- Нет, скажи мне, отчего ты так странно посмотрел на меня? - покраснев, повторила она.
- Я сказал, что ничего, и оставим это.
Они опять замолчали, но на этот раз в молчанье почувствовалось что-то жесткое, недоброе, точно замолчали они для того, чтобы не сказать друг другу неприятного.
- Что же, скоро домой? - начал он. - Здесь так неприятно, точно в тюрьме. И потом, отчего ты не одна?
- Нет, уверяю тебя, Сережа, здесь хорошо. Так все внимательны, добры, и за нее я спокойна. А соседка мне нисколько не мешает, она такая интересная, типичная!
- Ну, меня бы это страшно стесняло… [на твоем месте. Мне и теперь неприятно.]
- Отчего? Она очень славная, так мучилась, бедная! Ребенок вдвое больше нашей, зовут ее Лелей. А как же мы нашу назовем, Сережа?
- Да не все ли равно?
Елена Ивановна мечтательно посмотрела на маленькую кроватку. Тут, за белым пологом лежало [то] существо, которое пробуждало в ней какие-то новые надежды, новые ожидания; и от этих ожиданий жизнь, начавшая одно время казаться ей изжитой, слишком понятной, состоящей из отдельных мелочей, - опять стала представляться загадочной, цельной, новой - одним словом, такой, какой она всегда кажется в своем начале.
- Ты будешь ее любить, - тихонько сказала она, и нельзя было понять, задавала ли она вопрос или просто мечтала вслух.
- Я вообще люблю детей, - ответил он, - что за несправедливость любить своих детей больше чужих.
Елене Ивановне хотелось сказать, что тогда и любовь к взрослому - несправедливость; [но это возражение замерло в ней;] несколько минут она смотрела на его бледное лицо с устало прищуренными глазами, стараясь видом этого дорогого лица усмирить протест в своей душе; она знала, что для этого ей нужно было посмотреть на его висок с вьющимися седеющими волосами, почему-то этот висок всегда вызывал в ней особенную любовь и жалость.
- Ты устал, Сережа? - спросила она [, а глаза ее договорили остальное, что пряталось в душе].
- Да… впрочем, я как-то привык к усталости; и больше физической усталости меня тяготит этот недостаток свободы, эта необходимость делать не то, что хочется.
Елена Ивановна подавила вздох и слегка отвернулась.
- В университете опять неспокойно, - заговорил он. - Наше положение самое дурацкое, пока ничего не выяснилось, мы, разумеется, читаем, а уже начинаются враждебные взгляды, свистки…
Елена Ивановна [оторвалась от своих мыслей,] посмотрела на него, стараясь проникнуть в настоящий, не внешний смысл его слов и, точно проснувшись, переспросила:
- Что ты сказал? Ах, да, об университете! Расскажи, пожалуйста, что у вас там?
[И разговор перешел на общие темы.]
Часы в коридоре гулко пробили пять.
- Ну, Лелик, я должен идти, надо пообедать, потом заседание. И завтра я прийти не могу.
Она испуганно смотрела на его протянутую к ней руку, не веря, что он уже прощается.
- Разве нельзя еще немного? - слабым голосом произнесла она.
- Не могу, Лелик, ты же знаешь… - Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом подошел к маленькой кроватке и, подняв полог, опять молча посмотрел на маленькое пушистое личико. И затем так просто, как будто тут не было ничего особенного, он взял шляпу и вышел…
После его ухода Елена Ивановна несколько минут лежала неподвижно. В ее счастливой ясной душе что-то смутилось, точно в спокойную воду пруда бросили камень, и по ней заходили, разбегаясь, волны… [Такие же неспокойные волны задрожали в ней…] Стемнело, в коридоре уже зажгли лампы, а в палате № 17 было полутемно. Жена портного тихонько напевала:
Откуда-то доносился [звонкий] звук перемываемой металлической посуды, сквозь который прорывались голоса и смех. Дневная жизнь в палате и коридоре кончалась, вечерняя еще не началась. А в этом затишье, которое приносят с собою сумерки, всегда сильнее говорят темные мысли…
"Полосатка" Феня внесла лампу и в другой руке поднос с чайниками.
- Чайку вам испить, - сказала она, расплываясь в своей обычной праздничной улыбке.
- Вот, Феня, это отлично, что вы принесли чай, - сказала Елена Ивановна, радуясь свету, от которого мгновенно стало светло и на душе.
- Спит? - спросила Феня [, у которой твердо установился шаблон разговора с матерями].
- Да, Феня, и давно уже, с половины второго, - ответила Елена Ивановна, принимаясь за кружку с молоком [, которую Феня поставила ей на грудь], - я уж соскучилась даже.
- Придеть время - и встанеть, - поддерживала разговор Феня.
- Твоя-то хошь время знает, - заговорила жена портного, говорившая ты всем в палате, начиная с докторов и кончая полосатками, а моей только и дела что [на сиське висеть] сосет… Что, Феня, матушка, чайку-то даешь?
- Сию минутую.
Феня приняла кружку у Елены Ивановны и, налив ей ча[й]ю, ушла за ширмы.
- Што это дохтурши сегодня не было? - спросила у ней Тимофеева.
- В перционной были, женщине одной там руку резали.
- Ах ты, страсти! Уж операции эти - беда одна!
- Так что же! Порежут это, а потом и заживеть, - объясняла Феня, воспитанная в духе уважения к хирургии.
- Заживет! Моя знакомая одна от операции в сырую землю пошла. Не спите? - обратилась она к Елене Ивановне.
- Нет, нет!
Елена Ивановна протянулась под полотняной свежей холодящей простыней и, сознавая снова всю полноту и ясность своего счастья, своего вновь пришедшего в равновесие настроения, приготовилась слушать рассказы Тимофеевой. Не все ли равно, что та станет говорить? Елена Ивановна будет слушать, изредка вставляя вопросы, будет смотреть на белый потолок, на ясный круг [на нем] от лампы, на маленькие кроватки под белыми пологами. Может быть, будет слушать, а, может быть, просто помечтает [под монотонные рассказы], и мечты эти будут неопределенные, глупые, детские, вроде того, что у девочки черные глазки [, и, верно, ей пойдет красный капор]…
Жизнь - несправедливая, беспощадная, платящая за месяцы счастья годами серых дней и не[сча]настья, - забыта, и только прекрасное, как рассвет нового дня, настоящее грезится ей.
[Да и не в том ли счастье, чтобы обманываться и не знать будущего?..]
Комментарии
Условные сокращения.
Архивохранилища
ГБЛ - Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Отдел рукописей (Москва).
ГЛМ - Государственный литературный музей (Москва).
ГПБ - Государственная публичная библиотека имени М.Е. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей (Ленинград).
ДМЧ - Дом-музей А. П. Чехова в Ялте.
ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. Рукописный отдел (Ленинград).
ТМЧ - Литературный музей А. П. Чехова (Таганрог).
ЦГАЛИ - Центрапроизведений заслуживающим премиильный государственный архив литературы и искусства (Москва).
Печатные источники
В ссылках на настоящее издание указываются серия (Сочинения или Письма) и том (арабскими цифрами).
Вокруг Чехова - М. П. Чехов. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. Изд. 4-е. М., "Московский рабочий", 1964.
Записки ГБЛ - Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Вып. VIII. М., Госполитиздат, 1941.
Летопись - Н. И. Гитович. Летопись жизни и творчества А. П. Чехова. М., Гослитиздат, 1955.
ЛН, т. 68 - "Литературное наследство", т. 68. Чехов. М., изд-во АН СССР, 1960.
Письма - Письма А. П. Чехова в 6-ти тт. Изд. М. П. Чеховой. М., 1912–1916.
Письма, изд. 2-е - Письма А. П. Чехова. Изд. М. П. Чеховой. Т. 1–3. Изд. 2-е. М., 1913–1915.
Письма Ал. Чехова - Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. Подготовка текста писем к печати, вступ. статья и коммент. И. С. Ежова. М., Соцэкгиз, 1939 (Всес. б-ка им. В. И. Ленина).
Письма М. Чеховой - М. П. Чехова. Письма к брату А. П. Чехову. М., Гослитиздат, 1954.
Слово, сб. 2 - Слово. Сборник второй. Под ред. М. П. Чеховой. М., Кн-во писателей, 1914.
ПССП - А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в 20-ти тт. М., Гослитиздат, 1944–1951.
Чехов в воспоминаниях, 1954 - Чехов в воспоминаниях современников. М., Гослитиздат, 1954.
Чехов в воспоминаниях - Чехов в воспоминаниях современников. М., Гослитиздат, 1960.
Чехов и его среда - Чехов и его среда. Сб. под ред. Н. Ф. Бельчикова. Л., "Academia", 1930.
Чехов и наш край - Чехов и наш край. Сб. статей. Ростов н/Д, 1935.
Чеховский сб. - Чеховский сборник. Новонайденные статьи и письма. Воспоминания. Критика. Библиография. М., изд. Об-ва А. П. Чехова и его эпохи, 1929.