Глава X
Жребии в лоне таинственном рока
Зреют, незримы для смертного ока.
Мы оставили князя Серебряного, ожидающего палачей своих, - в самом деле, дверь распахнулась с шумом, и при дымном свете факелов несколько человек вошли в темницу. Впереди их был Лев Колонтай, бледный, с завязанною головою, ведомый Солтыком и Зембиной. Он шел, качаясь, и его посадили на камень от усталости… глаза его бродили дико… он задыхался. В углу, обернувшись в широкий плащ, плакал какой-то молодой человек… Лев начал говорить.
- Знаешь ли, князь, какая судьба ждет тебя?
- Знаю и готов, - отвечал хладнокровно Серебряный. - Я завещаю дому Колонтаев позор моей смерти, а своему - месть за нее!
Колонтай страшно улыбнулся.
- Угрозы непонятны полякам, потому что страх неизвестен им, - возразил он. - Притом, князь, ты взят не под знаменем, но в ложном виде.
- Мне знамя - сабля. Впрочем, сила всегда найдет обвинение впавшему в ее руки.
- О, конечно, - прибавил Солтык, - если б у тебя было знамя даже вместо носового платка, и тогда перед Станиславом Колонтаем ты стал бы не правее ни капли.
- Князь Серебряный, - ты свободен! - сказал Лев Колонтай.
- Лев, ты благородный человек, - отвечал Серебряный, - но я не приму твоего дара, покуда не узнаю от Варвары Васильчиковой: остается она или нет в этом замке. Я уже опоздал на место чести, - по крайней мере, не изменю долгу приязни: я готов своей смертию искупить ее свободу.
Колонтай молча подал руку Серебряному - чело его прояснилось.
- Ты враг мой, - молвил он, - враг по роду и сердцу - я не могу любить тебя, но мы любим одно - и я не могу тебя ненавидеть… О, если б ты мог, по крайней мере, быть счастлив тем счастием, которое у меня отымаешь… Вот панна Барбара - она едет с тобою.
Плащ распахнулся, и в молодом поляке Серебряный узнал ту, для которой жертвовал волей и жизнию. Она с признательностию, но печально пожала его руку.
- Князь, - произнесла она, - я предаюсь твоему покровительству.
- Твоему великодушию, князь, поручаю священный для обоих нас залог… будь ей другом и братом, будь ей ангелом-хранителем, и если уж все разлучило нас - то почему, Барбара, не быть ему и женихом твоим!
- Мой жених в небе, - отвечала она.
- Спешите! я тайно от отца приготовил побег ваш - но эта весть скоро дойдет до него - а месть его непримирима. Проводник и бегуны ждут вас… Барбара… - он хотел выговорить "прости", это ужаснейшее слово, какое когда-либо изобретал человек для казни любящихся, - но у него недостало сил - он скрыл лицо в плащ и рыдал, как дитя.
Плач мужчины имеет в себе что-то потрясающее, что-то раздирающее сердце - и все, кто тут ни был, с изумлением почувствовали слезы на лицах своих. Варвара, утешая друга, говорила, что собственная совесть должна вознаградить того, кто победил самого себя.
- Бог видит, как дорого стоит мне победа, - отвечал он, - и не скрою, что она скорее дань, чем жертва… да будет!
- Живи, - сказала Варвара, ступая, чтоб удалиться.
- Нет, я не переживу надежд моих - они срослись с моей душою, и она увянет с ними. Для любви отказался я от славы; разлука с тобой возвратит меня ей - и я еще дорого продам жизнь, которая отныне не имеет для меня никакой цены. Да благословит тебя Всевышний на родине!..
Варвара хотела идти, но обернулась еще раз к любезному, еще раз простерла к нему руки - и через миг она была на груди его - слезы несчастных смешались.
- Колонтай, Варвара! - вскричал тронутый князь, - я не разлучу вас - вы от людей и от Бога заслужили своей любовью счастие.
- Нет, - сказал Лев, качая головой, - для нескольких часов восторга не хочу покупать долгих лет чужого горя. И в самом счастии мысль, что Барбара решалась оставить меня, отравила бы мою любовь и ее спокойствие. Пусть будет, что суждено судьбою. Прости…
- Поедем! - произнесла Варвара, кидаясь в двери. Зембина и Солтык обняли князя, прося его помнить, что и в Польше есть добрые люди. Через минуту путники уже скрылись из виду. Лев с беспокойным вниманием слушал топот коней их, но когда затих и последний отголосок поезда - он с тяжким стоном упал в руки друзей своих.
Проводник скакал во всю прыть глухими тропинками и, едва давая коням вздохнуть, пускался вновь по-прежнему. Князь Серебряный несся наряду с плавным иноходцем, на котором сидела Варвара, но он и она, погруженные в думы, не имели ни удобности, ни желания завести речь между собою. Дорога, просохшая после дождя, была ровна - месяц сиял сквозь ветви - ехать было прекрасно, и они быстро приближались к мечте своей.
- Далеко ли до Великой? - спросил проводника князь Серебряный.
- С полмили, - отвечал тот, - и если не попадем на шайку пана Жеготы - дело кончено. Впрочем, теперь его удальцы, чай, храпят, как волынка.
Князь спросил у Варвары, не чувствует ли она усталости, проскакав пятьдесят верст в такое короткое время. Она отвечала, что душевная боль онемила в ней телесное утомление и что чем ближе подъезжает она к родному краю, тем сильнее в ней нетерпение уже быть в нем.
Проскакав еще версту, проводник посадил коня и тихо сказал князю:
- Надо приготовиться - за нами погоня!
- Что ж нам делать? - вскричал князь, болезненно глядя на спутницу.
- Драться, покуда сможем! - возразил проводник, выправляя оружие. - По приказу господина моего я готов разнести башку первому приятелю, если он сунется нас задерживать.
- Друг мой, драка теперь бесполезна, - их, верно, не двое и не трое, а мне каждый миг дороже самой жизни. Ужели мы не уйдем от них - кони у всех утомлены одинаково.
- Нет, боярин, на бегунов плохая надежда. Они могли дважды сменить своих из-под рейтаров, ночующих на дороге, - а наши хрипят и в мыле с ног до головы…
Топот приближался.
- Стой, - вскричал князь Серебряный, - попытаем последнее средство - ты скачи вправо с конями, чтобы обмануть погоню - а мы пешком ударимся в лес куда глаза глядят.
- Правда, правда, - сказал проводник, помогая слезть с коня спутнице и затыкая за пояс князя седельные пистолеты. - Дай Бог удачи, а уж я проведу их молодецки.
Князь сунул в пазуху доброго проводника кошелек свой и вместе с Варварою скрылся в чаще - один скок коней удалялся от них, между тем как другой становился явственнее.
С большим трудом пробирались беглецы между кустарниками и валежником. То ноги тонули во мху, то сучья цеплялись за платье. Тихо вел князь усталую свою спутницу, отводя ветви от лица ее и пытая стопой ее дорогу… Они спустились к ручью, впадающему в Великую, чтобы по берегу ее легче пробраться к устью… как вдруг невдалеке за собой послышали говор… Голоса, казалось, о чем-то рассуждали, о чем-то спорили - наконец раздался лай гончей собаки, вероятно, пущенной, чтобы их выследить. Сначала она взлаяла и замолчала, потом опять подала голос, возвысила его громче, громче и наконец залилась, напав на горячий след… Громкие клики ловчих вторили ей и далеко раздавались по лесу… Сердца застыли в обоих беглецах наших.
- Я не могу идти далее - спасайся! - сказала отчаянным голосом Варвара - и склонилась к земле.
- Гибнуть, так вместе, - возразил Серебряный и взбросил ее как перо на плечо свое и спрыгнул в ручей, чтоб обмануть собаку. Едва успел он пробежать шагов сорок по колено в воде и потом притаиться в орешнике на противоположном берегу, как несколько человек, предводимых лающею собакою, приспели на место, ими покинутое. Гончая, потеряв в текучей воде след, с визгом бегала взад и вперед по берегу - ловчие ждали ее показу.
- Тут был, улюлю, тут играл, тут сметку дал, - кричал один, подстрекая собаку охотничьими восклицаниями.
- Бабушка надвое сказала, - возразил другой, - может статься, это вовсе не они - гончая спугнула лисицу, вот тебе и вся сказка тут!
- Как бы тебе не лисицу - Урывай, небось, не знает, что русский, что зверь?
- Он-то знает, да мы как у него допросимся толку? Волк меня укуси! Разве ты учил его новой азбуке или сам по-собачьи мороковать стал?
- Станешь и по-птичьи говорить, как триста канчугов на ковре обещают влепить…
- Да что нам родить, что ли, беглецов? Волк меня укуси - какой леший занесет их в эту трущобу?.. Они, знай, катают в хвост и в гриву по дороге и теперь, верно, уж в когтях у наших вершников.
- И впрямь так, пан ловчий, - прибавил третий голос, - что нам тут караулить ветер - до дому пора…
- До дому, то есть до корчмы, - возгласили многие.
- Храни Бог, вздумает еще какая ведьма подшутить над нами - так проблудишь до завтра около одной сосны; собаке недаром померещилось - ан вдруг и след простыл.
- Свентый Юзеф, змилуйся над нами! До дому, пан ловчий.
- Ах вы трусы, паны добродзеи, - возразил ловчий, но таким голосом, который доказывал, что он сам радехонек воротиться и при случае свалить на других неудачу. - Ну, что мне делать с вами? Одними руками не отенетить острова, домой так домой. Назад, Урывай, назад!
Голоса понемногу удалились.
Благодаря Бога за неожиданное избавление, Серебряный снова поднял Варвару; легка ему казалась ноша: отрадное чувство - спасти свободу любимому существу, придавало ему сил и бодрости. Они достигли до берегу.
Шум Великой одушевил Варвару - она быстро сбежала к ней, упала на колена и с горячей мольбою сотворила три земных поклона - потом припала к реке устами и с жадностию глотала мимотекущую струю.