- Вы здесь ни с кем не знакомы? - спросил Вальтер,
- Хорошо ни с кем почти.
- Хотите вы познакомиться с одной умной девушкой? - она здесь учительницей.
- Познакомьте, - сказал лаконически Рулев, ловко и весело работая веслами.
- Она моя невеста, - прибавил Вальтер, принимаясь за руль.
- Познакомьте, - повторил Рулев.
Мальчик, улегшийся на дне лодки, долго присматривался к блещущим при свете месяца веслам и потом запел в такт гребли какую-то монотонную песню.
XII
Вальтер познакомил Рулева с учительницей Тиховой. Вот и еще личность, с которой Рулев несколько сошелся и имел на нее влияние. Тихова действительно, как говорил Вальтер, была умная и добрая девушка. Как и большая часть наших женщин, она мало видела, мало испытала и, говоря короче, была создана не полною жизнью ее времени, а жизнью тесного кружка, в котором ей приходилось действовать. Созданная этим тесным кружком, она, естественно, не могла иметь широкого, светлого взгляда на жизнь, хотя и в ней бессознательно выражались иногда еще не совсем уясненные потребности современного человека.
Тихова была умная и работящая девушка. Она ребенком еще постоянно работала с матерью. Мать пела за работой кольцовские песни: скоро и дочь, ради этих песен, выучилась читать, а потом и мать и дочь распевали вместе. Был тогда у девочки брат, теперь где-то убитый. С братом этим она ходила по утрам к родственнице, учившей их тому немногому, что она сама знала. На улицах брат, - на том основании, что он мальчик, а она девочка и ходила очень тихо, - сталкивал ее в канавы, прогонял прочь, и бедная девочка горько плакала, не отставая все-таки от брата из страха заблудиться. Она была в таком же положении, как собачонка, которую на улице бьет капризный ребенок, которая визжит, страдает, но опять-таки бежит за этим ребенком. Жаловаться матери девочка не хотела и кончила тем, что перестала любить брата и привязалась к одной только матери. В вечном разговоре с матерью за работой в тихой комнате, где перед образом спасителя постоянно горела лампадка, девушка, взросшая на поэзии, под влиянием горячей любви и нежности, сделалась религиозной.
Мать отдала ее в женское училище; девушка прекрасно кончила там курс, да там же и осталась, уже в качестве учительницы. Точных и самостоятельно усвоенных знаний она, конечно, не имела, но все-таки знала больше других в ее летах девушек.
Она была красивая, стройная. Русые волосы ее маленькой головки были густы и необыкновенно мягки, немного бледное лицо очень нежно. Ходила она легко, говорила спокойно, и любимая ее привычка была - во время разговора облокотиться на стол или ручку кресла, опуститься щекой на свою бледную руку и пристально смотреть своими выразительными глазами на лицо говорящего. И сидела она неподвижно, лицо ее было внимательно и задумчиво. Случайно познакомилась она с Вальтером. После сидячей работы она любила иногда гулять за городом в поле, - она и ходила с Вальтером и с какой-нибудь из своих учениц.
Вальтер привык к ней, полюбил ее и рассказал ей свою жизнь без всяких утаек. Не мудрено, что к нему Тихова тоже привязалась. Теперь они считались уже женихом и невестой.
Рулев держался своего убеждения, что когда предстоит дело и есть силы, то нужно действовать, нет сил, так нужно искусственно создавать их. Он видел в Тиховой девушку умную, да еще занимающуюся таким делом, как воспитание, поэтому считал полезным передать ей свой взгляд на жизнь и воспитание. - Не все же спокойной посредственностью наслаждаться и в самодовольствии жить, думал он. Пусть узнает другие требования и мнения, поработает над ними, сравнит… Этак прочнее будет ее деятельность…
Он разбивал Тихову при каждом возникавшем споре, потому что если спорил, то всегда прежде всего выставлял строго научные, математически доказанные факты, соглашался, что они недостаточно еще полны, но предлагал, чтобы и для поддержания противного мнения выставлялись более полные или доказательные факты. Значит, ни на какие сердечные убеждения перед ним нельзя было ссылаться.
Один раз говорили насчет воспитания.
- Какое же, по вашему мнению, призвание человека? - спросила Тихова.
- Почему же вы думаете, что непременно призвание должно существовать? - также спросил Рулев.
- В таком случае весь склад частной жизни человека, по-вашему, только от него одного и зависит, что всякая случайность…
- Я никаких случайностей не признаю и не знаю, - сказал Рулев.
- Как так?.. - Тихова, конечно, удивилась.
- Не признаю, - сказал Рулев. - Случайностью прикрывают теперь наше незнание.
- Что же делать? - спросила она однажды Рулева после долгого и энергического разговора с ним.
Рулев задумался и начал ходить по комнате. "Стремления есть у ней, а есть ли силы?" - думал он.
* * *
Тихова ни слова не могла произнесть после этого и молча опустилась на спинку стула. Рулев горько улыбался и опять начал ходить по комнате.
- Нет, - заговорил он, мало-помалу овладевая собой. - Всякому следует делать то, что он может, и больше этого ни от кого нельзя требовать… Вот вам, например, - вам тяжело видеть страданье человека, - ну и смягчайте это страданье, где встретите: разве мало его вокруг вас и разве против него нет у вас никаких средств?
- Я мало знаю, что делается вокруг меня, - сказала Тихова, как будто в ответ на поразившие ее слова Рулева. Она знала, что если Рулев говорит что-нибудь, то имеет на это основание, но ей страшны были его слова, как послышавшийся ночью набат и крики о пожаре.
- Войдите же в эту жизнь… Войдите только, а там с вашей любовью к человеку вы сами увидите, где ваша помощь нужна будет.
- Вот, - говорил Рулев на прощанье, - есть случай познакомиться вам с женским работящим народом. Я встретил здесь одну молодую девушку. Она швея и работает на магазин - значит, терпит за свой труд нужду и, вероятно, оскорбления. В девушке этой очень много любопытного. Она очень неглупа и молода, но всю свою жизнь прожила в одном круге, за одной механической работой. В этом замкнутом круге ей, конечно, душно, и она пустилась в разные мечтанья и устроила в голове своей особый фантастический мир. Дайте ей знания, познакомьте ее с жизнью - и ее ум, который тратится теперь на пустяки, может пригодиться на хорошее дело.
- Давно вы ее знаете? - спросила Тихова.
- Нет, один только раз говорил с ней.
Тихова с удивлением взглянула на него. Рулев засмеялся.
- Я, видите ли, убежден, - сказал он, - что характер человека создается его впечатлениями. А жизнь этой девушки и преобладавшие над ней впечатления я знаю: она сама, как ребенок, рассказала их. - Так дело, как вы видите, в том, чтобы дать этой девушке более благодарную работу и средства к образованию.
- Я могу сделать и то и другое, - сказала Тихова.
- Превосходно, - весело сказал Рулев и вскоре за тем ушел. Он не без основания распространялся о развитии характера человека. "Полезно, - думал он, - Пусть не воображает, что одним хорошим воспитанием можно сделать и хорошего человека".
XIII
На другой день вечером Рулев младший отправился в отцовский дом. В маленькой комнате, выходящей на двор, старый капитан в фуфайке и картузе своем сидел у столика, придвинутого к окну, и играл в карты с старым ротным товарищем, таким же седым и израненным великаном.
- Ваш младший сын приехал? - спрашивал гость, заметив через окно Рулева, когда тот входил в калитку отцовского дома.
- Приехал, - коротко ответил старик.
- Вы с ним что же, капитан? в разладе? - спрашивал полковник.
- Нечего мне с ним возиться, - произнес старый Рулев, останавливаясь и поднимая свою седую голову. - Он мне не сын; а об отце своем ему бы надо было спросить у своей матери, - докончил он и сверкнул глазами. Потом он опять опустил голову и дрожащими руками продолжал сдавать карты.
Степан Рулев проходил мимо окна и все слышал. Он побледнел, потому что на клевету и сплетню смотрел как на такого рода мошенничество, которое мешает судить о людях по их действиям, представляя честные поступки в уродливом и грязном виде. К клевете и всякой лжи он относился в высшей степени беспощадно. Здесь же дело шло еще об умершем человеке, и Рулев чувствовал себя в таком же положении, как если бы стоял лицом к лицу с человеком, бившим беззащитного ребенка. Он прямо пошел наверх.
Плакса сидела за работой одна и пела свою песенку. Рулев поздоровался с ней и сел. Он был, повидимому, спокоен, но немного бледнее обыкновенного.
- Вот что, - говорил он ласково, - вы можете найти работу гораздо выгоднее теперешней. Вам нужно будет сходить для этого к одной очень хорошей и доброй девушке - переговорить. Вот адрес ее. Вы читать умеете?
- Нет, - тихо сказала Плакса, - не умею. - Она уж не смотрела, как прежде, на Рулева и тихо работала.
Рулев прочитал ей адрес.
- Не забудете? - спросил он ласково.
- Не забуду, - ответила она также тихо и все работала.
- Если забудете, - можно будет попросить кого-нибудь прочитать, - сказал Рулев, положил адрес, встал и прошелся пр комнате. В саду ходил Андрей Никитич с Сашей. Внизу все еще говорили. Рулев прислонился к стене, закурил папиросу и посмотрел на руки - руки дрожали.
- Вы завтра, может быть, будете иметь время? - спросил он опять Плаксу.
- Завтра я зайду к ней.
- Хорошо; прощайте пока! - сказал Рулев и спустился вниз. Он прошел в сад, сел около ворот на скамью, снял фуражку и задумчиво начал курить. Андрей Никитич увидел брата и подошел к нему.
- Здравствуй! - сказал он.
- Здравствуй! - равнодушно ответил тот, бросил папиросу и молча начал ломать какую-то ветвь.
Андрей Никитич почувствовал себя не совсем ловко.