- Да так… Думаю, что много есть людей, которые способны жить на счёт жены и даже обобрать её при случае.
- Много, - подтвердил Анатолий. - Не далее, как в марте у меня было дело по обвинению женою мужа в растрате и расхищении её имущества по выданной ею доверенности. Он был признан виновным.
- Ну, уж и жена хороша.
- То есть в каком отношении?
- Дело в суде против мужа…
- По-твоему если муж негодяй, так его и оставить, - не судиться с ним? Что за жалкая современная философия. В мире должна быть водворена правда. Мать может жаловаться суду на сына, сын на отца, муж на жену, жена на мужа. Слыхал нашу поговорку: pereat mundus, fiat justitia.
- Ты с своей философией тоже недалеко ушёл, - засмеялся Иван, - если при помощи суда думаешь правду насаждать в мире.
Анатолий тоже засмеялся, не без оттенка презрения.
- Уж ты не против ли новых судов? - спросил он.
- Нет, я не против, - ответил архитектор и отошёл от брата.
- Вы давно знаете Ивана? - спросил товарищ прокурора у бухгалтера, не сводившего глаз со стен старой крепости, пылавших розовым мягким светом под лучами молодого солнца.
- Да… второй день, - рассеянно ответил тот.
- А-а! - протянул Анатолий. - Я думал, вы старые приятели. Я вам хотеть сказать… Мне кажется, Иван не совсем нормален?
Бухгалтер изумлённо открыл глаза.
- Что за чепуха? - откровенно сказал он.
- Что-то в нем есть нелепое, недоконченное. Вообще, это человек узко односторонний, и дальше своих капителей и фризов он ничего не видит.
- Он мне таким не показался… Я, напротив, в нем вижу много отзывчивости и теплоты. Хотя бы то участие, что он оказал этой миленькой гувернантке.
Анатолий повёл плечом.
- Миленькой! Вы сами говорите: миленькой. Будь она не миленькая, едва ли он сунулся с своими услугами. Он просил меня последить за ней в Константинополе, и я обещал. Неужели вы думаете, если бы она была крива и стара, я бы с такою же охотой предложил своё содействие?
- Вы откровенны.
- Да конечно так! Я говорю то, что думаю, а остальные ломаются. Не так ли?
- Не знаю, - возразил бухгалтер, видимо не желая продолжать дальше разговор.
- А вы где остановитесь? - спросил Анатолий, помолчав. - Вы наметили помещение?
- И не думал. Заеду в первую попавшуюся европейскую гостиницу и помещусь там. Я неприхотлив.
- Знаете, что я вам хотел предложить. Остановимтесь вместе. Я еду в первоклассный отель. В незнакомом городе, где никто на улицах не говорит по-европейски, не лучше ли быть вдвоём?
Бухгалтер смотрел на него с нескрываемым изумлением: он никак не ожидал с его стороны такого предложения. Анатолий заметил его колебания.
- Вы удивлены, почему я вам это предлагаю? - спросил он. - Да потому, что мне кажется, это будет удобно обоюдно, и мне, и вам.
- Что ж, я пожалуй, - нерешительно сказал Перепелицын. - Хотя не знаю, сколько времени останусь здесь.
- Да всё равно, хоть на первое время.
Бухгалтер подошёл к архитектору, разговаривавшему с Тотти, и сообщил ему новость о своём будущем сожителе. Иван Михайлович засмеялся.
- Он очень скуп, - сказал он. - У него тот расчёт, что за комнату вы будете платить пополам, а на чаи будете давать вы одни, а он будет только поднимать шляпу, когда швейцары станут благодарить его за щедрость.
- Ну, вот я и у пристани, - сказала слегка дрогнувшим голосом Тотти.
Пароход, медленно поворачиваясь, подходил к Золотому Рогу, лазурной пеленой разлившемуся между нагорными берегами. Груды пёстрых строений колоссальным амфитеатром подымались вправо. Густые сады, мечети и минареты розовели слева. Хотя было раннее утро, но весь Рог был переполнен каиками, баржами, пароходами, яхтами, катерами. Они сновали взад и вперёд, перекрещивая по всем направлениям залив. Большие суда пробегали прямо и смело и заставляли маленьких кланяться себе вслед. Мелкие судёнышки отважно ныряли с волны на волну, шмыгали под самым носом морских гигантов, круто меняли направление, показывались то с одной стороны, то с другой. В воздухе стояли окрики на незнакомых языках. Матросы бегали и гремели цепями. Нервы у пассажиров были напряжены, и все толпились к борту, чтобы скорее увидеть священный город.
- Неужто вы не поедете осмотреть этот купол? - спросил бухгалтер Ивана Михайловича. - Ведь тысячу четыреста лет он смотрит с своей высоты на залив? Ведь его Олег видел, послы Володимировы видели! Шутка.
- Я заеду на обратном пути - тогда остановлюсь на несколько дней, - сказал Иван Михайлович, смотря не на Софию, а на Тотти, жадно глядевшую на незнакомый город, который, казалось, подавлял её.
VIII
Пароход остановился. До берега ещё было далеко, и надо было пересаживаться в каик. Иван Михайлович подошёл к Тотти.
- До свидания, - сказал он. - И если вам, когда-нибудь что-нибудь будет нужно, - довольно вам будет сказать одного слова.
Она подняла свои густые выгнутые ресницы и встретилась глазами с его взглядом.
- Хорошо, я обращусь к вам, - сказала она.
- Вы даёте слово?
- Да.
- Вы напишите в Александрию и сообщите ваш адрес.
- Госпожа Ламбине! - раздался зычный голос на палубе. - Кто здесь госпожа Ламбине?
- Я! - откликнулась Тотти, и несмело двинулась навстречу выкрикивающему её имя господину. Он только что поднялся на палубу и стоял, расставя ноги и весело поглядывая по сторонам. Лицо его было типичное, греческое. Нос спускался вниз, глаза были карие, острые, - весь он был "хитроумный", как ещё во времена оно, блаженной памяти, Гомер назвал своих соотечественников.
- А-а! - сказал он, окидывая её взглядом с головы до ног. Взгляд этот не был ни плотояден, ни нагл: он был добродушен до цинизма. - Вы гувернантка? К кому вы приехали?
- В семейство Петропопуло.
Он снял соломенную широкополую шляпу.
- Позвольте представиться, - сказал он, - представитель этой фамилии. Где ваши вещи? Я сам вас встретил, чтоб не было затруднения. О вас хорошие рекомендации. Прощайтесь с вашими знакомыми: на пароходе всегда есть знакомые, - и поедем.
Он молодцевато повернулся на каблуках и заговорил с носильщиком по-турецки.
Анатолий в это время уже спускался по лесенке вниз, а за ним, осторожно ступая, шёл бухгалтер. Загорелая рука лодочника протянулась им навстречу и втащила их в колыхавшийся каик. Сильные удары вёслами быстро отнесли их от парохода. Раза два нос их каика зарылся в воду от волны пробегавшего мимо пакетбота, - но потом выровнялся и плавно начал скользить по спокойной ряби залива. Бухгалтер оглянулся назад и махнул шляпою. У борта стоял Иван Михайлович, но он не видел приветствия своего трёхдневного спутника: он смотрел вниз, как Тотти спускалась к каику.
- Оставьте его, - сказал Анатолий. - Ему теперь не до вас.
Над ухом их свистнул пароход, и чёрная масса, вспенивая воду, пронеслась у самого носа, - и опять они вместе с судёнышком провалились куда-то вниз; потом опять их выкинуло на вершину волны, и видно было как мускулистые медно-красные руки лодочника напрягаются, чтобы выгрести и заставить лодку не изменять курса.
- Терпеть не могу воды! - с отвращением заметил товарищ прокурора. - Точно всего охватывает что-то лживое, изменчивое, двуличное. Вообще я не люблю движения. Я привык к комфорту покоя. Меня воспитали две тётки, которые до того заботились обо мне с малых лет, что остаётся удивляться, как я всё-таки остался жив и сохранил человеческий облик.
Бухгалтер не знал, было ли то самобичевание и самоунижение, или он гордился полной изолированностью от всех жизненных тревог.
- Я испытываю какой-то священный ужас при мысли о передвижении, - продолжал он. - Когда во дни юности тётка уговорила меня для расширения кругозора, - они так и говорили: для расширения кругозора - поехать за границу, я в течение полугода был несчастнейшим человеком. Меня бесило грубое постельное белье в Париже, меня бесила итальянская грязь, меня бесила немецкая чистоплотность. Я так обрадовался возвращению домой, что ощутил нечто вроде любви к родине. И если бы не настоятельная необходимость, я никогда бы не уехал из России. Скорей бы готов был прослыть славянофилом.
- Фу, чёрт, как хорошо! - воскликнул бухгалтер, смотря на высокий берег Стамбула.
Товарищ прокурора посмотрел по тому направлению, куда была протянута бухгалтерская рука. Но никакого восторга взор его не выразил, и лицо его было так же огнеупорно, как всегда.
В грязной таможне долго расстёгивали их чемоданы, отпирали замки и рылись со рвением голодной собаки, которая ищет в груде помоев съедобного куска. С ловкостью таксы, разбрасывающей вокруг землю и добирающейся до крота, тощие турки разрывали белье и запускали под него свои грязные пальцы, оставляя жирные жёлтые следы на платках и рубашках.
- Им надо дать бакшиш, - заметил тихо бухгалтер.
- С какой стати! - возмутился криминалист. - Коли хотите - давайте, а я не дам ни гроша.
Бухгалтеру стало смешно: он вспомнил Ивана, - должно быть, тот хорошо знал своего двоюродного брата.