VIII
Старая знакомая
Следствие опытного чиновника приходило к концу. Нужно было собираться в дорогу. Владимиру Николаевичу было жаль Нади, которой привязанность к нему росла не по дням, а по часам; и он несколько раз подумывал, не подать ли рапорт о болезни; но потом, обсудив хорошенько свое положение, приходил к заключению, что ведь это ровно ни к чему не поведет, что надо же когда-нибудь расстаться и что даже чем скорее, тем лучше. Ему стоило сказать одно слово, и Надя готова была ему отдаться вполне, беззаветно, но он удерживался произносить это слово, не желая иметь лишний проступок на совести, или, может быть, просто потому, что у него не хватало на это смелости. Он уж и без того боялся, чтобы слух об его отношениях к Наде не дошел до Глыбиных. В уездном городе уже ходили разные толки, не совсем благоприятные для Нади. Никто не мог довольно надивиться, что Андрей Андреевич, такой смирный и трезвый, вдруг начал пьянствовать и буянить, и когда Варвара Кузьминична по секрету рассказала гостям, что Наденькиному жениху отказали, узнавши о его дурном поведении, гости молчали и как-то недоверчиво покачивали головой, а потом, возвратясь домой, задавали себе вопрос, не от того ли жених и с пути-то сбился, что ему отказали?
Однажды утром, гуляя и проходя мимо почтовой станции, находившейся в полуверсте от города, Владимир Николаевич увидел у крыльца ее великолепную дорожную карету, в которую впрягали шестерку лошадей. Станционный смотритель в форменном сюртуке и без шапки суетился около экипажа, понукал ямщиков и даже сам перелаживал постромки.
- Кто это проезжает? - обратился к нему с вопросом Пашинцев.
- Отставной ротмистр Гагин, губернатору родственник доводится, на службу в Ухабинск едет.
- А вы почему знаете, что родственник?
- Люди сказывали-с.
- Что ж, семейный?
- С супругой.
В эту минуту из почтовой станции кто-то сильно застучал в окно. Пашинцев оглянулся и увидел молодую красивую женщину в изящной дорожной шубке.
- Господи! - воскликнул Владимир Николаевич,- Софья Михайловна! - и бросился в станционный дом.
Дама, стучавшая ему в окно, встретила его на пороге.
- Вас ли я вижу, Софья Михайловна? - с удивлением спросил Владимир Николаевич.
- Вас ли я вижу, Владимир Николаевич? - смеясь, повторила проезжая.- Что вы тут делаете, в этом захолустье? Неужели служите?
- Нет, я служу в Ухабинске, а здесь на время по поручению; но вы, вы как сюда попали?
- А вот я вам все сейчас расскажу. Но сначала пойдемте, я вас представлю мужу.
- Мужу?
- Да, мужу, я опять замужем. Наскучило вдоветь. George, George! - кричала мужу Софья Михайловна.- Поди сюда, я тебе отрекомендую старого знакомого, un ancien ami à moi , monsieur Пашинцева.
Из-за перегородки, разделявшей комнату на две части, показалась толстая фигура с головой, обстриженной под гребенку, с круглым, добродушным лицом и густыми бакенбардами.
- Charme ,- произнес сиплым голосом отставной ротмистр, протягивая Пашинцеву руку.
- Он тоже служит в Ухабинске,- сказала Софья Михайловна, движением головы показывая на Пашинцева,- chez votre oncle .
- Да, я чиновником по особым поручениям при Федоре Федоровиче,- подтвердил Пашинцев.- И вы хотите тоже к нему?
- Да, он звал меня, но не знаю, есть ли вакантное место. Покуда поживу так, ознакомлюсь с городом. Вот боюсь за Софи, она у меня к провинции не привыкла. Мне-то все равно. Я пошлялся по свету довольно.
- Расскажите, monsieur Пашинцев, что такое Ухабинск? Что там за люди? Есть ли общество?
- Как вам сказать. Можно найти дома два-три порядочных.
- Что там, веселятся, танцуют, есть балы, маскарады, театр?
- Театр плох, маскарадов и в заводе нет, а танцевать любят.
- Ну, что ж, есть хорошенькие женщины? Уж вы, верно, тут разные конкеты делаете.
- Пока еще ни одной не сделал. Вы слишком много мне приписываете. Женщины есть недурные, но с страшными претензиями на комильфо, которого они в глаза не видали. Одеваются сносно.
- Ну, послушайте, вы мой кавалер на первую мазурку, которую я танцую в Ухабинске.
Пашинцев поблагодарил Софью Михайловну поклоном.
- Я думаю, какие вы туалеты везете с собой, Софья Михайловна! Вы ведь всегда славились искусством одеваться, как и многим другим.
- Ну, ну, ну, без комплиментов.
- Что ж, разве это неправда? Воображаю, как наши барыни взволнуются, узнав о вашем приезде. А что с ними будет, когда вы затмите их и красотой и туалетом! Они все перебесятся. Особенно есть там одна, Карачеева, qui fait la pluie et le beau temps в Ухабинске, презавистливая персона! Нетерпеливо желаю быть свидетелем ваших дебютов в этом милом обществе.
И Владимир Николаевич начал подробно описывать всех ухабинских дам, почти в таких же чертах, в каких ему описывал ухабинских мужчин Выжлятников. Софья Михайловна заливалась самым искренним и веселым смехом, слушая его болтовню, от которой у ней вдруг возгорелось живейшее желание поскорее явиться в ухабинском обществе и возбудить зависть тамошних дам.
- Вы еще долго останетесь в этом городишке? - спросила она Пашинцева, когда он кончил.- Вы, я думаю, здесь умирали с тоски? - прибавила она, прежде чем он успел ответить.
- Да, скучал-таки порядком. Сначала мне все это было ново, но потом опротивело страшно. Теперь мое поручение кончено, и я могу ехать.
- Ах, боже мой, Жорж! Так возьмем его с собой в карете. Ведь у нас места много. Вы не в своем экипаже?
- С удовольствием,- отвечал ротмистр.
- Нет, я на перекладных. Mersi за вашу внимательность,- сказал Пашинцев,- но только вам бы пришлось долго ждать меня, я не собирался.
- Ну, что ж такое? Мы, пожалуй, подождем час-два, сколько хотите. Жорж еще будет очень рад. Он хотел непременно пить чай, но я его торопила ехать. Мне, признаюсь, ужасно наскучила дорога.
- Я, право, не знаю…
- Да что не знаете? Allez chercher vos effets , и дело с концом.
Владимир Николаевич колебался еще несколько секунд. Ему жаль стало Нади, которая была не приготовлена к такой скорой разлуке с ним. Но потом он подумал, что оно и лучше, коли поскорее уехать: во-первых, сцен разных избежишь, да притом и наскучило, по правде, играть добровольную роль платонического вздыхателя; пожалуй, еще как-нибудь увлечешься. И наконец ехать в великолепном дормезе с хорошенькой женщиною лучше, чем трястись на перекладных, рядом с опытным чиновником, от которого всегда несет гадчайшим табаком и водкой. И он решился.
Возвратясь домой, он тотчас велел укладывать свои пожитки, которые, впрочем, все заключались в одном чемодане. Ментор его, поглядев на него с удивлением, спросил:
- Разве вы одни уехать хотите?
- Нет, меня приглашает с собой племянник губернатора. Он тоже на службу в Ухабинск едет.
- А! Так-с. Ну, а как же, проститься разве к капитану-то не забежите?
- Не знаю, право, успею ли, ведь меня ждут… невежливо. Если уж не удастся, так вот что я вас попрошу, добрейший мой Парфен Иванович, окажите дружбу.
- Ну-с, что такое?
- Извинитесь, пожалуйста, за меня; скажите, мол, что Пашинцев бумагу получил и что немедленно его вызывают в город. Скажете?
- Сказать, пожалуй, скажу. Да вы бы забежали лучше. Ну, что вам стоит? Одну минуточку; попрощайтесь только.
- Ах, какой вы, Парфен Иванович! Я бы и рад, ей-богу, да ведь опоздаю!
- Ну, как знаете!
"А что, в самом деле,- подумал Пашинцев,- не зайти ли? Боюсь только, как бы с девочкой обморока не случилось. Ну! Была не была - зайду. А то жаль ее, в самом деле, бедненькую. Мой внезапный отъезд оскорбит ее. Не написать ли разве письмо? Нет, уж лучше схожу. Так и быть".
- Я зайду, коли так, Парфен Иванович.
- Ну, ладно.
Пашинцев простился с опытным чиновником и вышел. Парфен Иванович посмотрел ему вслед и, затянувшись, флегматически произнес:
- Ветрогон мальчишка! Только сбил девку с толку.
Надя сидела, по обыкновению, у окна с книгой, когда вошел Владимир Николаевич. Она не ждала его и вздрогнула.
- Надя,- решительно произнес Владимир Николаевич, делая над собой усилие.- Я еду сейчас же.
Надя побледнела, как лист бумаги.
- Что ты говоришь, Владимир? - прошептала она чуть внятно.
- Я получил бумагу. Меня требуют безотлагательно по делам службы в Ухабинск.
Надя закрыла лицо руками и откинулась в кресло.
- Я зашел проститься, Надя,- несмело произнес Владимир Николаевич.- Лошади готовы.
Надя сидела неподвижно, только грудь ее тяжело дышала.
- Надя, Надя! Полно, друг мой,- говорил Владимир Николаевич, между тем как глаза его невольно взглянули в угол, где стояли на деревянной тумбочке старинного фасона бронзовые часы.
Он подошел ближе к Наде и отвел руки от лица ее. Оно было все мокро от слез.
- Надо проститься,- сказал он.- Я приеду, Надя, верь мне.
- Когда? - спросила она, остановив на нем свои заплаканные глаза.