело застонал, схватился за голову и с криком тоски и печали бросился вон из комнаты.
Часа через два, перед рассветом, стучался в окно и кричал:
- Имейте в виду, что я видел у вас книги. Если они предосудительного содержания и вы не заявили о хранении их начальству - виновные подвергаются…
Нарымский сладко спал.
Однажды, купаясь в теплом, дремавшем от зноя море, Нарымский отплыл так далеко, что ослабел и стал тонуть.
Чувствуя в ногах предательские судороги, он собрал последние силы и инстинктивно закричал. В ту же минуту он увидел, как вечно торчавшая за утесом и следившая за Нарымским фигура поспешно выскочила и, бросившись в море, быстро поплыла к утопающему.
Нарымский очнулся на песчаном берегу. Голова его лежала на коленях Прова Акациева, который заботливой рукой растирал грудь и руки утопленника.
- Вы… живы? - с тревогой спросил Пров, наклоняясь к нему.
- Жив. - Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось в душе Нарымского. - Скажите… Вот вы рисковали из-за меня жизнью… Спасли меня… Вероятно, я все-таки дорог вам, а?
Пров Акациев вздохнул, обвел ввалившимися глазами беспредельный морской горизонт, охваченный пламенем красного заката, - и, просто, без рисовки, ответил:
- Конечно, дороги. По возвращении в Россию вам придется заплатить около ста десяти тысяч штрафов или сидеть около полутораста лет.
И, помолчав, добавил искренним тоном:
- Дай вам бог здоровья, долголетия и богатства.